Руслан Маратович Мухамедьяров "Сингулярность"

бледно-синее небо ярко-жёлтой стае из воздушных шаров понял, что немного опоздал. Небу нравится пунктуальность. На площадь хлынула толпа, которая обтекала меня. Врасплох сбоку на меня запрыгнула Ульяна. Выясняется, она переоделась ночью в маечку и джинсы. Мы обняли друг друга за талию – и поволокли улицами к подъезду Ульяны.
Пожалуй, она уже спала, когда я вернулся в свою кровать и, игнорируя солнце, задремал.
Через неделю я услышал про Евгения в третий раз. С этого момента он станет сопряжён с нами до самого конца.
Ульяна по телефону известила:
– Я села в машину Евгения, потому что он просил поговорить. Потом мы поехали в пиццерию покушать. Теперь он меня не отпускает. Жаждет тебя видеть. Приходи и забери меня, если хочешь.
Я изрядно замешкался – чем вызвал порицание и дожидающейся, и выжидающего. В руке Евгений стиснул складной нож, из рукоятки которого веером, трясясь, вымахнул клинок. Мне померещилось – будто в руках Евгения сорванная ветка саблелистых ив, растущих неподалёку. Евгений с головы до ног охотник: стойкий взгляд из-под сросшихся бровей; атлетичное тело; осторожно-упругие перемещения (когда он описывал петли вокруг меня). Туманность Орион (эмиссионная туманность). Евгению суждено будет нависнуть дамокловым мечом над нашими отношениями.
Ульяне-инженю я не поддался. Удручение Ульяны в мой адрес. Оскорбления Евгения в мой адрес, моя оплошность в адрес Евгения. Этот фортель всем казался никчёмным. Попросив у меня разрешение на то, чтобы завершить неоконченную беседу за четыре-пять часов зачинщики удалились первыми. Их малиново-красный автомобиль-универсал покатился назад, повернул передние колёса и поехал прямо. Я смотрел им вдогонку. Трапеция (рассеянное звёздное скопление).
Потребность в одновременной любви не от одного – неотъемлемая особенность творческих людей. Они считают, что в единственном числе с таким же успехом они могут любить и себя.
Небо превратилось в гигантский полиэтиленовый пакет, заполняемый жидкостью. Дотяну ли я до дома, пока он не лопнет и из него не выльется вода на землю? Скоро пакет начал шумно трещать, вот-вот он разорвётся.
Я даже толком не побыл в грустях, как позвонила Ульяна, - прошло меньше часа. Возле её дома небесный пакет взорвался. Ветер не справлялся. Он не поспевал сушить мочимые дождём одежды.
– Мы с Евгением договорились так: если я буду ему нужна, он везде меня найдёт, и, с кем бы я ни была, уведёт меня; я тоже отобью его в любой момент у всякой, когда пожелаю быть с ним. Я и Евгений – приверженцы аннибаловской клятвы.
Стать адептом такого я явно не предполагал. На мне, поди, лица не было.
– Почему ты ему не врезал? Я так вожделела, что ты его ударишь. Мне немедленно следует забыть о случившемся. Пошли в кино!
По пути в кинотеатр я вроде уже развернул Ульяну и повёл обратно, но под её «Мы расстаёмся, да?» вернул нас к исходному маршруту. На Ульяну, на город, на экран я смотрел вполглаза, будто Евгений набил мне физиономию.
Три дня как июль. До обеда я с Ульяной проходил не один километр в старых кварталах; просидел не одну минуту на скамейках; узнал много нового, например, что она завтра рано утром собирается в Оренбург, чтобы подать документы для поступления. Лишь трамвай, который вёз меня на работу, выехал за город, я от Ульяны получил сообщение, где она объявила о нашей конечной остановке. Вот и всё! Смену, сколько есть, меня без поблажек угнетала нервотрёпка.
Возвращение домой и пребывание там в одиночестве – представлялось мне вызывающим дрожь жупелом. При душераздирающих пытках сойдёт любая компания. Я навязался к Андрею со Светланой. Вкратце прослушав мою боль в своей душной квартире, они предложили спуститься к скамейке у подъезда. Я алчно заполнял глаза звёздным небом, нос – свежим воздухом, рот – прохладным пивом.
Во хмелю было не столь страшно заходить в квартиру. С моего изволения забрезжил монитор ноутбука. Его света мне было достаточно, чтобы раздеться и постелить постель. Я намеревался забыться сном, но не хватило выдержки, и я нажал «ВКонтакте». Растерянность до прочтения письма Ульяны обернулась бравадой после. Запинаясь о тянущееся неверие, я мгновенно зачитал Андрею и Светлане Ульянино послание:
«Руслан… Фотографии со мной пришлёшь, если можно.
Прости… Я постоянно плачу. Просто в голове не укладывается, что я смогла сказать тебе «Давай разлучимся!» Ты не представляешь, как это было сложно. Да я и не хотела такого говорить. Небось, ты отклонишь это сообщение, как ты это любишь делать, когда тебе звонит бывшая. Я ещё не ощущаю себя бывшей, поэтому и пишу. Ещё есть, что сказать, но скажу опять всё то же: «Я ждала от тебя действий, и, наверное, продолжаю ждать. Так хотелось услышать «Ты моя, и никакой Евгений нам не помешает, я тебя никому не отдам!». Тебя устроило, что я выберу. Я не хотела выбирать, я хотела решить чуть-чуть попозже, чтобы быть уверенной в своём выборе, но нет же, надо было непременно ответить сегодня, сейчас! Я не желала расставаться. Я грезила, чтобы ты действовал, сам управлял, рулил нашими отношениями, а ты меня даже не держал. Я тебе когда-то обмолвилась, что самое ужасное – когда тебя не держат и не отпускают. Не отпускать ты мог только в одном случае, если бы я рвалась уйти. Меня стоило держать, я бы не ушла.
Я ребёнок, я дура, и, видимо, рассуждаю глупо, неправильно. Не знаю. Со своей стороны обещаю, что никаких Евгениев не будет.
Пожалуйста, не связывайся больше с такими малолетками, как я. От нас ничего хорошего. Я не забуду тебя и твои прекрасные сообщения». Туманность Пламя (эмиссионная туманность).
– Ульяна, люблю тебя!
– Что? Это кто?
– Руслан.
– А который час, Руслан?
– Четвёртый час.
– Выходит, я недавно уснула. Я рыдала долго, перевернула подушку на сухую сторону. Помню, корчилась в бессилии, тщетно пытаясь погрузиться в сон.
– Я завтра отправлюсь с тобой в Оренбург! Спи, в семь буду у тебя.
– Сегодня?
– Другой день наступает, когда просыпаешься.
В ликовании я стукнул по дивану, соскочил с него и убрал постель. Морфей в своих объятиях меня не застанет!
Многие пассажиры автобуса везли свои рассказы. Сын спрашивал у отца, почему огонь факела короткий, хотя огонь-то из труб добавляется, и он должен тянуться, а огонь какой есть, таким и остаётся. Одни беседовали про осень и весну, что визуально не отличишь позднюю осень от ранней весны. Мы тоже не молчали.
– Вчера с Евгением я плакала и плакала. Он выкинул твои цветы. Как вообще можно выбрасывать чужие вещи? Отказался сопровождать меня в дороге. Подумала, что Руслан бы ни за что не отпирался. Я немо присутствовала возле него, где бы мы ни очутились. Я  сидела и выгоняла слёзы из глаз.
– Скучать – это чудо!
– Скучать, по-моему, – грустно.
– Я не столько говорю про скучание по прошлому, сколько по будущему.
– Объясни своё «скучание по будущему»!
– Ты представляешь что-то, ты придумал вожделенное. И начинаешь скучать по этому тому, что пока не свершилось или вовсе не свершится. Непроизошедшее живёт лишь в будущем!
– Попроси меня о чём-нибудь.
– Трогай меня, кусай меня, терзай меня! Не оставляй меня в покое!
Ульяна ныне без макияжа, но и без того она надзвёздной красоты. Её профиль напомнил мне туманность Конская Голова (тёмную эмиссионную туманность).
Ульяна сняла свою правую ногу с пола автобуса и ступила на землю, как ощутила, что возле застёжки порвался надпяточный ремешок сандалии. Я купил секундный клей у женщины, которая продавала всякую всячину ровно перед дверями автовокзала, и приклеил ремешок. Теперь можно было идти.
Зал одного корпуса университета, отведённого для приёма документов, кишел очередями, будто аэропорт в момент бронирования мест. Каждый летящий теребил в руках билеты в выбранную им родную страну, как он считал. Архитектурно-строительное направление, куда стояла Ульяна, было загружено.  Спустя четыре часа Ульянины документы, наконец, упали на стол. После анкетирования Ульяне велели сфотографироваться для студенческой книжки. В малой комнате нас поразил солнечный удар от вспышек камеры.
Мы уселись в длинный автобус с двумя открытыми люками на потолке и с неоткрывающимися окнами без форточек, зарытыми плотными тёмными занавесками. Автобусный зной заменил путь до Салавата переходом через пустыню. Опахала из бумаг не справлялись, ветер перепрыгивал над люками, точно над кострами.
Мне явился мираж: Ульяне названивает Евгений, она быстро уведомила его об их вечерней встрече, где Ульяна разлучится с Евгением с глазу на глаз. Туманность Сетчатка (планетарная туманность).
Остановка в Кумертау стала всечудным оазисом. Здесь ветер, мороженое, холодные напитки.
Не давай возможности сделавшему выбор испробовать оба варианта!
Напрасно я понадеялся на краткость последнего Евгение-Ульяниного словесного размена мыслей и чувств. Несколько моих периодичных звонков натыкались на их сплошную компанию. Я превентивно поругался с Ульяной.
Однако уже растопыренным утром исключительно собственными силами она сотворила между нами мир. Прямые графитно-чёрные босоножки, пояс, стрелки подводкой, слоновой кости изогнутые юбка, блузка и жёлтой слоновой кости завитые волосы манили меня. Я подпёр стену плечами Ульяны и, за талию прижав к себе, поцеловал.
Куда-то подевался Евгений, седьмого июля я проводил Ульяну на экзамены. Она поселится у подруги, с которой подружилась на подготовительных курсах. Её семья жила в деревне, неподалёку от Оренбурга. Я завидовал Ульяне, потому что ей в новой местности вскроется совершенно иная природа, освещаемая водящимся только там светом.
Солнце влияло на людей, занявших вокзальные платформы с первой по восьмую, по-разному. Мы спокойно стояли под табличкой «8: Оренбург, Орск, Соль-Илецк». И вот моему электрону – Ульяне – солнце ниспослало световой фотон с частотой, которая позволит ей перейти с салаватского энергетического уровня на оренбургский и пробыть в возбуждённом состоянии восемь дней. Туманность Восьми Вспышек (планетарная туманность).
Тихой сапой день за днём Северной Короной короновалась ночь.
– Спутник, что сейчас кружит вокруг нашей планеты, отметит нас на Земле одной точкой. Сообщения прежде, чем до нас дойти, выходят в космос. Говорят, ни единое слово, сказанное на Земле, не исчезает во Вселенной, а разбросано в космосе. Я твой спутник, и твои слова всегда отыщу среди звёзд. Неземной ночи, моя Земля…
– Квартиру оккупировала безжалостная жара. Я отворил дверь балкона и впустил союзника – ветер. Жара забилась по углам и слушала моё признание: «Ветер, у неё диковинное имя – Ульяна. Она красива, как развевающаяся цветочная поляна, изящна, как волны на водной поверхности. Иди же к ней, и до утра тверди ей про мою любовь!
– Ты толкуешь, мол, тебе в деревне дурно, не способна больше оставаться в ней и впредь в жизни не пожалуешь. Откуда берётся неприязнь к тому месту, куда вряд ли повторно наведаешься? Разве творческому человеку может быть бескрасочна, безынтересна деревня? Город – родина неверующих притязательных эгоистов. Деревня – родина обожествляющих природу натуралистов. Природа – их незыблемый натурщик. Они убеждены в том, что ничего красивее природы не создать. Они подпускают к домам реки, не