возможности, однако, проверить, что же я написал.
По письменной математике я получил тогда 4 балла (именно такая оценка была вывешена в общей ведомости!) и «не добрал» одного балла до проходной суммы на стационар, а на вечерний или заочный - идти не хотелось. Интересно, что когда я забирал свои документы, в том числе и письменную работу по математике, то увидел в ней красивую и жирную 5-ку красным карандашом, которая затем была зачеркнута и заменена на 4-ку с припиской: «За нарушение дисциплины». Так завершилась, не начавшись, моя карьера в математике! Оспаривать неправильную оценку моих знаний по этой дисциплине не хотелось, и я подал свои документы на «электрофак» Украинской сельскохозяйственной академии (затем переименованной в Национальный Аграрный Университет), в которую заманил меня мой отец, получивший, в то самое время, там кафедру педагогики. Нет нужды говорить о том, что я был очень обижен несправедливостью, с которой столкнулся в Университете им. Т. Г. Шевченко и мне было все равно, где теперь учиться. Тем более, что к тому времени я играл одновременно в 3-х оркестрах и интересовала меня, в основном, - музыка.
«Бурса», как мы называли нашу сельхоз-академию, была, во многих отношениях, очень интересным учебным заведением. На «электрофаке» поражало обилие и разнообразие дисциплин: очень много математики, физики, химии, теоретической механики, гидравлики, сопромата, теоретических основ электротехники, электроники, и т.п. И рядом с этим – металловедение, основы земледелия, злаковые культуры и сорняки, военная подготовка командиров взвода средних танков и, конечно, бесчисленные идеологические дисциплины: диамат, истмат, политэкономия, теория научного коммунизма… На лекции ходил я редко, предпочитая готовиться к экзаменам по учебникам и лишь просил перед экзаменом показать мне преподавателя. Запомнились некоторые, «чокнутые», по обычным меркам, преподаватели. Например, проф. Бобышкин (фамилии здесь и далее – изменены!), работавший над теорией гравитации. Читал он физику и имел вполне безумный вид. Во время чтения лекций, он, бывало, умолкал и совершенно исчезал из нашего вида. Находили мы его, чаще всего, на подножке какой-нибудь студенческой парты или на ступеньке кафедры, погрузившимся в выкладки своих бесконечных формул. Интересен был и его подход к оценке знаний студентов во время экзаменов! Он не только разрешал, но и предлагал студентам приходить на экзамен с конспектами, учебниками и всем, что они только пожелают! На экзамене мы получали свои билеты, честно исписывали (примерно за час подготовки) несколько листов (конечно же из учебника или конспекта!), но у экзаменатора, вся писанина отодвигалась в сторону и предлагался совершенно другой вопрос, как правило, требующий знаний и понимания всего материала. И никаких шпаргалок, конспектов и книг! Мне, например, было предложено «вывести» (то есть повторить выкладки автора) знаменитые «волновые уравнения материи» Эрвина Шредингера из квантовой механики, которые, не входили в обязательную программу нашего курса физики, и давались в книге, для особо любознательных, меленьким шрифтом и вызывали своим видом УЖАС!
Ну, скажем, я должен был доказать, что… «если некая волновая функция задана в n-мерном пространстве, тогда в каждой точке с координатами (к сожалению, данный формат печати не позволяет записать эти значения - Авт.), в определенный момент времени t, она будет иметь вид... (К сожалению, данный формат печати не позволяет записать эти значения - Авт.). – (Сам вывод занимает несколько страниц формата А4 - примеч. Авт.). Я, к несчастью, был любознательным и во время подготовки к экзамену просмотрел эти страницы учебника. Мало что понял я в нем по сути самого явления, но главную идею ученого я, как теперь говорят, «схавал»! И, вот те на! Мне предлагают повторить «научный подвиг» нобелевского лауреата Шредингера на экзамене по физике! Просидел я за столом проф. Бобышкина часов 5 и получил уравнения, слегка(!) напоминающие уравнения Шредингера. Профессор глянул на окончательные выражения и не увидел в них полной идентичности с теми, что в учебнике, похвалил меня за героизм и поставил «4», вместо обещанной «5». Я был очень уязвлен этим («вкурвлённый», как говорят поляки!) и, придя домой, принялся сравнивать свой вывод закона Шредингера с тем, что был в учебнике. Я сразу заметил, что сделал свои выкладки в другой системе физических единиц (не в SI), и когда внес в свой вывод закона поправочные коэффициенты, связывающие эти системы единиц, я получил, «тютелька в тютельку», математическое выражение из курса физики. На следующий день я был у профессора в кабинете, показал ему свои выкладки и он мне тут же поставил в зачетке огромную красную пятерку по физике. В награду за мое прилежание к наукам, профессор показал мне целый фолиант своих математических исследований гравитационного поля Земли! Запомнилось мне лишь то, что голова моя быстро закружилась от невиданных формул и их длинны. Не знаю я дальнейшей судьбы его усилий в этой фундаментальной области физики.
А еще огромное, прямо мистическое благоговение, вызывал у нас, как говорили тогда все, «опальный» академик Тозони, читавший у нас ТОЭ (Теоретические основы электротехники)! Все, кто изучал «сопромат», помнят сложность этой дисциплины, особенно в части расчетов прочности, так называемых, тонких оболочек. Так вот, ТОЭ, была неизмеримо сложнее сопромата! Не помню лекций академика, но помню свой экзамен у него. Мне было предложено (в качестве дополнительного, на 5-ку, вопроса) вывести уравнения, описывающие процесс одновременной передачи мощности в ЛЭП-500 (линии электропередач, напряжением 500 тыс. вольт) с подгрузкой её постоянным током (такая линия, кажется, проектировалась для Львовской энергосистемы!). Писал я формулы в течении 4-х часов и думал, что сойду с ума. Что уж я там «наваял» - не помню, но 5-ку свою я тогда тоже получил. Вероятно – за храбрость!
Были у нас и смешные моменты, когда, например, преподаватель «сопромата» (назовём его доцентом Шурубалко) неизменно начинал свои лекции с того, что энергично подходил к доске, проводил вертикальную черту, со штриховкой слева (означавшей закрепление этого элемента к базе) и перпендикулярную к ней линию справа и… говорил (на украинском): «Це є балка»! (А теперь быстро повторите эту фразу несколько раз и вслушайтесь, что выходит!). Мы начинали «ржать», но уважаемый мэтр так и не понял причины нашей всегдашней веселости!
Отдельно хочется рассказать о моем штурме вершин основ Диамата, Истмата, Теории научного коммунизма и прочей дребедени! К тому времени мой отец уже защитил докторскую диссертацию в области теории коммунистического воспитания Советского человека. Труды «классиков марксизма-ленинизма», в том числе и труды Энгельса, Сталина, занимали многочисленные полки в его кабинете и, естественно, он, будучи убежденным коммунистом, делал всё, чтобы его дети «были в первых рядах строителей коммунизма»! Во время трансляций партийных съездов, торжественных заседаний по поводу годовщин Октября, праздника Солидарности всех трудящихся 1-го Мая, различных демонстраций «единства партии и народа» и пр., нам, детям, полагалось сидеть и внимательно смотреть на происходящее и слушать его комментарии по поводу происходящего! А, поскольку, накануне торжественных событий, приснопамятный орган ЦК КПСС - газета «Правда», всегда печатала, так называемые, «Призывы ЦК КПСС к советскому народу» (и, наверное, другим народам тоже!), то мы, дети, должны были их читать вслух, уметь анализировать и подмечать нюансы текста, а также давать толкования того, «почему, например, в этот раз, приветствие в адрес Народно-Трудовой Партии Анголы (не уверен в правильности наименования партии, да и какое это теперь имеет значение!) звучит иначе, т.е. отличается от того, что было прежде, год назад, и «что за этим стоит, т.е. скрывается?». Или, почему в этот раз на трибуне мавзолея В.И. Ленина тов. Подгорный стоит ближе к Л. Брежневу, чем А. Микоян…!? Ужас! Естественно, «Моральный Кодекс строителя Коммунизма» был моей настольной книгой! А поскольку я всегда был человеком вдумчивым, пытавшимся докопаться до сути вещей, то очень рано, уже в 10-11 классах, я стал замечать, что этот «пазл» в моей голове никак не складывается! Уже в Академии, занимаясь проработкой и конспектированием первоисточников и, готовясь к семинарам, я впервые сформулировал для себя следующий вывод: «В этих трудах - что-то не то! Кроме того: либо, у меня с головой что-то не то, либо с головой не то у тех, кто это придумал!».
К сожалению, как и положено, на семинарах мне предлагали, время от времени, высказаться по поводу того или иного тезиса малоуважаемых мной, уже тогда, классиков марксизма-ленинизма в вышеупомянутых дисциплинах. Лучше бы они меня не трогали и, вскоре, преподаватели это поняли! Обладая к тому времени хорошим аналитическим умом, начитанностью и логикой, я спокойно и быстро доказывал нежизненность, утопичность и даже бредовость большинства основополагающих постулатов этого учения! Что после этого начиналось в аудитории – не буду описывать! Студенты очень сильно возбуждались, каждый пытался высказать и свои доводы, в большинстве своём - оппортунистические, вернее – антикоммунистические! При этом они подымались с места, вскакивали на парты, кричали и размахивали руками! Их, словно бы, прорывало!»
- Представляешь, уважаемый Узиил, как им надоела эта «марксистская дребедень»?, - придвинулся я, для пущей убедительности, прямо к лику Падшего Ангела, но тот, видимо, утратил интерес к данной теме и бессовестно подремывал. Оставалось надеяться, что и во сне ангелы способны слышать и воспринимать информацию…
«Не секрет, что большинство людей боятся даже думать о подобной контрреволюционной крамоле, не то, что говорить, а тут представлялась такая шикарная возможность «отвести душу»! Кончалось это (трижды, кажется!) весьма печально для меня! Испуганный «марксист» сбегал с семинара, занятия срывались, а меня вызывали в 1-ый Отдел (представительства КГБ в трудовых коллективах!). Признаюсь, что если бы не мой отец, - видный идеологический работник Партии, - то сидел бы я уже давно в «местах весьма отдаленных». Дома же, отец бросался на меня с кулаками (бить не бил! Возможно, опасался сдачи?) и кричал, с побелевшим от страха за собственную карьеру (а может и «шкуру»?) лицом, что я - антисоветчик, завербованный Западом и диссидент…! Так или иначе, я, уже к 1965, был не просто антисоветчиком, повторяющим чужие мысли и выводы, а убежденным антисоветчиком, понимающим тупиковость «коммунистического направления развития» для человечества и хорошо видящим агонию и гибель социалистической плановой экономики советского разлива уже в ближайшем будущем. Гораздо позже, в ранние 80-ые, когда мне пришлось все-таки вступить в эту (которая называлась «Ум, Честь и Совесть Эпохи») партию, вступить ради сохранения своей работы, должности и возможности продолжать кормить свою семью, я сталкивался не раз в ожесточенной полемике с партийными функционерами! Так было даже на факультете «Партийного
