лично, там абсолютно ничего не зависело. Я лишь активно наблюдал издалека, и постоянно ворчал. В личных, человеческих отношениях на меня там все махнули рукой, и, полагаю, искренне желали моего тихого исчезновения. Но, вернувшись туда, мне придётся делать то, что мне не нравится. Это меня напрягало. Оставался голландский паспорт, приоткрывавший мне какие-то иные направления и возможности. Функционируя по этому документу в Евросоюзе, при соблюдении шпионской техники безопасности, я мог обрести право жить, работать и перемещаться в определённых территориальных и временных пределах. Но вся моя трудовая и налоговая биография будет записываться на имя некого, реально существующего гражданина Нидерландов Siebe Jasper. Если же перебраться с этим паспортом в США, то я мог бы спрятать его подальше, и, достав свои настоящие, местные удостоверение личности, водительские права и социальный номер, влиться в американский марафон под своим действительным именем. Формальные ограничения с правом на труд - не столь болезненны в американских условиях, и со временем это можно уладить. Но через океан надо ещё перелететь, предъявив поддельный паспорт, как минимум, в аэропортах вылета и прилёта.
Мои мысли перенеслись в Голландию, страну, гражданином которой я теперь буду представляться.
Впервые я побывал там, ещё, будучи гражданином СССР, осенью 1989 года, когда процесс перестройки, гласности и ускорения шёл полным ходом.
Первым городом в Голландии, где я остановился, оказался Амстердам, и это место мне сразу понравилось. Буквально на второй день своего пребывания там, я познакомился с местной девушкой Ивонной, работавшей в шахматном кафе «Gambit», где-то в центре, в районе Jordaan. Она тогда пыталась изучать русский язык, но общались мы на английском. В тот же вечер Ивонна познакомила меня с “русским парнем из Ленинграда”. Им оказался подозрительный еврейчик моего возраста, который с осторожностью отреагировал на встречу со мной и моим приятелем-попутчиком. Лишь после порции наивных вопросов от двух туристов-соотечественников, он всё же разговорился и объяснил нам суть своего положения в этой чудной стране. Тогда я впервые разговаривал с живым политическим беженцем из СССР. Я был удивлён, услышав, его консультации о том, что нам, как гражданам СССР, достаточно обратиться к полицейскому и заявить о потребности в политическом убежище, чтобы получить легальное место под дождливым небом королевства Нидерланды. Тогда я не воспринял его советы всерьёз. Слушая его, я лишь подумал, что эта лёгкость смены места жительства возможна только для граждан СССР еврейской национальности. Я же, во всех своих документах, значился русским. И уж тем более, тогда я не мог подозревать о том, какой чудовищный план начал реализовываться в отношении Союза и его населения. Для нас тогда это было “жить стало интересней, жить стало веселей, товарищи!”
Эта случайная встреча с одиноким, настороженным евреем из СССР была для меня первым серьёзным предупреждением, предложением и реальной возможностью.
Тогда я праздно провёл чудный вечер в Амстердаме в компании новых знакомых, и не пошевелил ни мозгами, ни пальцем, чтобы сделать шаг в правильном направлении.
В тот же, свой первый выезд, я посетил и Германию. Принимал меня в городе Эссене гостеприимный журналист герр Мюллер. Он тогда работал на газету Бильд Цайтунг, - «жёлтая пресса» с приличным тиражом. Герр Мюллер возглавлял отдел криминальной хроники. Каждый день он приглашал меня побывать с ним в интересных местах; на судебных заседаниях в уголовном процессе против группы террористов, в лагере полит беженцев и немцев репатриантов из Казахстана, на презентации книги Анны Бухариной-Лариной, с её участием.
Мне стоило лишь намекнуть ему, о своём нежелании возвращаться в казарму СССР, и он бы с профессиональным интересом передал меня немецкой бюрократической машине, и осветил мою беженскую историю в своей скандальной газете.
В начале 2001 года, гражданин разворованной Украины – страны без общенациональной идеи, несостоявшийся полит беженец Великобритании и носитель поддельного голландского паспорта, подъезжал к Саутхэмптону. Я был переполнен шпионскими планами, сомнениями и честными признаниями в упущенных благоприятных моментов, которые щедро предоставлялись мне в прошлом.
С вокзала я поспешил домой, в свою комнату-убежище. Профессор Плешнер нуждался в уединении со своим новым документом и шпионскими замыслами. Надо было переспать со всем этим, чтобы отфильтровать, и со следующего дня начать трезвый анализ текущего положения.
Неожиданно для себя, дома я обнаружил дверь соседней, незанятой комнаты, приоткрытой. Внутри кто-то был. Я открыл дверь своей комнаты и вошёл. Не успел я раздеться, как в дверь постучали. На пороге стоял высокий молодой парень. Я понял, что это мой новый сосед.
- Привет, это ты Сергей? – обратился он ко мне.
Я не очень обрадовался возможности пообщаться с новым жильцом. Сейчас мне больше хотелось уединиться со своим новым паспортом.
Я лишь ответил ему.
- Да, это я.
- Я тоже Сергей, - протянул он мне руку, - будем соседями, - пояснил он.
- Понятно, - рассеянно отреагировал я.
- Хочешь, заходи ко мне, я как раз чай сделал, поговорим, а то здесь можно от тоски сдохнуть, - пригласил он.
Было очевидно, что этот парень не поймёт моего отказа, и что говорить мне много не придётся. Я, молча, прошёл за ним в его комнату, и приготовился слушать.
Эта беженская комнатка была совсем маленькой, но вполне уютной и удобной для тихого чаепития-общения двух беженцев.
- Ты откуда, Сергей? – по-простому начал парень, разливая чай.
- Ну, в общем-то, из Украины, - неохотно ответил я.
- Я видел соседей с первого этажа, они точно украинцы. А ты чё-то совсем не похож на украинца, я сразу подумал, что ты из Латвии или Литвы, - рассуждал наблюдательный сосед.
- Тогда, считай меня Белорусом. Это между Украиной и Латвией, - предложил я. – Или голландцем, добавил я.
- Да ты не думай, Сергей, мне по фигу, откуда ты. Я сам из Таллинна. Сразу скажу тебе, я долго здесь не задержусь, у меня другие планы. Не знаешь, кому можно сдать эту комнату? Не дорого.
- Сколько ты хочешь, и на какой срок? – поинтересовался я.
- Хотелось бы фунтов 40 за неделю. Ведь это не дорого, - неуверенно ответил он, ожидая моей реакции на такое предложение.
- 40 фунтов это нормальная, недорогая цена за такую комнату в этом районе. Но, сдавая её, ты же не скроешь, что это социальное жильё, а ты - не хозяин дома. Думаю, учитывая все обстоятельства, ты сможешь сдавать эту комнату за 25-35 фунтов, кому-нибудь из своих земляков, которые всё правильно понимают - рассуждал я.
- Меня бы и это устроило, - согласился Сергей. – Мне в Саутхэмптоне теперь делать нечего. Я промышлял здесь кражами в магазинах, и меня поймали. Двое суток просидел в камере при местной полиции. А потом повели на суд. Судья узнал, что я бедный беженец, прочитал мне мораль о том, что в гостях надо вести себя хорошо, не нарушать местных законов. Обещал отправить обратно на родину, если буду шалить. И отпустил. Адвокат, ещё до суда, советовал мне определиться с местом жительства. Похлопотал за меня, и теперь я имею эту конуру. Но я хочу съехать в Лондон, там у меня есть кореша, и работы валом.
- Работа снова в магазинах?
- Да. Но не только тыбрить товары, больше покупать по кредитным карточкам.
- Карточки поддельные? Оплата покупок с чьего-то счёта?
- Я ещё не знаю технических подробностей. Знаю, что надо получить с карточки как можно больше налички.
- Как ты реализуешь добытые товары?
- За полцены - продать не проблема. Но лучше, когда есть заказ от конкретного покупателя.
- Слушай, а каково сейчас в Таллинне? – сменил я тему.
- В Таллинне сейчас неплохо эстонцам. Русским – сложно. Особенно, найти работу. Но если деньги есть… - не задумываясь, коротко ответил Сергей. – Домой сегодня звонил. Родители спрашивают, где я пропадаю, почему не отвечал на звонки, и чем занимаюсь? Я говорю, сейчас пока нет работы, но скоро будет. А они не верят, говорят, не дури, езжай уже домой.
- А ты?
- Я хочу ещё в Лондоне какое-то время пожить, а там посмотрим. Короче, я решил ехать отсюда. Если ты знаешь кого-то, кому надо эта комната, то я готов уступить её.
- Хорошо. Я дам тебе знать, если возникнут кандидаты.
Чай выпили, вопросов больше не возникало. Я предложил сделать перерыв до утра.
Наконец, я оказался один в свой комнате. Но было уже поздно и хотелось лишь сбросить с себя одежду, выключить свет, укрыться от всех одеялом и провалиться в глубокий сон.
Арендатора своей комнаты мой сосед нашёл быстро, и без моего участия. Ею оказалась моя знакомая по фабрике - Елена. Русская, пышногрудая блондинка из Латвии. Кавказские женщины с первого же дня дистанцировались от неё, и надеялись, что она не задержится в их доме. Неприязненное отношение к пришлой блондинке ещё более усугубилось, когда к Елене начал захаживать в гости местный приятель и сотрудник по фабрике - Ли.
Зато, к этому времени, женщины из Боржоми разглядели в своих украинских соседях с первого этажа, хороших парней. Стали очень тесно дружить с ними и вести общее хозяйство. Иногда, по выходным дням, они дружно хлопотали на кухне, а затем подолгу и весело заседали всей семьёй за обеденным столом в гостиной комнате. По воскресеньям многие заведения, где я мог коротать время в будние дни, были закрыты, поэтому, в плохую погоду я вынуждено торчал в своей комнате. В такие дни, выходя из комнаты, я чувствовал себя, рядом с их интернациональным семейством, незваным пришельцем. Они тоже привыкли к тому, что меня днём нет дома, и мои неуместные появления стесняли их.
Наши отношения с Толей и Васей по-прежнему оставались добрососедским. Толя был в курсе моих “голландских“ замыслов и это совершенно не беспокоило меня. Я тоже знал о его чешском паспорте, и где этот паспорт хранился на чердаке. Лали относилась ко мне вполне по-приятельски. Но в качестве старшего члена семьи у них выступала Нели, которая с трудом скрывала свою неприязнь ко мне. Я был просто чуждым и непознанным объектом для её разума. А всё непонятное раздражало её. Сколько бы я не делал доброго для неё, она будет подсознательно ненавидеть скрытного интеллигентика, как она называла меня за спиной. Такие же чувства у неё вызывала и эта страна, с чужими для неё людьми, языком, климатом и традициями. В периоды незанятости, она утрачивала всякий смысл своего пребывания здесь, и впадала в особо глубокую, озлобленную депрессию. Бесплатное жильё со всеми коммунальными услугами и еженедельные денежные пособия принимались ею как должное. А неприязнь к чужой, непонятной стране проявлялись, как естественный кавказский патриотизм. Я мог бы улучшить наши отношения, делая вежливые шаги навстречу, и разделяя их интересы. Но это означало бы и моё участие в регулярных продолжительных посиделках с задушевными беседами, под музыку, привезённую из СНГ. Для этого мне недоставало гибкости и терпения. Я упрямо оставался тем, кем я есть, а таковой я далеко не всем нравился. Да и сам я не нуждался в симпатии некоторых.
Когда визиты Ли совпадали с моим присутствием дома, мы частенько
