жизни было невозможно….
Он повернул к выходу.
Звуки органа стихли.
- Погодите, юноша!
Илья обернулся на голос. Это – ему?
- Вы хотели научиться играть на органе? – органист оглядел его с головы до ног, и Илья снова опустил голову. Конечно, он скажет, что по его физическим данным это тоже невозможно, а не только из-за веры….
- Я мог бы обучать его вечерами, - обратился органист к служителю костёла. – Когда нет службы. Можно получить разрешение… Редко встретишь человека, желающего освоить этот инструмент. У Вас музыкальное образование, юноша?
- Скрипка, - тихо ответил Илья, - скоро оканчиваю учёбу…
- А фортепиано? – спросил органист.
- Знаю, - уже увереннее ответил Илья, и в его сердце поселилась робкая надежда.
- Только один раз в неделю, - сказал органист,- только тогда, когда нет службы, и в костёле идёт уборка…
- Я…согласен! – воскликнул Илья, и органист слегка улыбнулся. Так, одними уголками губ.
- Приходите, - он кивнул Илье и пошёл вглубь костёла, откуда вновь раздались дивные тягучие, печальные и сладостные звуки.
Это было подлинное мучение и подлинное наслаждение – игра на органе. Нет, с техническими трудностями он справлялся легко, даже его наставник был удивлён способностями юноши. Звуки органа уносили его далеко-далеко… Где не было мучительных рассуждений о дальнейшей жизни и судьбе, где было чисто, светло и просторно, где было радостно… Иногда он сам не замечал слёз, струящихся по лицу… Где он был тогда? В каких счастливых далёких далях?
Однажды дядю вызвали в музыкальную школу. Это был последний год обучения, уже шли экзамены, и, как обычно, Илья сдавал их блестяще.
Дома дядя сказал:
- Сара, собери Илье одежду и что-нибудь из еды. Он поедет в N-cк, в музыкальное училище… И не смотри на меня, Сара, на мне узоров нету… Делай, что я сказал.
- Где он будет жить? – спросила Сара.
- Там есть общежитие. Ему положат стипендию. Не возражай, Сара! Училище при консерватории. Ты понимаешь, что такое консерватория, Сара? Наш племянник не просто способный. Он – талантлив. Так мне сказали, Сара…
Ехать предстояло четырнадцать часов в душном общем вагоне. На другой вагон у дяди не было денег. Немного денег он дал с собой Илье.
- Трать разумно. Стипендия у тебя будет невелика, помогать не смогу… Все остальные младше тебя.
Ноги сами привели его к музыкальному училищу. Это было удивительно, потому что он шёл наобум. Прохожие иногда оборачивались на него, дети показывали пальцами, и он не стал спрашивать дорогу. Ни у кого.
Училище было открыто. И даже приёмная комиссия работала. Ему сказали, что первый экзамен завтра в десять утра. И ещё ему сказали, что мест для абитуриентов в общежитии нет. Он опоздал, всё уже занято.
- Может быть, потом, когда кто-то отсеется, - сказала ему приветливая темноглазая девушка с пышной чёлкой. – А сегодня Вы уж как-нибудь сами…
Скрипку он отнёс в камеру хранения на вокзале, туда же сдал и лёгкий чемодан со своей нехитрой одеждой. У него впереди был целый день, и целая ночь…
День он провёл, рассматривая город. Он ещё никогда не был в таком большом городе. Огромные здания, большое количество машин, людей… Шумно. Он не привык жить в таком шумном месте. Если примут, придётся привыкнуть… Хорошо, что в городе много парков и тенистых скверов, хорошо, что много каштанов, так же, как и в его родном городе. Он не заметил, как наступил вечер.
Ночь он решил провести в одном из парков. Было уже поздно, но сколько времени, он не знал точно, часов у него не было.
Милиционер в форме подошёл неожиданно. Козырнув Илье, он сообщил, что парк закрывается, и нужно уходить.
- Уходить? Но мне некуда уйти… У меня завтра утром экзамен в музыкальном училище, - пробормотал Илья.
- Здесь не положено, - рассмотрев его, уже мягче сказал милиционер. – Ладно. Подождите меня полчаса.
Через какое-то время он вновь подошёл к Илье.
- Ну, пошли, студент, - хмыкнул он. – Отведу тебя на ночлег.
- Это далеко? – поинтересовался Илья. Нога начинала болеть. Она всегда болела, если он много ходил.
- Это рядом, - сказал милиционер, имя которого он так и не спросил.
Совсем скоро они подошли невысокому зданию, где кроме нескольких светящихся окон было совсем темно.
- Дочка ждёт, - сказал милиционер.
- Простите… Я не спросил, как Вас зовут.
- Иван Павлович, - ответил тот,- а тебя?
- Илья.
- Ну, заходи, Илья, - Иван Павлович коротко позвонил в дверь, обитую дерматином.
Дверь сразу распахнулась, и на пороге появилась девушка, почти девочка, подросток лет пятнадцати в коротком домашнем сарафанчике. Густая светлая чёлка по моде, высокий «конский хвост», серые глаза и … необыкновенная улыбка.
- Папка! Ты что-то долго сегодня!
- Оксана, вот знакомься… Илья. Он будет сегодня у нас ночевать. У него, понимаешь, завтра с утра экзамен…. А сейчас давай-ка нам ужинать!
Ужинать… Он и забыл, что за весь день съел только пирожок с повидлом и запил газированной водой без сиропа, берёг дядины деньги.
- Я… не хочу, спасибо…
- Спасибо потом скажешь… Садись, – подвинул простой табурет к столу Иван Павлович. – Что у нас сегодня? О-о-о! Картошечка горячая, огурчики, помидорки… Даже селедку почистила, молодец, дочка!
Илья ел с аппетитом, хотя и стеснялся. Стеснялся её серых распахнутых глаз, которые исподтишка разглядывали его. Красивая, очень красивая девушка. Такие девушки не для него. Невозможно. Никогда такая девушка не сможет полюбить его …
Проснулся он рано, так рано, что все ещё спали. Спал, похрапывая на продавленном диване, Иван Павлович, спала его дочка, сероглазка… Уходя, он достал из кармашка куртки кусочек янтаря. Он сам нашёл его в лимане, когда неуклюже плавал там с ребятами. В прозрачном кусочке была заточена маленькая мушка. Видно, очень давно попала в смолу и не смогла выпутаться… Так и осталась в жёлтом кусочке. Он осторожно положил янтарный кусочек на столик, рядом с телефоном. Подарок сероглазке, с которой его никогда и ничто больше не свяжет. Невозможно…
… Четырёхлетний курс музыкального училища он освоил за два года. Но в Консерваторию его не взяли – рано. «Вот когда пройдёте полный курс обучения, тогда приходите…». Оставшиеся два года он посвятил изучению альта и виолончели.
Он уже учился в консерватории, сразу на двух отделениях – скрипичном и композиции. Мелодии иногда сами возникали у него в голове, и тогда он брал скрипку и играл… Что он играл? Возможно, свою, пока ещё не очень большую, но горькую жизнь… Потом брал нотный лист и записывал, что запомнил, как запомнил…
Он учился на четвёртом курсе, когда в Москве вновь должен был состояться Международный конкурс пианистов, скрипачей и виолончелистов имени Чайковского.
- Ты можешь принять участие в этом Конкурсе, - сказал тогда ему его преподаватель скрипки, профессор Давид Львович. – Только сначала выбери инструмент, - усмехнулся он.
- Скрипка… Конечно же скрипка!
- Ну, до этого ещё много времени… Готовиться нужно день и ночь, ты понял, юноша? Кроме того, ещё нужно пройти несколько конкурсов, так сказать, промежуточных… Ещё и там нужно занять только первое место, ты понял, о чём я, Илья?
Никогда он ещё так не готовился, никогда… Болели пальцы, спина, ноги, шея… Но он упорно играл и играл, словно от этого зависела не только его карьера, но и сама жизнь.
Областной Конкурс он проиграл.
Четвёртое место. Только четвёртое…
По дороге домой они молчали. Давид Львович смотрел в окно такси, не отрываясь. Таксист насвистывал, что-то веселое, а он… Он упорно рассматривал свои пальцы… Что они сделали не так? Что?
- Остановите здесь, - вдруг сказал Давид Львович.
Это место было далеко от его дома и от общежития тоже. Почему здесь?
- Пройдём немного. Нужно поговорить, Илья…
Но они ещё долго шли молча…
- Илья…- с трудом начал Давид Львович. – Пойми… Я тоже этого не понимал и отказываюсь понимать…
- Я играл лучше всех, - угрюмо перебил его Илья, - я знаю, что я играл лучше всех… Но почему? Почему??
- Ты помнишь Первый конкурс Чайковского? Тогда принимали участие только пианисты и скрипачи… Ты помнишь, кто занял первое место у пианистов?
- Вэн Клайберн.
- Да… Наши называли его Ван Клиберн, так для русского уха казалось привычней… Ван-Иван… Ты думаешь, он играл лучше всех? Вовсе нет. Но он из Штатов. Надо было показать, что вот, вы так, а мы вам так! Не помним зла. Мы справедливые, вот как… Это политика, Илья. Я должен предупредить тебя, мой мальчик… Ты не сценичен. Ты никогда не займёшь никакого места ни в одном Конкурсе. Им нужны красавцы… Дирижировать тебе тоже не дадут. Имя… Оно тебе тоже не поможет. Возьми псевдоним. Займись композицией. Серьёзно займись. Пока для тебя это только игра, не больше…
- Но я хочу сам играть. И имя моё мне дали мои родители, - упрямо сказал Илья.
- Ты талантлив. Ты очень талантлив, если здесь уместно слово «очень». Но я тебе сказал, то, что сказал…
Глава 3.
Через год Илья окончил консерваторию. Оркестры не дрались из-за него, на него вообще не было заявок. Он самостоятельно устроился в один малозначащий оркестр, играющий где-то на задворках и даже не имеющего своего помещения.
Целый год он просидел во втором ряду скрипачей. Его место было посередине, чтобы зрителям и слушателям не бросалось в глаза его уродство. Они играли популярную музыку, малоинтересную Илье. Но и тут ему не давали первых партий, только вторые…
Через год он ушёл из оркестра.
Он стал работать в ресторане. Какая разница, где… Он играл свои произведения и тогда публика переставала жевать и задумывалась… Но это было редко. Чаще всего его просили (заказывали, как тут говорили), « Мурку», «Семь-сорок», «Шаланды, полные кефали»… И он играл. А посетители жевали, пили, хохотали и пытались танцевать… Зато за заказы ему совали деньги. Много денег. Часть из них он отдавал швейцару, приютившему его в своей не слишком чистой комнате, часть откладывал и посылал дяде – пора было расплачиваться за всё, что дядя для него сделал.
Однажды вместе с деньгами ему передали записку. В ней была заявка. На листке было нацарапано: «Ноктюрн Ильи Штерна». И – всё… Он внимательно вгляделся в завешенный сигаретным дымом зал и не увидел того, кто бы мог послать ему эту записку. Но – заказ есть заказ. И он заиграл… Сначала в зале было шумно, но постепенно звон бокалов и вилок о тарелки стал стихать, стихли и разговоры… Он играл, забыв от том, что перед ним не аудитория, чутко чувствующая музыку, а наворовавшие завмаги, директора бань, подпольные игроки с их визжащими девками, торговцы на рынке…
Когда музыка закончилась, секунду-две стояла тишина. Потом кто-то робко зааплодировал и тут же аплодисменты потонули в шуме…
- А теперь «Шаланды», слышь, музыкант! – крикнул кто-то с рядом стоящего столика.
Но он поклонился и, взяв скрипку, удалился в свою комнату рядом со сценой, куда доносился недовольный ресторанный шум.
В дверь постучали, и он устало ответил: «Войдите…»
Ему не хотелось ни с кем разговаривать.
Вошедший мужчина не был похож ни на торговца, ни на игрока. Скорее, на актёра провинциального театра. Впрочем, так и оказалось. Он представился: актёр, Золин Лев Иосифович.
- Я давно разыскиваю Вас… Мне подсказали, где Вас найти. У нас небольшой театр, и спектакли короткие. Но ёмкие. Собственно, я и директор этого театра, и
