Я СМЕРТИ БОЛЬШЕ НЕ БОЮСЬ

не касаясь темы мучившего друга разговора. Я принёс наполненные рюмки, мы их осушили, вслед выпили ещё кофе. Гурий рассказал анекдот про говорящую лошадь, умеющую летать; я – анекдот про Вовочку и Марьванну; друг – про Чапаева и Петьку; тест на знание анекдотов закончил я – рассказал анекдот из жизни животных. Жена пригласила к столу.
   Заключительным блюдом были, как выразилась жена, гнёзда из филе индейки, наполненные муссом из ветчины, грецкого ореха, отварного филе и сливок. «Гнёзда» были запечены, но без сыра. Отдельно в соусниках были поданы соусы со шпинатом, томатный с абрикосами и кисло-сладкий из азиатской кухни.
    Это великолепие поглощалось медленно. Сказывалась лёгкая сытость от употреблённой ранее снеди. Оба графинчика опустели. Гурий, наконец, откупорил «Наполеон». Жена сказала, мальчишки, решайте сами, пить, не пить; я коньяк не пью; я же сказал, что ничего против «Наполеона» не имею. Понюхал горлышко, на что Гурий сказал, чтобы не боялся. Не палёный и даже не китайский. Из старых запасов.
   Где у него были эти старые запасы, не знал. Догадывался. Так как друг частенько приходил в гости не с пустыми руками, всякий раз удивляя то редким виски в запыленной, обмотанной мешковиной бутылке, то держал в скромном  пергаментном пакетике далеко не скромные импортные вина или, например, бальзам Рижский 1975 года, о чём горделиво вещала надпись даты выпуска: 7 мая 1975 год, отдел ОТК, мастер… А вот мастер – неразборчиво.
  Коньяк действительно оказался оригинальным. И послевкусие было соответствующее, и результат – ожидаемый.
   Смеркалось. Через открытую балконную дверь тонко потянуло сыростью и тиной; Гурий предположил, ночью возможен дождь. Я с ним согласился с маленькой оговоркой – ближе к полуночи. Гурий возмутился, что, мол, ты, Прошка, за человек, ведь надо обязательно, чтобы хоть что, но всегда твоим оканчивалось словом. Изображаю лёгкое недоумение, возражаю, что во всём виноваты звёзды и эти, будь они неладны – или ладны? Мигнул глазом – знаки Зодиака. На что Гурий нашелся, что, конечно, «я не я и хата не моя». Я не опоздал с клином: «Кто обгадился – невестка!» Такая вот лёгкая словесная баталия всегда протекала, стоило нам собраться за праздничным столом.
   Наши вербальные экзерсисы прервала Эмма:
   - Стоит отлучиться, как вы за своё! Прохор!.. Гурька!.. ну ты-то будь умнее…
   Взор её пышет. Любой лёд невзаимного негодования растопит.
   Капитулируем, понимаем вверх руки.
   Эмма захлопнула дверь.
   - В вашем возрасте беречься надо. Подальше от сквозняков быть, - уже мягче посмотрела на меня. – Проша, спина и почки, - переключилась на Гурия. – И ты, всё бодришься, а кашляешь, как трахтор – так и сказала – трахтор – рычит.    
    С десертом покончили быстро. Желе с фруктовым ассорти. Песочные корзиночки с кремом. «Медовый» торт. Дело рук супруги.
    Когда Эмма сказала, ну, ВТО, теперь можете посекретничать, я пошла, мыть посуду, Гурий пригласил выйти на лоджию.
    Удобно расположились в креслах-качалках. Гурий закурил. Я поторопил его.
   - Давай, с чем пришёл.
    Гурий взял в руки портфель. Когда успел захватить из прихожей? Открыл и вынул толстую общую тетрадь с пообтрёпанными краями.
   - Ты, наверное, слышал о странном исчезновении одного из совладельцев арт-галереи Дах Якова Казимировича.
    Я кивнул головой. Или в «Вечернем Уряжске», или в новостях по телевизору передавали. Сообщение пропустил мимо ушей. О чём сказал Гурию и спросил, какое это имеет отношение ко мне? Я частный сыщик. Адюльтер, любовные измены, поиск кошечек-собачек. По криминалу не специализируюсь. Зачем отбирать хлеб у бывших сослуживцев.
    Гурий согласно закивал головой, затем добавил, что Дах пропал из квартиры, которая была заперта на ключ изнутри, окна тоже были закрыты и плотно зашторены. На что снова возражаю: «И что?»
   - Как что?! – взрывается Гурий. – Как это что?! Ты ведь всегда любил что-то связанное с мистикой и эзотерикой… как некоторые любят пироги с изюмом…
   - …а также кураги с черносливом в пропаже галериста не вижу, - обрубаю я.
   - Да-да… - не знает, что и возразить друг и нервно курит. – Да пойми ты…
   - Не хочу, - спокойно отрезвляю его. – Мне трупы ни к чему. На мой век дел попроще хватит.  
   - А это? – друг трясёт перед моим носом тетрадью.
   - Тетрадь, - как нечто обычное, поясняю, - если ты не забыл.
   - Это… - вижу, с каким трудом Гурий сдерживает вулкан негодования, не давая тому взорваться. – Это…
   Высказываю предположение.
   - Дневник Красной шапочки?
   Вулкан потух. В глазах друга плещется спокойное море эмоций.
   - Нет. – Голос друга спокоен, ровен и чист. – Дневник галериста.
   Протягиваю руку. Кресло скрипом отзывается на моё движение вперёд. Беру тетрадь. Мельком пролистываю. Испещрены страницы крупным разборчивым и не очень, видна спешка, почерком. «Каллиграф из писавшего никудышный», - замечаю про себя.
   - Ладно, - соглашаюсь после некоторого раздумья. – Давай детали.
   Кладу тетрадь на столик рядом с портфелем и прислушиваюсь: жена, конечно, наблюдала за нами, выглядывая из кухни, но не вмешивалась; когда дело касается работы, она уходит в сторону.
    Гурий поведал мне вот что…
    Исчезновением Даха обеспокоились соучредители арт-галереи Тристан Боголюбский и Флориан Успехов. Когда он не появился на работе день-другой, подумали, решил мужик отдохнуть. По прошествии пяти дней поднялась тревога в душе и неприятные предчувствия. Позвонили домой, мобильник Дах не брал, также не подходил к домашнему телефону. Приехали к нему домой. Квартира закрыта. Опросили соседей, не видели они случаем Яшу, если да, когда. Сосед снизу сказал, что дней пять тому видел его поднимающимся с ящиком папирос по лестнице. Они ещё переспросили, именно с папиросами, так как врачи ему категорически порекомендовали расстаться с этой привычкой. Сосед обиделся, говорит, если не верите, на кой ляд тревожите напрасно. Они ещё раз поднялись, позвонили в квартиру. Все опрошенные соседи в один голос утверждали, что не видели Даха куда-либо уезжающим и подтвердили слова о ящике папирос. Вот тут друзья Даха решили, что дело не в порядке. Позвонили в милицию. В скорую, МЧС. Когда вскрыли дверь, в нос ударил старый, спёртый запах впитавшегося в стены квартиры и мебель едкого табачного дыма. «Яков Казимирович», - позвал с порога участковый. Никто не ответил. Вошли в квартиру. На кухне полный порядок. В зале – тоже. Дверь в спальню пришлось выбивать, оказалась закрыта. Вошли и поразились большому количеству окурков «Беломора». Они лежали повсюду вместе со слоем пепла. На широкой кровати лежали вещи исчезнувшего хозяина. Они были расположены так, будто их сняли, не потревожив, как лежит человек на спине: вытянувшись во весь рост, левый рукав свесился с кровати, правый под головой.
    - Дело мы открыли, но сам понимаешь, перспектив никаких. Чую как старая сука молодого кобелька, - Гурий протянул скоросшиватель. – Копии. Здесь фотографии квартиры и спальни. Вещи до сих пор лежат, как были в момент вскрытия комнаты.
    Маленький червячок интереса пробудился во мне. Любил я, обожал всё, связанное с мистикой и загадочными явлениями, тут друг был прав.
   В кабинете дома и на работе в шкафах стояли продублированные экземпляры книг по тематике эзотерики, культурологи исчезнувших народов, книги Закария Ситчина и Библия.
   Мне удалось скрыть интерес. Нельзя раньше времени показывать даже другу твою заинтересованность делом, от которого пытался убедительно уклониться.
   - С содержимым ознакомлюсь, - киваю на папку и сразу осаживаю тройку гнедых, - но результатов скорых не жди.
   - Помоги хотя бы чуточку разобраться с ним! – взмолился друг.
  - Хорошо, - успокаиваю его. – Если что найду, позвоню.
  - Любую, самую маленькую зацепочку! – голос Гурия предательски дрожит. – Чтобы можно было ухватиться… а там, ты знаешь мою хватку. Раскручу клубок!..
   Резкий порыв ветра хлопнул створками. Моргнула и погасла лампочка в бра. Но следом вспыхнули сразу три свечи в канделябре из корней березы. Сувенир товарища с севера.
    Было в этом что-то…
    - Как это у тебя получилось? – сорвался на шёпот друг. – У меня аж в груди похолодело и меж лопаток лёд.
    У меня у самого по спине пробежал мороз.
   - Не знаю, Гурька… но это точно не я…
   Друг резко засобирался, засуетился. Уже из прихожей попрощался с Эммой, крикнув ей, что очень благодарен за приём и ужин, удивительный и восхитительный! Скользнув за дверь. Забыв зашнуровать туфли, мигом испарился в колодце подъезда. Секунды спустя гулко стукнула входная дверь, металлическим голосом пожаловалась на грубое обхождение.
    С Эммой столкнулся в прихожей. На немой взгляд жены, что так быстро, развёл руками, мол, не гнал, сам заторопился. Завтра на работу и прочее. «Неужели? – не поверила жена. – Вас хоть палкой бей, не разлучить, когда встречаетесь». Попытался её разубедить, может, действительно, вспомнил что срочное и поспешил домой. «Разругались?» - высказала тревожное предположение Эмма. «Да, Господь с тобой! – замахал руками. – Даже когда ты выбрала меня, не его, между нами не то, что кошка не пробежала, атом не пролетел!» «Позвонила бы Лильке, узнала, - не поверила мне жена. – Да жаль в отъезде». Мысленно поблагодарил Гурия, что отправил женушку с внуками на море. Потом Эмма поинтересовалась, иду ли спать; ответил, что немного посижу на лоджии, подышу свежим воздухом. «Ну, ну!» - проговорила она. В этом «ну, ну» не было и нотки того, что она мне поверила.
   Спустилась ночь. Небо затянуло облаками. Сквозь них печально струились лучи лунного света.
   Я стоял перед открытым окном и задумчиво смотрел на глаза-окна соседних многоэтажек. Их довольно много прибавилось за последнее десятилетие строительного бума. Окраины Уряжска очень бурно застраивались новыми микрорайонами со своей инфраструктурой.
   Увлечённый созерцанием засыпающего города, не обратил внимания на первые холодные капли дождя, ударившие по лицу. Мгновение спустя, сильные потоки воды, шурша листвой и звеня металлом крыш, обильно лились с неба.
   Окно закрыл вовремя. На лоджии было сухо. Теперь смотрел на письмена дождя, которыми он исписывал окно и вдруг заметил отблеск на стекле: свечи по-прежнему горели; сильный порыв ветра не задул яркие языки пламени. Было в этом что-то таинственное и загадочное. Снова холодной змеёй побежал страх по спине. Передёрнул плечами. Затем сделал несколько движений руками, чтобы согреться и уже после этого взял в руки тетрадь, усевшись в кресло-качалку и накинув на плечи любимый шотландский плед, привезённый давным-давно из поездки в Англию…
   Свечи давали свет не яркий. Достаточный для чтения.
   Неслышно из-за спины вышла жена и, молча, поставила кофейник с чашкой на стол. Положила руку на плечо. Я благодарно прикоснулся к ней губами. Эмма погладила меня по голове и удалилась. Вот за это я любил её, она умела создать комфорт и уют и не мешать излишней болтовнёй работе.
   Крепкий кофе с коньяком немного отрезвил. Взял тетрадь. Она показалась тяжелой от изложенного в ней. И его мне предстояло прочесть. Не тороплюсь. Оттягиваю момент прочтения первых строк. Дневники и прежде приходилось читать. Но это были издания в