Дальний родственник

отметил, что где-то уже видел лицо над розеткой, но принадлежало ли оно внезапно побородевшему Брюсу Уиллису или кому-то еще, вспомнить затруднился. Затаив дыхание, следил Юра, как пара проследовала к отведенному ей месту, - чуяло сердце Юры.
После канкана, казалось, уже ничто не может расшевелить публику, ни один нормальный человек уже не может шевелиться после канкана, он только вытирает сладостный пот со лба и говорит - “ах!” Юра специально воткнул родственника сразу после блистательных венских девиц, надеясь, что истомленная публика простит, если что не так, и похлопает, если повезет - между бокалом шампанского и семгой.
Но лысый кавалер знал, как подставлять дам - и остался на месте, когда луч света выхватил из темноты их обоих. Дама встала - вспыхнула диадема в волосах.
- Алле! - выкрикнул конферансье, понятия не имея, что говорить дальше. Платье дамы упало к ее ногам.
- Аххх!!! - сказал зал. На ней была узкая полоска серебра - между ног. Груди торчали и покачивались, у левого бедра сияли кошачьи глаза кавалера. Внезапно она оказалась на сцене, в зале тихо хлопнуло, в воздухе пополз голубой дым, она потянула полоску серебра вверх, зал замер. А полоска все тянулась и тянулась, пока не стало видно, что это - змея, в зале раздалось тихое пение. Сердце замерло у Юры в груди, но он кивнул музыкантам. Музыканты переглянулись, виолончелист медленно повел смычком по струне, вытягивая из нее вибрирующую ноту. Вдруг нота лопнула - змея молнией метнулась вверх - и обрушилась вниз серебряным канатом. Лысый продолжал петь. Гитарист осторожно взял пару аккордов, вздохнул барабан. Девушка, совершенно обнаженная, начала крутиться на канате. Круги становились все шире и шире, пока она не исчезла где-то под потолком. Лысый запел громче. Музыканты смолкли, уже не пытаясь нащупать связь с происходящим. В полной тишине подвешенное на канате тело рассекало воздух над головами ошарашенной публики. Слепо метались лучи прожекторов. Раздался виолончельный звон - виолончелист уронил инструмент, что-то хлопнуло, с неба посыпался дождь цветов. Люди брали их в руки, нюхали - это были настоящие алые розы. Вдруг девушка появилась между ними, одетая в свое черное платье. Юра со свистом выпустил воздух из груди. Пока ее еще никто не видел, кроме него. Она пошла через зал, как тень, зачем-то нагибаясь то тут, то там к занятым цветами людям. Вспыхнул свет - она уже стояла рядом с лысым.
- Пус-сти, - прошипел Павел, ногти Елены впились ему в кожу сквозь рукав пиджака.
- Ахтунг! - завопил лысый, это был совсем не тот голос, что сопровождал полет змеи. - Айн кунштюк, медам энд месье!
Собравшиеся в зале медам энд месье голоса ярмарочного зазывалы сроду не слышали, но узнали сразу. Размахивая над головой черным пластиковым мешком для мусора, лысый взлетел на сцену.
- Леди-и-ззз ет джентльмен! Озарим фантазмом сумерки уходящего года! Па-а-а бездорожью! К вам прибыл Дед Мороз! Па-а-а тундре! Он подарки вам привез, без туфты и ваты! - с этими словами лысый вывалил из своего мешка на сцену груду бумажников, ридикюлей и колье.
В зале раздался ропот, шевеление, затем неуверенные смешки. Несколько джентльменов с решительным видом направились к сцене.
- Пожалуйста, дамы и прекрасные господа! - заорал Дед Мороз, приплясывая и тряся пустым мешком. - Оставьте хоть что-нибудь, как воспоминание о вашей щедрости! Мне и моей Снегурочке! Мы не можем вернуться в свою Лапландию совсем голимые, у нас отмерзнут валенки! Я вас умоляю! Киньте по одной розе в мой большой мешок! На прокорм моим бедным оленям! Всего лишь одну алую розу за кошель золота! Одну розу - и забирайте ваши бриллианты, у меня своих полная Лапландия! Налетай, торопись, самый выгодный чейнджь в мире, скоро закрываем!
Вслед за решительными джентльменами к сцене, толкаясь и хихикая, повалила толпа.
- Иди за кошельком! - прошипела Елена в ухо Павлу.
- Да не было у меня никакого кошелька, - отмахнулся Павел.
- Иди за кошельком! - еще пронзительней прошипела Елена.
Секьюрити застыли у дверей с напряженными лицами, Юра нервно переминался с ноги на ногу, не зная, то ли кивнуть им, то ли оставить все как есть.
Но у Деда Мороза все было схвачено, Снегурочка безошибочно вручала владельцу его вещь в обмен на цветок, вскоре груда ценностей исчезла, а мусорный мешок наполнился розами.
- А теперь, мои щедрые дамы и господа, - крикнул лысый, - разоблаченная Исида! Никакой магии и колдовства! Ведь должно же быть в этом мире что-то настоящее?!
С этими словами он вывалил из мешка груду стодолларовых банкнот в толстых банковских пачках.
- Кукла! - насмешливо крикнули из зала.
Лысый мгновенно схватил пачку и швырнул ее в голос. Там зашелестело и смолкло. Обратно швыряться пачкой насмешник не стал.
- Вот, - сказал лысый, - чем я одарил вас взамен за ваши цацки, среди которых не было ни единой настоящей, и толстые кошельки с тощими рублями.
- А если у кого-то остался на руках ваш вексель? - толстый господин из зала помахал над головой смятой розой.
- Я не оставляю векселей, - вежливо улыбнулся лысый, - он просрочен, лавочка закрыта.
После этого он медленно спустился со сцены, оставив за спиной кучу денег, и под руку со своей спутницей покинул зал.



Глава 10.
Дальний родственник продает правду и платит за собственный автограф.
- Ты оставил у меня в варьете мешок фальшивых баксов, - сказал Юра.
- Ничего подобного, - возразил родственник. - Там были и настояшие. Все, как в жизни. Зато на фальшивых был мой подлинный портрет. Скоро такие сотни станут раритетом и пойдут за штуку. Драка была?
Несколько мгновений Юра пытался сдерживаться, потом не выдержал и расхохотался:
- Была. Скромненькая такая драчка, интеллигентная, но была. Баксы-то почти идентичные, кроме портрета, пока разобрались - поотдавили друг другу ноги и губную помаду.
- Ты там у себя объявление повесь, - сказал родственник, - что у пострадавших через целование моих портретов я готов их выкупить по номиналу. Конечно, меня не будет дома, но пусть знают наших. Непострадавшим на пиво и так хватит, если ума хватило не выплеснуть его вместе с ребенком.
- А если нашелся такой умный, что уже пришел? - меланхолично спросил Павел, доставая из кармана объемистый пакет, - и принес с собой все, что удалось сгрести с полу? Что ему делать со своим счастьем?
- Да,- встряла Елена. - Почему у всех счастье, а у меня нет? А кто тебе подал идею насчет варьете?
- Продал, - грустно сказал родственник, глядя на знакомый черный пакет. - Раскрутишься тут с вами...
Этот поучительный разговор происходил в третьем часу ночи после бенефиса в варьете, на даче Городецкого. В большой, пустой комнате стояли кресла для присутствующих и густой дым их сигарет. Серебряная змея свернулась на коленях у хозяина - это было единственное, что принадлежало ему в этом холодном доме. Огонь камина, бросая отблески на серебро, не мог согреть его, здесь можно было согреться, как на кладбище зимой - только водкой. Или работой, если ты не покойник.
- Ну, ты змей, Павел, - сказал родственник.
- Научишься тут крутиться, под пятой, - вздохнул Павел. - У меня тут двести штук твоих портретов, что не унесли на сувениры. На штуку согласен. Три сотни я себе уже отлистнул, в моей пачке затесались. Итого, с тебя семьсот баксов. И автограф, - он вытащил из другого кармана книжицу в ядовито-зеленой обложке, - по-родственному. Ты становишься знаменитым, поверь моему нюху.
- Вот, жизнь, - сказал родственник, доставая из кармана пачку долларов и отсчитывая семь бумажек в руку Павла, - за собственный автограф приходится платить.
- Такая жизнь, - кивнул Юра, - правду иначе не продашь.
- Она приходит в одеждах лжи, - сказала Елена, отбирая деньги у Павла, - чтобы не ходить с голой жопой.
- Ты фетишистка, - заныл Павел, - ты любишь грязные деньги.
- Ты не имеешь на них морального права, - строго сказала Елена, - ты только что выдурил их у порядочного человека.
- Я буду жаловаться, - сказал Павел.
- Жалуйся мне, - сказала Елена, - я же никому не скажу, какая ты сволочь в постели. И никто не узнает, что у тебя встает, только когда ты кусаешь меня за ягодицу.
- Да это ложь! - завопил Павел. - Это у меня вся жопа в синяках от твоей любви, могу показать!
- А будешь гавкать, - сказала Елена, - так будешь и дальше кусать себя за задницу, голыми деснами. Протезы, гад, отберу.
- Где же правду искать? - горько спросил Павел.
- В жопе, - сообщил родственник. - Именно оттуда исходят все наши понятия о правде и лжи, о добре и зле после того, как мы переварили плод познания. И мы гадим и гадим этим на собственную голову, полагая, что это процесс мышления.
- Ну, ни фига себе, - восхитилась Елена, - это ж надо быть таким умным.
- А когда мы думаем, что придумали что-то новое, то всегда находим это в какой-нибудь пыльной книжке, которой вытирали задницу еще наши прабабки, - усмехнулся родственник.
- А прадедки что, не вытирали? - поинтересовалась Елена.
- Женщина - это другое существо. Настолько другое, что с ним нельзя гадить на одном гектаре, - пояснил родственник.
- Вот именно, - внушительно подтвердил Павел.
- Чтобы научиться толком мыслить, надо избавиться от влияния других людей, - сказал родственник, - а ни один мужчина не способен влиять на мужчину так, как влияет женщина, самим фактом своего присутствия в этом мире. Адам был Богом в своем раю, создавшим женщину из своего ребра. Когда Адам любит Еву - он любит себя. Когда Адам ненавидит Еву - он ненавидит себя. Но когда женщина любит или ненавидит мужчину - она любит или ненавидит мужчину. Его. Поэтому и любовь и ненависть ее тяжела.
- Ох, тяжела, - вздохнул Павел.
- Женщина - это бес человека, созданный им самим, - сказал родственник, - о чем сказано во всех древних, ветхих, тысячу раз оплеванных Святых Писаниях мира.
- Глупый, ветхий мужской шовинизм, - фыркнула Елена.
- Да почему моя вера в себя так оскорбляет тебя? - удивился родственник. - Я безгранично верю в себя и исполняю все свои желания. А тебе что мешает? Твоя разделенность мешает. Рай женщины - разделенность с мужчиной, перманентная война с ним, при помощи любви или ненависти. Женщина целостна изначально, она - ребро. А мужчине, чтобы обрести целостность, нужно прекратить войну с собой, перестать быть левым и правым и быть правым всегда.
- Очень удобная позиция, - заметил Юра, - для карманных воров.
- Мне нравится, - умиротворенно сказал Павел.
- А мне не нравится, - сказала Елена, - когда мужчины меняют ориентацию. Пусть они уж лучше руки меняют.
- Это не имеет ничего общего с сексуальными эксцессами, это психический процесс, - сказал родственник. - Изгнать беса, значит, вернуть его на место. В ребро. А не в жопу.
- А когда уже бес в ребро, так на фига тебе вообще какие-то эксцессы? - пожала плечами Елена, - тогда уже все равно, за красных ты или за голубых.
- Ты озвучила классическую позицию женщины - раком, - ухмыльнулся родственник. - Позицию нужности кому-то еще. А целостный человек самодостаточен, ему никто не нужен.
- Как в нужнике, - поддакнул Юра.
- Это поразительно, - сказал родственник, - когда пытаешься объяснить очевидные вещи философскими терминами, никто ни хрена не понимает. Но как только заговоришь о говне, нужнике и жопе - все становится понятным. Вы можете мне объяснить, почему это так? Или мне это только кажется, с моей очковой точки зрения?
- Не