Юрец тут же папу у костра подменил и сам дуть принялся? Ха! Я вам зачем, спрашивается, битый час про Юркины способности рассказываю, а? Ничуть не угадали! Юрец ещё разок свою творческую жилку напряг и так папе мозг загрузил, что пришлось тому снова на колени вставать и над кучей еле-еле дымящего хвороста колдовать. Тоже, кстати, небывалый случай, чтобы командор наш так долго по хозяйству хлопотал - видно, очень ему кофейком горячим побаловаться захотелось.
Тут - на запах, на шум, или я не знаю, на что ещё - может ему тоже приспичило - из соседней палатки вылезает Витёк. А может он тоже жаворонок, только ещё не совсем оперившийся, как командор, не убеждённый, а напротив - совестливый, как и сама Ксюха, тётка его родная.
- О, Витёк, ты как раз кстати!.. - с вновь вспыхнувшей надеждой повторяет командор свою фразу... - Куда ты, Витёк?!
- Щас, дядя Миша, я быстренько - на бегу бросил Витёк и скрылся в ближайшем кустарнике. Видимо, решил, что раз Юркина отмазка так хорошо работает, то что-то новое ему придумывать абсолютно ни к чему.
- Да, японский городовой, я попью сегодня кофе или нет, в конце концов?! Юра, давай раздувай, тебе говорю!
- Па-а-а-п, ну как ты не понимаешь... - продолжает обходной манёвр Юрец, намереваясь напомнить папе про свои так ещё и не почищенные зубы и неумытую мордаху…
- Бегом, я сказал!
В такие моменты Юркино лицо надо видеть. Ну как, скажите, могу я описать эти муку и скорбь в его глазах, используя только лишь мой скудный словарный запас? Я вам лучше вот что посоветую: не поленитесь, поищите где-нибудь на книжной полке альбом с репродукциями русских классиков, а те, которые с современной техникой на „Ты“ - те лучше в интернете поройтесь. Найдите там картину Репина „Бурлаки на Волге“, вглядитесь в их лица - вы всё поймёте...
Но, как бы то ни было, чудо произошло. Даже два чуда! Нет, Юрка не упал ниц перед костром и не запыхтел, как паровоз. Он же родной сын своего папы!
Он сходил за раскладным стульчиком, затем поплёлся к машине и прихватил резиновую „лягушку“ - такое приспособление для накачивания лодки. Лодки, как вы помните, у нас не было, а лягушку прихватили для матрасов. Только вот беда: специальную насадку-переходник дома забыли и пришлось поэтому моим девочкам с матрасами мучиться. Но для раскочегаривания костра, как оказалось, эта штуковина подошла как нельзя лучше.
В общем, когда моё терпение, наконец, лопнуло и я, оставив напрасные чаяния снова окунуться в нежные объятия Морфея, выбрался из палатки, взору моему открылась следующая картина: из костра, расталкивая дым, выбиваются первые языки пламени - и это как раз второе из чудес, про которые я упоминал, а первое, как вы сами понимаете - то, что Юрца таки заставили работать; перед костром на стульчике лениво давит ногой на лягушку Юрец со страдальческим лицом; за его спиной, с чайником в одной руке и с занесённым мачете в другой, за процессом наблюдает командор и его лицо тоже отнюдь не выражает отеческую заботу. Поодаль замер Витёк. На его лице эмоции несколько иного рода: мне выходить помогать или они без меня уже справились? - сомнения явно вызваны положением мачете в руке командора и всей его напряжённой позой. И, наконец, прямо передо мной любуется всей этой семейной идиллией Танюха. Что написано на её лице я не вижу, так как она стоит ко мне спиной. Но, скорее всего, её лицо выражает и сочувствие и укоризну одновременно, ведь она только что, опередив меня на какие-то полминуты, выскочила из палатки со словами: Ну что вы мальчика обижаете!
- О, Танюшка, привет! - пропустив упрёк мимо ушей, сразу вдруг заулыбался недавний тиран и злодей - ты даже не подозреваешь как ты кстати...
А при виде меня он вообще заржал во весь голос:
- А, Димон, и ты не вытерпел? На запах кофе вылез? А мы с Юрцом не хотели тебя будить, ты ведь любишь поспать до обеда, мы знаем, но раз уж ты сам встал, то ты будешь очень кстати... Тут, видишь ли, в чем дело, старина... Костёр-то я вроде соорудил (при этих словах брови у Юрца возмущённо взметнулись вверх), а вот воды совсем мало. Ты за водич...
- Да пошёл ты! - С этими словами я, так и не сообщив ему адреса, по которому ему следовало бы наведаться, сам направился в сторону кустов, из которых не так давно вышел Юрец, за ним Витёк, а незадолго до них и сам командор вышел…
Давайте применим санкции
или
Как вредно напиваться…
Бог мой, вы не представляете даже, какое это блаженство - удобно раскинуться в командорском кресле с баночкой пива в руке, ловя на себя одинокий пока солнечный лучик, сумевший в этот ранний час пробиться сквозь высокие деревья, обступившие Кайфуево со всех сторон. Да-да, не удивляйтесь, я тоже в шоке: командор сам уступил мне своё кресло, единственное удобное кресло на весь наш табор. Все остальные восседали кто на раскладных лёгких табуреточках, кто на брёвнах. Что-то случилось, не иначе. Словно какой-то невидимый окружающим тумблер вдруг щёлкнул в его голове. Случись такое в жаркий полдень, я бы точно решил, что командор забыл надеть свою знаменитую командорскую панаму и ему напекло голову. Но нет, как я говорил уже, в Кайфуево по утрам наоборот дефицит тепла. Как бы то ни было, но командор встретил меня участливой фразой:
- Димон, тебе плохо, Димон? Может, пивка? Я вот тут пару баночек принял и мне уже хорошо - и он довольно рассмеялся.
Вот оно в чём, оказывается, дело! Пара баночек как раз и сыграла роль того волшебного тумблера.
И командор, прикиньте, сам не поленился сходить за баночкой, сам усадил меня в своё удобное кресло и, клянусь, он бы наверняка укутал мои ноги тёплым клетчатым пледом, как заботливая бабушка, но этого не случилось только лишь потому, что идея про тёплый клетчатый плед ему в тот момент не пришла в голову. А может, потому, что не брали мы с собой в поход никаких пледов - ни клетчатых, ни тёплых. У нас ведь машины не резиновые, да и мы не английские лорды. Честно признаюсь, про плед и про кресло-качалку - это я только в кино видел, вот я и размечтался вдруг отчего-то.
- На, Димон - он собственной волосатой пятернёй вмиг откупорил банку „семёрки“ - я тебе точно скажу: пиво, оно ведь не только вредно, но и... полезно. Возьмём вот, к примеру, меня - видишь, я уже какой живчик, а встал ещё мрачнее тебя.
И я, больше тронутый такой вот неожиданно свалившейся командорской заботой, чем одолеваемый желанием опохмелиться, довольно вяло попытался пригубить из банки.
- Тьфу, гадость! - это я, конечно, мысленно сказал. Кто его знает, не воспримет ли командор оскорбление благородного пенного напитка как личную обиду, и не лишусь ли я через это его командорских милостей. Но я всё-таки заставил себя сделать ещё пару глотков, и в похмельной „истоме“ прикрыл глаза...
У меня никогда в жизни не было привычки опохмеляться по утрам. Ей-богу не вру! Да и плохо мне не оттого, что вчера было хорошо. Я не выспался, и вы сами знаете теперь, по какой такой причине - вот отчего я не в своей тарелке. Так мой организм устроен, что уж тут поделать! Если я свои восемь или, в крайнем случае, семь часов в сутки не посплю - я не человек. Прошу вас, не судите меня за этот мой маленький недостаток слишком строго, ладно? У меня много других недостатков, за которые я достоин осуждения, а про этот давайте-ка забудем, идёт? А за это ваше великодушие я вам по секрету расскажу, отчего я с некоторых пор не страдаю головными болями по утрам.
Природа ведь не создала меня этаким крепышом-Гаргантюа. Я думаю, ни к чему мне вам это долго объяснять - в вашем окружении наверняка найдётся парочка таких вот крепышей - сколько бы ни выпил за вечер, он с лёгкостью засыпает, как придёт его срок. Это уже другой вопрос - мордой ли в салате, на полу ли под разграбленным гостями столом, на брачном ли ложе аккурат меж уединившимися было влюблёнными - но он сладко засыпает безмятежным сном младенца до самого утра. А утром он снова готов к бою. Как ни в чем не бывало, запросто заливает в себя очередную цистерну.
А я, скорее, даже рад, что я не такой. Хотя я и не в состоянии пить, пока хлебные крошки в горле не всплывут; хотя ко мне запросто может прилететь „вертолёт“, едва голова коснётся подушки; хотя сон мой по утрам чуток и тревожен и почти в ста процентах случаев раскалывается страшной болью башка. Почему-то я свято верю, что из таких как я не получаются алкоголики. У нас, таких как я, есть естественный предохранительный барьер. Подобно Великой Китайской стене, оберегающей аборигенов от нападков извне, наш барьер борется с коварными планами алкогольной зависимости захватить нас в своё рабство. И имя нашему барьеру - утро следующего дня.
У вас, дорогие мои, наверняка с самочувствием в данный момент всё хорошо, раз вы находите в себе силы внимать моему повествованию. Поэтому следующую аналогию, прошу вас, додумайте сами, избавьте мой измождённый мозг от напряжения в нелёгкий для него час. Это же так просто - вообразить, что случается с нашим, подобных мне, желанием продолжить возлияние утром следующего дня.
Ну вот, представьте себе, карабкается на Великую Китайскую зловредный китайский враг - какой-нибудь монгол либо тунгус с калмыком (я не силён в истории - простите, если кого обидел). Карабкается он, значит, карабкается с единственной и, заметьте, неблаговидной целью - захватить и поработить весь их желтолицый и узкоглазый миллиард, а ему на голову - камни каменные, в глаз - стрелы стреляные, а за шиворот - кипяток вёдрами. Вот. Все представили? Ну и умнички. Можно дальше продолжать, значит...
Но позвольте хотя бы на сей раз мне воздержаться от ответа тому наивному дурачку - зачем, мол, вообще пить, если всё так непросто. Мал ты ещё, видать, дружище, если задаёшь подобные вопросы. Не сбивай меня лучше с мысли. Я ведь обещал людям понимающим рассказать, как же мне удалось хоть отчасти обмануть моё, личное, „утро следующего дня“. Сразу, без всяких там предисловий, откровенно скажу: есть у меня добрый помощник. Что бы я без него делал, даже представить себе не могу. Зовут его неброско, но ёмко - „Цитрамон“.
Эка невидаль! Вот удивил! - заржёт опять, как всегда не дослушав, этот самый дурачок, которого я уже пытаюсь игнорировать, да никак у меня не получается, - Эка невидаль, „Цитрамон“ - да мы всяких антипохмелинов в аптеке тыщи видели! Настоящих, фирменных! Выбирай на вкус - один другого лучше: и с громким и солидным именем, и шипуче-газированные, и лимонно-ванильные, и даже детский антипохмелин - как обычно, в виде сиропа. А он нам копеечный „Цитрамон“ втюхивает!
Но тут уж я не сдержусь, я ему отвечу, этому выскочке. Я ему так отвечу, что навсегда забудет, как меня перебивать! Я ему всё скажу!
Во-первых, скажу я ему, чем плохо, что он копеечный? Ваши эти хвалёные „Тыщи“ как раз таки тыщи денег и стоят – куда ж это годится? Да я, может, „незамерзайку“ по сотне за канистру употребил, - так где же я на „лечение“ тысячу раздобуду, а?!
Я конечно „Незамерзайку“ и не пробовал ни разу, это я ему так, в сердцах, сказал. А чего он лезет?! Вот.
А во-вторых я ему ещё кое-что скажу. Ты, скажу я ему, мальчик, бывал ли хоть раз в Русском музее? Видал ли ты когда-нибудь „Гибель Помпеи“?..
Нет, читаю я в его глазах бесстыжих, не бывал он в
