Солнечное затмение 2

он смог увидеть ее окровавленный наконечник. Блаженная темнота стала покрывать мир, который угасал, тлея от приятного тепла, пока не исчез вовсе…

Сколько времени они скитались по бездорожью, никто не мог сказать даже приблизительно. Измотаны были до предела. Некоторые солдаты сонные падали с коней и просыпались только тогда, когда телом сотрясали землю. Лаудвиг уже начал умолять лейтенанта, будто своего господина, чтобы тот разрешил сделать привал. Но Минесс твердо стоял на своем, понимая, что телесные страдания — лучший способ отпугнуть вирус чумы. Так продолжалось до тех пор, пока Маулин истерически не закричал:

— Сьир! Дорога! Я вижу дорогу!!

Кавалькада выползла, наконец, на путь истинный и стала двигаться раза в два быстрее.  Почти тут же им повстречалась группа тевтонских крестьян. Перепуганные до смерти их внешним видом, крестьяне быстро объяснили, что они давно уже находятся в пределах Тевтонии, и чума сюда, хвала Непознаваемому, еще не докатилась. Только после этого лейтенант Минесс позволил себе вздох искреннего облегчения. Он устало глянул на Лаудвига и почти шепотом произнес:

— Все, сьир, делаем привал…

Костры разожгли прямо на месте, неподалеку от дороги. Солдаты разбили две большие палатки и принялись жарить мясо на вертелах.

— Можете снимать свои шутовские одеяния! — распорядился Минесс. — Клоунов из вас все равно не получится.

Так называемые защитные балахоны под возгласы торжества полетели в огонь. Лаудвиг подошел к клетке и брезгливо стащил с Ольги балахон.

— Отдай нам наше имущество! Старая прошмандовка…  

Красные и черные тона, последние напоминания о параксидной чуме, растаяли в огне. Один из солдат не поленился и отыскал родник, теперь можно было не только пополнить запасы пресной воды, но и смыть наконец эти нелепые художества на лицах. Костер, в котором жила огненная душа, громко зашипел, испуская ароматы жареного мяса. Лаудвиг сладострастно потянулся:

— Эх… где бы раздобыть бутылочку вина? Половину своего кошелька отдал бы, не пожалел! Клянусь жизнью нашей ведьмы!

Наелись очень быстро, так как ели не то чтобы со страстью — с настоящим остервенением. Мясо глотали, даже не прожевывая, даже не успев насладиться его вкусом. В пустые голодные желудки пища проваливалась как в пропасть. Запивали простой водой и еще причмокивали от удовольствия. Потом произошло что и должно было произойти. Всех поголовно сморил сон. Глаза начали слипаться. Языки костра превратились в пьяные красные тени, звуки потухли. Да впрочем, никаких иных звуков, кроме зевков да редкого ржания лошадей, в черной вселенной уже не существовало. Большинству солдат даже не хватило мужества оторвать от травы свои задницы и доползти до палаток. Они так и уснули:  облокотившись друг на друга, обогреваемые мягким теплом медленно угасающих костров…

                *                    *                    *

Какие-то странные инородные голоса стали доноситься из самой глубины степи. Услышать их суждено было только князю Мельнику — он единственный, кто еще не успел провалиться в сон. Как всегда бывает в подобных случаях, эти бесконечно-далекие, едва уловимые слухом завывания принимают за вой скучающего ветра. И лишь когда князю почудился в них звонкий смех, он тревожно тряхнул головой. Огляделся и замер в ожидании невесть чего. Смех последнее время превратился в звуковую регалию сплошных несчастий. Его сердце билось тем чаще, чем отчетливей его слух стал различать человеческий гомон. Да, именно человеческий и именно гомон. Более того, там, вдали, пели какую-то песню на тевтонском языке. Первое мгновение эта мысль успокоила, но другая, пришедшая следом, почти обожгла:  «С чего бы это в такой глуши, где бродят разбойники и всякая нечисть, кто-то стал орать песни? С какой радости? Может… страшно подумать, больные чумой? Или больные умом?» Мельник толкнул в бок лейтенанта Минесса. Тот усталым взором поглядел в сторону источников звука, но увидев лишь привычную черную завесу, только пожал плечами.

— Понятия не имею… Ну, ч-черт его знает — может, в Тевтонии праздник какой? Скорее всего, рядом находится какая-то деревня. Гуляет народ, чтоб жизнь скучной не казалась…

Лейтенант снова закрыл глаза, надеясь досмотреть свой сон, но звуки песни все усиливались.

— Сюда идут, что ли? — Мельник поежился и пододвинулся ближе к огню. — Будто чуют, что мы здесь…

— Да просто увидели наши костры… — вяло произнес лейтенант и зевнул. — Послушайте, князь, попросили бы у них бутылочку чего-нибудь спиртного. Ужасно хочется сделать приятное принцу… — последовал еще один зевок. Все остальные спали как убитые.

Мельник взволновано потер руками изрядно проросшую щетину. Чтобы как-то отвлечься от тревожных помыслов, он начал ломать сухие ветки и кидать их в огонь. Ветки чернели, корчились от боли, потом их начинали поедать маленькие красные язычки невидимых дьяволят. Песня стала звучать так громко, что князь уже нисколько не сомневался:  чудаковатые бродячие артисты направляются именно к ним. Тут и Минесс поднял голову.

— Надо бы разбудить Поля, он хорошо понимает по-тевтонски. Пусть спросит, в честь чего у них такое веселье.

Из лесного сумрака вышла целая толпа голосящих людей. Одеяние их пестрило красками:  роскошные платья, широкополые шляпы. На женщинах — град украшений и пышные расписные юбки. Два парня играли на гармонях, молоденькие девушки тискали струны домбр, один низенький старичок дул в свирель. Слышался звон кастаньет. Среди них был один знатный господин — высокого роста, в самой богатой одежде и с множеством перстней на пальцах. Поль долго протирал глаза, не веря тому, как они воспринимают мир. Впрочем, как выяснилось в следующее мгновение, Поля можно было и не будить. Вожак разноцветной толпы вдруг заговорил на чистом франзарском языке:

— Здравствуйте, добрые путники! Низкий вам поклон! — потом он обернулся и, приложив палец к губам, произнес:  — Тише вы! Не видите, люди спят?

Музыка смолкла, лишь старичок на свирели продолжал беспорядочно дудеть свои ноты.

— Не обращайте внимания, он у нас глухой, не слышит совсем. Можно мы погреемся возле костра?

— Разумеется! — Лейтенант Минесс указал на свободное бревно, любезно улыбнулся и впервые вспомнил, что он — пока еще нестарый, вполне импозантный мужчина.

Среди бродячих музыкантов было несколько молоденьких девушек. Все они рядышком уселись на бревно, притерлись друг к другу, стыдливо поправили свои юбки и принялись застенчиво постреливать глазками то в сторону князя, то на лейтенанта. Худощавый и сутулистый Поль их не очень-то заинтересовал. А девушки просто изнемогали от нежности и страсти. Их глаза пылали бьющимися наружу чувствами, но природная скромность накидывала на их лица вуаль стыдливости, которую, впрочем, легко было сорвать без каких либо усилий.

Князь почувствовал легкое головокружение, давно забытое возбужденье начало обжигать все внутри. Он был уверен, что лейтенант испытывает сейчас те же муки. Девушки хихикали, шептались между собой, и тут одна из них стала медленно поднимать свою юбку — будто для того, чтобы потереть озябшую ногу. Ее литые бедра, источающие жар свежести, в какой то миг стали видны почти до белоснежных трусиков. Юбка тут же закрыла темным занавесом эту манящую непознанную тайну. Зеленые глаза девушки сверкнули немым призывом, губы увлажнились, а мягкая эротическая улыбка только добавила адского огня в мужские сердца. Больше всех изнемогал лейтенант, он не знал женщин с самой осады Ашера. Его плоть напряглась, в глазах заиграли мурашки, но сопротивляющаяся честь солдата не позволяла овладеть ими силой. Вожак странной компании, будто не соображая того что происходит, что-то там говорил, говорил и говорил. Его никто не слушал, даже Поль. Сон с него как рукой сняло. Он уставился на черноволосую богиню с острыми чуть ли не прорезающими одежду сосками и милым округленькими бедрами, и не мог оторвать взгляд. Когда она вступала в разговор, то в каждом ее тянущемся гласном звуке чувствовался вздох вожделения.

Все остальные, к их великому счастью, спали. Вожак компании, солидных лет господин с бородой, в которую красиво вплеталась седина, и маленькими бегающими глазенками представился как король Йорик. Этот шутливый псевдоним никто не воспринял всерьез. Музыканты несли всякую бродяжную чепуху:  как они скитаются по степи темноты, где и в каких городах они давали представление, чего-то там еще… Лейтенант понял, что не может дальше терпеть. Зеленоглазая девушка опять, как бы невзначай, принялась оголять свои ноги. Он сходил с ума и боялся испытать оргазм от одного ее взгляда. И вот что странно:  двое молодых парней из той же компании даже не выразили чувства ревности. Или побоялись выразить… А глуховатый старичок все играл и играл на своей свихнувшейся свирели.

— Извините, я немного отлучусь. — Зеленоглазая попыталась подняться с бревна, но сделала вил, что сей подвиг ей не по силам.

Минесс мигом оказался рядом, протянул ей вспотевшую ладонь и спешно произнес:

— Вам помочь, мадмуазель?

Она охотно дала ему свою ручку, встала, нарочно теронулась грудью о его мундир, обожгла взглядом, и они оба удалились во мрак. Лейтенант, оказавшись наедине с девушкой, в объятиях одной только тьмы, прижал ее к себе и принялся страстно целовать. Та вяло сопротивлялась:

— Господин лейтенант… так нельзя… я еще девственница… я боюсь…

Слова, произносимые сладострастным шепотом, еще больше возбуждали его. В голове бродили разогретые хмелем чувства, ткань мундира напряглась. При всяком прикосновении к упругому телу  Минессу казалось, он сейчас извергнет жидкую органику прямо в свои штаны.

— Я хочу тебя видеть, нимфа! — Лейтенант зажег факел, и благословенная тьма снизошла до того, чтобы приоткрыть занавес тайны человеческих безумств.

Перед ним, раскрасневшаяся от природной стыдливости и света огня, стояла девушка. Ее груди вывалились из распахнутого платья и двумя магическими полусферами колдовали над его разумом. Их розовые заостренные вершины, жаждущие влаги мужского языка, вздымались от огненного дыхания. Симпатичные ножки были оголены, а чуть приспущенные белоснежные трусики пока еще скрывали под собой страшнейшую и губительнейшую из тайн девичьего естества.

Лейтенант пошатнулся от пьяного дуновения чуть заметного ветра. Такого сексуального сумасшествия он давненько не испытывал. Он приник к телу девушки, начал жадно исследовать каждый его участок, шептал ей на ухо что-то бредовое, и из собственных слов понял только единственную фразу:

— Я хочу войти в тебя… весь и целиком… — его рука нырнула под трусики о ощутила там мягкую впадину — нежную, чуть пульсирующую, никем еще не покоренную.

Она сладостно вздохнула. И этот вздох, раздавшийся над самым его ухом, был совокуплением их невидимых душ. Потом она нежно стала нашептывать:

— Вы… сводите меня с ума… своими прикосновениями… я не могу сопротивляться…
 
Тем временем разговор у костра приобретал другой оборот. Князь Мельник, от души завидуя своему счастливому попутчику, начал высматривать среди оставшихся девушек самую симпатичную, ища малейшего