Музей Десяти Источников Глава 15 Аккерманская крепость. Осада

придворного советника самого Баязита. Первые завуалированные сигналы он стал получать от него ещё раньше и поначалу, когда перед ним наконец-то раскрылась истинная суть странных посланий, его охватил непередаваемый ужас. Он решил тут же, не мешкая, рассказать обо всём  Думе и Герману, а затем доложить о затеваемом коварстве коменданту. Но, совладав с первым безотчётным порывом и призвав на помощь всё своё хладнокровие, погрузился в глубокие размышления. И чем дольше размышлял сановитый вельможа об осторожных намёках хитрого Аббаса, тем больше укреплялся во мнении, что нельзя и даже преступно отвергать предусмотрительно протянутую руку. Что с его стороны было бы глупо не внять разумным предупреждениям и заманчивым предложениям турецкого лиса и не озаботиться уже сейчас, пока есть время, дальнейшим собственным благополучием. О том, что влияние и мощь Оттоманского государства расползается в невиданных доселе масштабах, знал не только Оанэ. Закат молдавского владычества уже предчувствовался не погрязшими в мотовстве и разврате, сохранившими способность к бесстрастному анализу международной обстановки, высшими чиновниками  королевства. Другое дело, что не бежать от собственных мыслей и не трепетать от собственных догадок, дано было далеко не каждому. Движение в сторону правильного выбора требовало мужества, расчёта и выдержки, и Оанэ пришёл к выводу, что обладает всеми этими необходимыми качествами. Поэтому, решившись, в итоге, на секретную встречу с тайным посланником Аббаса, Оанэ был уверен, что решает, таким образом, всего лишь вопросы сохранения собственной жизни и намечает пути сбережения своего рода. В конце концов, быть подданным молдавской короны  и предчувствовать неотвратимость неминуемого краха, наверное, всё же гораздо хуже, чем верой и правдой служить непобедимому султану, сохранив при этом и даже приумножив собственное благополучие. Придя к такому выводу, Оанэ вновь обрёл, утраченную было, жизнерадостность и, всё-таки ещё не совсем ясно, не в полной мере осознавая, что окончательно становится на путь измены, сжёг за собой последние мосты.  Посланец Аббаса был принят, внимательно выслушан, по-королевски обласкан и выведен тайными ходами из охраняемых покоев пыркэлаба за пределы крепости. Собственно, этими же ходами он был к нему и доставлен личным адъютантом Оанэ, которому изменник уже приуготовил скорую и неожиданную смерть. Оанэ прекрасно отдавал себе отчёт в том, насколько опасно было оставлять в живых свидетеля такой многозначительной и рискованной встречи. Во время одной из нечастых прогулок сиятельного пыркэлаба по крепостным стенам, неизменно сопровождавший его адъютант проявил крайнюю неосторожность, подойдя очень близко к самому краю стены. Внезапное головокружение подкосило ноги несчастному адъютанту, и он полетел в крепостной ров. Оанэ вполне натурально сокрушался о невосполнимой потере многие годы верой и правдой прослужившего ему адъютанта. Но – на всё божья воля, а незаменимых людей, как известно, не бывает. Пыркэлаб обзавёлся новым доверенным лицом и обрёл долгожданный душевный покой, потому что теперь никто из своих, кроме него самого, не мог знать об измене высокого сановника.

    Сейчас скулы Оанэ пульсировали желваками, на пальцах, яростно сжатых в кулаки, ломались ногти, в прерывистом дыхании слышался скрип белых и здоровых зубов. Комендант, не отводя от него тяжёлого взгляда и, словно видя пыркэлаба насквозь, сказал:
- Тебе, господин пыркэлаб, со всем вверенным тебе войском, мы поручаем способствовать охране наших главных ворот. И первую, слышишь ли, Оанэ, самую первую вылазку в сторону становища неприятеля предстоит совершить именно тебе! И вся кипящая в тебе сейчас ярость, да обратится на головы неверных!
- Я делом докажу господарю, что не напрасно пользуюсь его особым доверием! –
Намеренно вставляя подтекст и упирая на особое доверие, ответил Оанэ. Збиеря только усмехнулся и шагнул к Герману.
- За тобой, Герман, надзор за продовольственными складами и особое внимание к входам в подземелья. Слабые духом могут попытаться найти там спасение, не ведая, что найдут позорную, мученическую смерть. А смерть, - Повысив голос, продолжал неустрашимый комендант,
- Смерть для нас может быть только одна: лицом к врагу и с оружием в руках! – Он обернулся к последнему пыркэлабу.
- Дума, перед лицом смертельной опасности призываю тебя забыть на время о наших разногласиях и проявить ту доблесть и то мужество, на которые, мы знаем, ты способен! – Збиеря всегда был тонким психологом и ведал, на каких струнах души своих соратников можно играть в определённые моменты.
- Будь уверен, Збиеря, - Отвечал сразу воспрявший духом королевский представитель,
- Я не посрамлю чести молдавского войска!
- Тогда, благослови нас, господи! С богом!

    Меньше, чем через полчаса несколько  ординарцев уже мчались с первыми приказами в разные стороны крепости, и вскоре долгожданные залпы пушек осаждённых смешались с  рёвом орудий нападавших. Отряды Баязита, с западной и восточной стороны, пока что безуспешно пытались наладить переправу через крепостной ров. По северной стороне крепости вела прицельный огонь корабельная артиллерия Менгли-Гирея. У самого рва отдельные смельчаки переправлялись вплавь. В мутную, стоячую воду, уже начавшую приобретать красноватый оттенок, опускались бесчисленные лодки. Очевидно, желая с первых шагов деморализовать осаждённых, турки бросили к стенам неоправданно большое количество солдат. По обе стороны внешних стен оскалившейся крепости, сквозь гром разрывов, слышались непрестанно множащиеся вскрики и стоны легко и тяжелораненых. Первые бочки с кипящей смолой были опрокинуты на головы осаждавших. Истошные вопли заживо сваренных турецких пехотинцев мешались с восторженным рёвом выглядывающих из бойниц молдавских гвардейцев. Рассыпанные по поверхности стены пращники, обозначая точные попадания,  ликующими голосами  приветствовали друг друга. Лучники, пользуясь собственной временной недосягаемостью,  косили неприятеля целыми рядами. И, самое главное - ядра защитников крепости наносили страшный урон бесчисленному войску Баязита.  Приказ командования, поступивший из Цитадели, был суров: с целью максимальной экономии боезапаса, разряжать пушки только по выверенным целям. Хотя, ввиду обилия неприятеля у крепостных стен, огонь можно было вести, почти не целясь. Ядра ложились прямо в людскую массу, разрывая неприятельские тела целыми сотнями. Бесформенные и окровавленные человеческие куски, за секунду до этого бывшие чем-то единым, целым и живым, беспорядочно и далеко разлетались по притихшей и замершей от творимого ужаса вечереющей Днестровской степи.  Поверхность земли за крепостным рвом приобрела багровый оттенок, земля просто не успевала впитывать ручьём лившуюся кровь. Задние ряды атакующих напирали на передних, те оскальзывались на истекающих остатках туловищ своих бывших товарищей, валились в это ужасающее месиво, провоцируя тем самым неминуемое падение идущих следом. И в это кровавое, бестолково копошащееся и приумножаемое вновь прибывающими ристалище, посылалось очередное ядро, и новая кровавая баня, вулканическим извержением остатков человеческих тел, накрывала страшное побоище.
    С высоты крепостных стен было видно, в каком спешном порядке турецкие подразделения копали траншеи для своих, продолжающих прибывать, артиллерийских орудий. Закатное солнце прощалось с совершенно очистившимся после недавней грозы небом. Тусклыми лучами отражалось оно от грозных, смертоносных стволов. Дальностью стрельбы осадные пушки Баязита превосходили молдавские. И уже совсем скоро первые раскалённые ядра, со страшным свистом превозмогая неприступную высоту крепостных стен, начали падать на каменную мостовую Гражданского двора. Ядра били в стены, вырывая из них целые куски, раздробленный щебень белого известняка рикошетил по непредсказуемым направлениям и смертельно поражал любого,  оказавшегося в пределах его траектории. Густой дым расползался в разные стороны, на территории крепости занялись заревом первые пожары. Но гражданское население сохраняло спокойствие. Предусмотрительно сформированные  из их состава пожарные и санитарные команды сейчас были заняты своим прямым назначением, то есть спасали от огня жилые и административные постройки и переносили в крепостной лазарет  первых раненных.
    Земля из раскопанных траншей сваливалась турками в крепостной ров. Защитников крепости это явно забавляло и они, громко смеясь, указывали друг другу на бестолковых турецких солдат, крутили пальцами у виска и выкрикивали в их адрес отборные крепкие словечки. Засыпать крепостной ров – такое предположение казалось не просто неисполнимым, а безумным, вздорным, не заслуживающим серьёзного внимания действом. Тогда никто и подумать не мог, что турецкий султан относительно этой затеи придерживался прямо противоположного мнения. А если турецкий султан принимал какое-то решение, то оно, пусть даже самой невероятной ценой, должно было быть исполнено. И оно исполнялось.
    Стрельба прекратилась так же внезапно, как и началась. Турки, понеся значительные  и совершенно бессмысленные потери, лавиной отошли от крепостных стен на безопасное расстояние. Странная и неожиданная тишина, разбавляемая жуткими стонами тысяч раненных, зависла над крепостью. Не видно было, чтобы кто-то из вражеского войска подбирал уцелевших и оставшихся в живых под неприступными стенами. Отступив к шатрам своих военачальников, турки, казалось, больше не вспоминали о брошенных товарищах по оружию. Их становище сейчас кипело заученными вечерними приготовлениями. Будничное равнодушие царило над необозримым вражеским лагерем.
    Омытая отгремевшей грозой, ярко сверкающая бесчисленными звёздами и молодым народившимся месяцем, трепещущая порывами ласкового ветра, над Днестровским лиманом, над всей необъятной Днестровской степью, распростёрла свои чарующие объятия тёплая и прекрасная украинская ночь. Стряхивая с себя последние дождевые капли, перешёптывались с нею высокие степные травы. В негустой рощице ухал филин. Запоздалые птицы торопились найти приют в кронах уснувших деревьев. Заяц, выискивающий место посуше, бил лапами кусты. Волны слабеющего на лимане прибоя одаривали ночь завораживающей морской сказкой. Прислушиваясь к ней, готовилась к беспокойному  сну и осаждённая угрюмая крепость. А её защитники, собравшиеся на широких стенах, с тревожным вниманием вглядывались в поражающие бесчисленностью огни вражеского полчища.
    Лагерь неприятеля светился многими кострами, оттуда явственно доносились обрывки чужеземной речи, громкие команды, взрывы смеха и конское ржанье. У одного из таких костров, из гущи рассевшихся широким кругом воинов, кто-то чистым и печальным голосом неожиданно затянул диковинно звучащую для местного слуха песню. Мотив её, вначале неторопливо стлавшийся над притихшей Днестровской степью, вдруг взволнованно взлетал верхними нотами, трепыхался, словно подбитая птица, судорожно взмахивал крыльями и,