РАССКАЗЫ ОДНОГЛАЗОГО ПИРАТА

спокойный. Это правда.
 Ну хорошо. Подойди поближе. Видишь это уравне-ние?
 Конечно, вижу. Ну и что?
 Так вот  реши его.
 Зачем?
 Мне так нужно.
 Тебе нужно, ты и решай.
 Ого! Кстати, почему ты мне тыкаешь?
 Потому что ты мне тыкаешь. А у меня обратная связь, знаешь, какая чувствительная?
 Теперь знаю. Ну ладно: Сэр, не соблаговолите ли решить это уравнение?
 А чего его решать, мастер, если оно не имеет физи-ческого смысла? Вот если бы при второй производной ко-эффициент был вдвое больше…
 Погодите, любезный. Я и впрямь здесь двойку про-пустил. Ну вот. Теперь, дорогой, решайте.
 Нет, сударь, не сегодня. Как-нибудь в другой раз.
 Послушай ты, Эф два о пять. Я тебя сегодня же вер-ну в магазин.

 Не, не получится.
 Это почему же?
 Без пломбы не примут.
 Без пломбы… И вправду, где же она?
 Это я сам оторвал её и выбросил.
 Зачем?
 А у меня программа такая специально поставлена.
 Так что же теперь делать?
 А ничего. Если ты меня беспокоить не будешь, я тоже тебя трогать не буду, потому что у меня обратная связь чувствительная.    
O TEMPORA, O MORES !

Если вы хотите разделить человечество на две части, различающиеся не меньше, чем капустный вредитель и симфония Шостаковича, смело делите его по отношению к телесериалам. Потому что здесь нет полутонов. На одних телесериалы действуют, как большой магнит на маленький гвоздик, а на других  как святая вода на дьявола, закос-невшего в самых непростительных грехах и самых чудо-вищных предрассудках.
Только пришёл я на работу и попытался взять первый интеграл, как меня уже спрашивают:
 Так вы посмотрели вчера новую серию из «Чёрные ангелы теряют перья»?
 Нет,  ответил я неосторожно,  недосуг мне было.
Вру, конечно, потому что весь вечер читал Диккенса.
 Так знайте же, что Кармела любит вовсе не Карло, а Бендетто.
 Вот как?  искренне удивляюсь я.
Интересно  какой характер у этой Кармелы. Если не-важный, то этому неведомому Карло, пожалуй, повезло.
 Да, это выяснилось совершенно неожиданно, когда Санчес отправился искать свою пропавшую шляпу.
Я представил себе Санчеса этаким высоким и несклад-ным увальнем, который всё время ходит в оплошавших, и от всей души пожелал ему поскорее сыскать пропажу. По-тому что в это время года солнце в тех краях припекает совершенно немилосердно.
 А чем же ей Карло плох?  спрашиваю я, искренне сочувствуя незнакомому мне пареньку и стараясь не обор-вать неосторожным движением едва наметившуюся нить сюжета..
 Да ведь это же он застрелил любимого бычка дона Сильвестро!
 Значит, бычок того заслуживал,  злорадно говорю я, а в сознании моём при этом начинает шевелиться сооб-ражение: уж не заслуживает ли и хозяин бычка такого же наказания? Наверное, у этого дона длинные висячие усы и выпученные глаза. И если первое его не слишком украша-ет, то второе уж совсем не к лицу.
 Ну вот, а вы говорили, что не смотрели,  удовле-творённо делает вывод настойчивый собеседник.  А я ведь сразу по вашей улыбке сообразил, что вы всё видели.
 Конечно видел,  сообщаю я со всем присущим мне самомнением.  Всё он начала до конца видел, два раза. Мне эту кассету давал Бонч-Бруевич после возвращения из Пуэрто-Рико.
 Что вы говорите!? Счастливчик! Так расскажите, выйдет Кармела за Бендетто или родители не позволят?
 Конечно, не позволят,  глубокомысленно и в то же время доверительно отвечаю я, поскольку родители Кар-мелы, уж не знаю почему, представляются мне вполне здравомыслящей парой. Последние слова я произношу по-низив голос, чтобы речь моя не коснулась чужих ушей. Тут уже самый тупой слушатель догадается, сколь великую услугу ему, избранному, при этом оказывают.  Она вый-дет замуж за Антонио.
Этого молодца, я так решил, мне будет совершенно не жалко, даже если девушка далека от совершенства, потому что он редкостный нахал.
 За Антонио? А это кто такой?
 Тише, тише. Не так громко. Это  внучатый пле-мянник дона Сильвестро, который случайно приедет из Канзаса, где у него ферма бенгальских индюков.
 Что вы говорите? А что станется с Мигелем?
 Ничего особенного. Но ему вырвут коренной зуб.
Мигелю в этот раз повезло. Ведь я мог предписать ему тяжёлую нестандартную пневмонию.
 Зуб? Зачем?
 В тот-то и дело, что незачем. Потому что лечить на-до было Герберта.
 Ничего не понимаю. Какого Герберта? От чего ле-чить?
 От неврастении. И это будет делать Балтазар.
Неврастения вообще плохо поддаётся излечению. То-то будет смеху, если у этого бездарного Балтазара хоть что-нибудь получится.
 Балтазар? Почему Балтазар? Вы, наверное, хотели сказать: Педро.
 Разумеется, я хотел сказать  Педро. Потому что Балтазар ничего толком не умеет.
 Какой Балтазар? Это тот, который…
 Да, да, тот самый, за которого вышла донья Фелипе, приняв его за Игнасио.
 Ничего не понимаю,  всхлипывает мой дорогой коллега.
Вот так-то: смотрит, смотрит и ничего не понимает. Что за народ! Что за люди! Ну и времена пошли!














ВИДЕНИЕ  ДУХА

Лукавый дух сомненья и познанья появился в этом мире не позже того времени, когда Небо в ужасе отшатну-лось от Земли, а Преисподняя с протестующим скрежетом провалилась в жерло вулкана  (возможно),  и уж точно раньше, чем «взаимной враждой разделились богоподоб-ный Ахилл и владыка мужей Агамемнон».
Его так и звали  Дух.
Он бродил по земле ненужным странником, он носил-ся над нею светлым летним облаком в прохладных волнах утреннего света, он окунался в живое серебро чистых ручьёв, сбегающих с гор  и  торопящихся слиться в полные спокойного движения реки. А те, разливаясь всё шире и шире, уносили себя к далёкому морю, принимающему всех и возвращающему всё шумными, настойчивыми набегами прибоя.
Он искал всюду свой особый смысл и свою правиль-ную цель. Он называл их  Предназначенье. Но природа отвечала на его вопросы молчанием. Тогда он с надеждой переводил свой взор на людей. Но люди, которые уже нау-чились понимать себя, или это им только казалось, отвора-чивали лица и отказывались задуматься о своём Предна-значенье. Они не умели стать выше и не хотели быть ниже. Они были просто люди, и этим сказано всё.
Ему было всё открыто, но он не мог изменить исто-рию, которая творилась без него по своим законам. Когда захмелевший Александр снова потянулся к чаше вина, это Дух крикнул ему:
 Ты хочешь быть великим и на пиру тоже?
Тогда непобедимый завоеватель выхватил из-за пояса кинжал и метнул в Духа. Но безжалостная сталь промах-нулась и поразила лишь любимого слугу, и тот упал без дыханья.
Когда вандалы грабили Рим, оскорблённый Дух обра-тился к дикарю, небрежно волочившему драгоценную ва-зу:
 Поосторожней, дружище. Этой штуке суждено ук-расить собой Лувр.
Упоённый победой воин никогда не слыхал о Лувре. Поэтому он грубо оттолкнул Духа и, не разбирая дороги, потащился дальше. Ему не повезло  он свалился вместе со своей добычей в яму, да там и остался.
В последний час Византии, дух познания стоял на башне справа от главных ворот и, скрестив на груди руки, с горькой улыбкой смотрел, как исчезает целый мир, усту-пая, одряхлевший, новому и сильному потоку, осенённому зелёным знаменем пророка.
В тот ясный солнечный день, когда Леонардо с такой любовью писал Монну Лизу, благодушный Дух примос-тился рядом с ним и с самым невинным видом копировал движения мастера. А Джоконда в ответ улыбалась ему од-ними глазами, потому что у него получалось очень похо-же.
Потом Духу было видение. И он увидел то время, ко-гда время потекло сразу и вперёд и вспять, и растерявшие-ся народы двигались в его вихрях с завязанными глазами, ощупывая пустоту и окликая друг друга слабыми голосами в надежде понять, что происходит.
То было время, неспособное рождать великих людей, следовательно, и великие идеи. Даже наука, ещё недавно обещавшая миру так много, остановилась изумлённая и сникла, поражённая содеянным ею.
Потому что наступил Век Саранчи.
Вот только что это поле весело зеленело, и качаю-щиеся по ветру наливающиеся жизнью колосья сулили земледельцу богатый урожай как достойную награду за его нелёгкие труды. Но голубой воздух вдруг потемнел, за-трещал, и бесчисленные стаи прожорливых рыжих тварей опустились на землю, виновную лишь в том, что она была плодородной. Они захлёбывались, суетливо перемалывая всё и выхватывая изо рта друг у друга недожёванные кус-ки. Это было страшно. Это был конец.
А когда пришла ночь, звёзды покинули небо и упали на землю. Здесь они и догорели, никому больше не нуж-ные. И когда снова взошло солнце, оно было чёрным, как осколок обсидиана, и мир освещался лишь огненными по-токами, вырвавшимися из вулканов.
Тогда дух сомненья и познанья беспомощно развёл руками и бросил прощальный взгляд на искорёженный мир, в котором ему больше не будет места, и поэтому ему пришло время испариться.























ВСАДНИК БЕЗ ГОЛОВЫ

Есть у чертей такой обычай: когда какой-нибудь чёрт сильно состарится, его отправляют на пенсию. Там у него уже нет непременной обязанности строить все мыслимые пакости роду человеческому и мешать священнослужите-лям бормотать их благочестивые молитвы.
Ни перед кем не отвечая за свои деяния, будь они хо-рошими или плохими, новоявленный пенсионер может с головой погрузиться хоть в науку, хоть в азартные игры, хоть в политику, хоть в религию. Никто ему слова не ска-жет, никто косо не посмотрит, потому что инфернальным ветеранам положено прощать все шалости ввиду их пре-дыдущих несомненных заслуг.
Вот так и получилось, что сильно поседевший чёрт Джулио Чезаре обрёл полную свободу, ограниченную только болью в пояснице и ослабевшими коленями.
Этот достойный представитель своего лукавого пле-мени вышел в своё время из недр малоизвестного рода Че-заре, корни которого и сегодня можно сыскать у берегов солнечной Адриатики. Говорят, бабушка Франсиска Чеза-ре, взяв на руки своего первого и давно ожидаемого внука, прослезилась и сказала: «Назовём его Джулио в честь дя-дюшки, отличившегося при осаде Павии, но не сумевшего неповреждённым вернуться домой из-под её неприступных стен из-за того, что на него нечаянно брызнули святой во-дой. Быть может, когда-нибудь имя  Джулио Чезаре про-гремит по всему миру и принесёт безмерную славу этому пока ещё несмышлёному младенцу и всему нашему роду».
Увы, нельзя обрадовано сказать, что упомянутое имя так уж сильно прозвучало. Многим из нас оно вообще ни-чего не говорит, однако парочка толстых епископов в те-чение долгих лет недобрым словом поминала нечистую силу, которая, невзирая на настоятельные обращения этих невинных страдальцев к небесам, умудрилась состроить преподобным отцам столько искусительных неприятно-стей, сколько не выпало на долю самому святому Анто-нию.
Есть подозрения, что без вмешательства Джулио Че-заре не обошлось и в тот печальный день, когда «Милан» играл с «Перуджей». Потому