борьбу. С поражением, однако, ВИП не смирился, его сторонники потребовали пересмотра результатов выборов, произошли волнения, были жертвы… Во всем этом обвинили ВИПа, возникла угроза для его свободы и даже жизни. ВИП покинул страну.
Больше всего сейчас его мучит вопрос: если бы он принял то предложение, смог бы он потом балансировать на острие скипетра – и Очень Большим Людям угождать, и стране служить? Избежал ли бы народ, с восторгом последовавший за знаменем Движения, экономико-идеолого-социальной катастрофы?
Глухой, с натугой голос умолк. Дина ждала аплодисментов, как в прошлый раз, но их не было. По всей видимости, члены Клуба также осуждали ВИПа, должно быть, каждому было что вспомнить по теме не оправдавших себя демократических реформ. Не поднимая головы, ВИП поглядел по сторонам, все либо демонстративно отводили либо виновато опускали глаза. Экс-политик горько усмехнулся. Дина взглянула на Абеля, но тот, видимо, тоже не считал нужным прийти на помощь к своему протеже. ВИП встал и, чеканя шаг, демонстративно пошел к дверям, но на полпути завернул к стойке и взгромоздился на табурет спиной к залу. Дина поймала себя на том, что ей нестерпимо жаль этого отчаявшегося человека. И в самом деле, как квалифицировать тот его роковой отказ? Как честность или чистоплюйство? Как опередившую свое время гражданскую совестливость или провальную во все времена политическую трусость? У нее не было ответа. Наверное, потому, что ее прошлое изобиловало упущенными из-за щепетильности возможностями и она сожалела обо всех.
Атмосфера в зале была напряженной, словно посетители почувствовали непонятно откуда исходившую угрозу, которая, поколебав привычное для них состояние унылого смирения, вызвала взамен агрессивную тревогу. Дина снова посмотрела на Абеля, но тот был все так же невозмутимо спокоен. И впервые Дина подумала, что он вовсе не стремится обогреть и обласкать этих собранных со всего света неудачников, что Клуб этот вовсе не приют для неприкаянных душ. Но в таком случае, что? Что этому «ловцу человеков» нужно от потерявших всякую надежду горемык?
– Дина, очнись! Если ты не перестанешь глазеть так на своего идола, я буду вынужден вызвать его на дуэль, а мы так не договаривались!
– Что? – недоуменно переспросила Дина, она совсем забыла о Филиппе.
– Ты ведь хотела всего-навсего заставить его немного поревновать. Я против этого ничего не имею – святое дело! Но, похоже…
– Что?
– Прости, Динь-Динь, похоже, ты его не интересуешь.
– Не проси прощенья. Я это уже сама поняла. Но почему?..
– Что почему?
– Почему он тогда… был таким… мне показалось… Я – дура!
Филипп хмыкнул.
– Не ты одна, он со всеми так, мне вначале тоже показалось.
– Что-о-о?!
– Именно. Но потом я понял: он окучивает каждого потенциального клубмена, делает все, чтобы посещение Клуба стало для человека потребностью.
– Не сходится: меня он игнорирует.
– Ты пропустила две недели. Может, он решил, что ты не поддаешься его чарам и не стоит поэтому тратить на тебя время. Знаешь, когда человек ставит перед собой цель, он старается отгородиться от всего, что может помешать ему.
– А какая у него цель?
– Не знаю. Знал бы – помешал.
– Почему?
– Потому что он тебе нравится.
– Я серьезно.
– Потому что он мне не нравится.
– Зачем же ты сюда ходишь? И меня вот… вовлек…
– А ты всегда и во всем логична? Ведь нет?! Вот и я тоже…
У Дины возникло ощущение дежавю, в ту же секунду она вспомнила, что очень похожий разговор у нее был с Абелем. Внезапно ее осенило:
– А знаешь, может, его цель состоит именно в том, чтобы создать у всех нас впечатление о наличии некоей тайны, или иначе – ощущение причастности к чему-то, иллюзию общности…
– Хм! Что-то в этом есть, хотя я не верю.
– …согласись, что это придает осмысленность бездарному существованию, – не слушая его, продолжала Дина, – поддерживает нас психологически. Ты знаешь, что есть место, куда ты всегда можешь прийти и чувствовать себя избранным, где тебе как будто говорят: да, ты лузер, но именно этим ты нам и дорог!
Дина раскраснелась. В эту минуту ей казалось очень важным убедить Филиппа в правоте своей догадки. Почему, она и сама не знала. Непроизвольно она посмотрела в ту сторону, где сидел Абель. Его там не было. За столиком сидел лишь тот самый коротышка и неотрывно смотрел на нее пронзительно-синими глазами. Внезапно Дина почувствовала себя такой несчастной, что, казалось, у нее сейчас разорвется сердце.
– Уйдем, уйдем отсюда! Скорей! – прошептала она и, вскочив, побежала к выходу, краем глаза уловив, что на глазах у коротышки появилась довольная ухмылка и что Филипп, вовсе не довольный, нехотя плетется за ней.
При первом же взгляде на Марлу человеку казалось, что он видит плохую репродукцию прекрасной картины. Высокая и тонкая, она неприятно горбилась, постоянно держала руки в карманах и всегда искала, к чему бы прислониться. Очень правильные черты обтягивала болезненно бледная кожа. Густые светлые волосы падали на лицо неровными прядями. Большие серо-голубые глаза из-за неопрятных комков черной туши на ресницах были похожи на залепленные грязью цветы. В ней все было необычным. Перефразируя Диккенса, необычное в ее жизни началось с самого начала, когда они с сестрой родились двойняшками, но не близнецами, а антиподами. Марла была беленькой и тоненькой, как одуванчик, а сестра – пухленькой и смуглой, с круглыми блестящими глазками. Марла много читала, отлично училась, увлекалась классической музыкой и скаковыми лошадьми, в каникулы лазила по горам или пропадала на диких пляжах. Сестра проводила дни в спа-салонах, а вечера – с такими же, как она, веселыми и довольными собой друзьями. К Марле родители относились так, как если бы она была старшим ребенком в семье, – ей давали серьезные поручения, с нее строго спрашивали за все про все. Сестру же баловали, и ей все всегда сходило с рук. У Марлы, выросшей в стройную длинноногую красавицу-блондинку, было очень мало друзей и всего один ухажер. Сестра-брюнетка, будучи всего лишь хорошенькой, производила впечатление гламурной дивы, а поклонники ходили за ней табуном. Этот семейный феномен мог бы стать интереснейшей темой для исследователя, у Марлы же в результате постоянного сравнивания своих и сестриных жизненных достижений развилось сильное чувство обделенности. Когда же единственный ухажер бросил ее ради бразильянки, внешностью и темпераментом похожей на ее сестру, Марла вконец возненавидела свою двойняшку. Последним ударом стал несправедливый раздел наследства. Умирая, отец завещал почти все имущество своей любимице, оставив Марле лишь лошадей. Аргументировал он это тем, что Марла – умница, у нее свой бизнес, она твердо стоит на ногах и сможет постоять за себя. В то время как ее сестра, легкомысленная и инфантильная, нуждается в поддержке.
Марла сошла с ума. Она подала на сестру в суд и проиграла, подала на апелляцию и снова проиграла. За долгие годы тяжбы она потеряла все что имела. Бизнес – издательский дом – захирел, и пришлось его продать, а вскоре и расстаться с конюшней. Родные отвернулись от Марлы, она ни с кем не общалась, кроме матери, да и то только по делу. В итоге она стала притягивать беды, как открытая рана – мух. Несколько раз тяжело болела, несколько раз разбивала машину, получая серьезные травмы, постоянно спотыкалась на ровном месте, обо что-то ударялась, или на нее что-то сваливалось. Она стала желчной, едко высмеивала все, что слышала и видела, так что отбивала у новых знакомых всякое желание встретиться с ней еще раз. У всех, только не у Абеля. Президент самого странного клуба на свете сносил все ее колкости, смеялся вместе с ней над всем и вся, в том числе и над собой, перемежая в то же время свою речь очень тонкими комплиментами ее внешности, уму и познаниям. Весьма скоро Марла, с ее искаженной системой оценок, поверила, что он восхищается ею. Что Клуб, который она сразу окрестила обществом анонимных неудачников, ему нужен уже только как предлог для встреч с ней, ибо открыто ухаживать за ней он не осмеливается. И что все эти лузерские историйки поблекнут, стоит лишь ей открыть рот. Клубные собрания с обязательным выступлением-исповедью кого-то из постоянных членов она воспринимала как некий конкурс и ждала своей очереди, не сомневаясь в триумфе.
Появление рядом с Абелем Дины встревожило ее, образ сестры-соперницы зловещей тенью промелькнул перед ней, и Марла вновь ощутила во рту гнилой вкус ревности. Она внимательно оглядела незнакомку. Пепельные волосы, серые глаза под густыми бровями, полные перламутрово-розовые губы, изящная миниатюрная фигурка… Ах ты! Ненависть подкатила к горлу. Марла облизала пересохшие губы. В этот момент незнакомка взглянула на нее в упор. Почувствовала? Марлу пронзил страх. Но что это? Сидящие за соседними столиками вдруг уставились на нее, кто с вежливым, а кто с недоуменным ожиданием. Теперь за дальними шеи повывернули, а вот уже и все собравшиеся подхватили игру в гляделки. Все-все! И мерзавец Абель. Улыбается, ублюдок, кивает… Внезапно до нее дошло, что все это означало. Ее очередь. Ее звездный час. Чер-р-рт! Она не готова. Все в ней клокочет, в мозгу – вихрь, в сердце – раскаленная игла. Она замотала головой, зажмурилась. Когда она открыла глаза, на нее никто не смотрел. Марла сделала глубокий вдох и начала.
Дина слушала историю краха семьи вполуха. Вариации на тему о бедных богатых ее не трогали. Но постепенно негромкий хрипловатый голос, временами падающий до шепота, заворожил ее. Она видела на своем внутреннем экране эпизоды, которые эта лузерша выхватывала из своей памяти с вдохновенной логикой прирожденного режиссера, и содрогалась. «Что за душа?! – подумалось ей. – Как темный холодный коридор, по которому идешь, пугаясь стука собственных каблуков. И все время кто-то страшный идет следом. Хочется забежать в одну из комнат, но за дверьми слышны глухие голоса, рыдания или еще более страшная тишина».
Марла умолкла. Повисла напряженная пауза. Марла сидела, опустив голову, не слыша ничего, кроме гула в ушах. Ей казалось, что и мир вокруг замер в оцепенелом молчании. Но внезапно боковым зрением она уловила какое-то движение и встрепенулась. К ней подошел какой-то человек, поклонился, поцеловал руку, потом еще один, еще… Марла выпрямилась. Вот оно, признание, они все у ее ног! Но, странное дело, она не чувствовала никакого удовлетворения, напротив, глядя на серьезные, сочувственные лица вокруг, она внезапно поняла, что эти люди считают ее своей и сострадают, как своей. Ее! Она привыкла презирать их, привыкла думать, что членство в Клубе само по себе свидетельствует о жизненном поражении. Она – другое дело. Ее появление здесь вызвано совсем иными причинами. Но, выходит, все эти ничтожества думают иначе, они вовсе не видят в ней высшего существа, звезду, на миг, из любопытства свернувшую с Млечного Пути. Холодная змея подозрения обвила ее голову, стиснула виски, скользнула по позвоночнику и свернулась тяжелым кольцом в желудке. Абель! Он тоже! Его интерес к ней объяснялся вовсе не влюбленностью, для него она была всего лишь еще одним экспонатом паноптикума… Боже! Она оглянулась. Его не было в зале. Инстинктивно
