Я СМЕРТИ БОЛЬШЕ НЕ БОЮСЬ

усмехается Дьяк. – Надо сразу с дела и начинать, Масло!» сидим с Тристаном, слово молвить не в силах, а Яша ещё и ухмыляется. «Я – Броня, - взъярился спортсмен, - а не масло!» Морда бедолаги добела раскалилась. Всего трясёт. «Броня, - продолжает Дьяк, руки лежат на столе без движения, на лице полное спокойствие. – Хорошо. Нужны деньги, я вас правильно понимаю?» И смотрит, не моргая в глаза Броне. Того уже дрожь бьёт. «Да! – выплёвывает он, слюни брызжут в стороны. – Гони бабло, короче!» Дьяк поднялся и прохаживается; мы смотрим то на него, то на Броню этого, понять, что задумал Дьяк не можем. «Я вам, Броня, объясню, где можно взять деньги», - наклоняется над столом и что-то пишет на бумаге. Протягивает листок Тристану и просит передать визитёру. Берёт Броня листок, читает и зеленеет на глазах, глаза из орбит вылазят. «Не понял?!» - орёт. «Охотно поясню, - говорит Яша. – На бумаге написан адрес центрального офиса Сбербанка. Приходите туда вы или ваш Жмых, не важно, вас направляют в кредитный отдел, где вы пишите заявление о получении кредита, указываете причину и на что истратите средства. Ваше заявление рассматривают, находят доводы вескими, дают кредит. Могут отказать без объяснения причин. Всё очень просто». «Вы, чё, коммерсы, - взрывается Броня, - совсем оборзели от бабла халявного!» Сопит яростно, через нос только дым с огнём не пышут; смотрит не понимающим взглядом и заявляет, что всех нас закопают посреди города на центральной улице. «Шанцевый инструмент предоставить?» - интересуется Дьяк. «Чё?! – у спортсменчика волосы растут на голове, завиваясь в фонтанчики злости. – Это у вас, сук, шанца никакого не будет!» Вылетает из кабинета; в коридоре слышится его брань и угрозы в сторону персонала; что нам это просто так с рук не сойдёт.
   Мы перевели дух. Вздохнул с облегчением Яша.
   - Что, испугались, братцы?
   Ни слова, ни говоря, киваем.
   - И я струхнул малость…
   - Чем кончилось? – в те года я работал в «органах», подобное происходило на каждом шагу и часто заканчивалось весьма трагично для  начинающих предпринимателей.
    - Броня так спешил, - Флориан вытер пот, было видно, эти воспоминания даются с трудом, - к своему Жмыху, что его «восьмёрка» неудачно изнасиловала гружёный бетонными плитами КАМАЗ.
   - Хорошо, что шутите, - подбадриваю его.
   - Да как тут не шутить! – Флориан выпил воды. – Но к нам больше никто не приходил: ни шпана, ни бандюки.
   - Как вариант, надежная «крыша» в милиции?
   - Опять, нет. И до после этого он легко со всеми находил язык.
   - Вы же сказали никто не приходил…
   - С предложениями «крышевать». А попрошаек была уйма!
   - Предполагаю, - гну своё, - имелись у Даха дипломатические способности…
   - Не в «яблочко», - на этот раз возразил Тристан. – Сейчас об этом говорю впервые. – Обращается к другу. – Прости, Флориан, молчал, боялся. Спустя время оказался я случайным свидетелем – шёл парком домой – одной сцены. Была у Яши стрелка… встреча с одним… ну, вы понимаете… судя по их позам, разговор шёл спокойно. Рядом околачивались три жлоба с «пушками» наизготовку. Потом Яков и собеседник начали жестикулировать. По резкости движений, понял, перешли на повышенные тона. Собеседник Яши вдруг выхватывает нож и замахивается… Охрана, псы борзые, бросились вперёд. Стою, ноги, будто приросли к земле. Думаю, всё, дружок, и, прощаюсь с Яшей. Мысленно… и, понимаете, вдруг слышу, откуда-то со всех сторон одновременно послышался свист, противный, протяжный, долгий и резкий. В ушах и голове у меня сразу боль появилась, веки свинцом налились, голова готова на части расколоться. Тот, с ножичком, с замахнувшейся рукой начинает подниматься вверх, верещит дико, дрожат ножки мелко. Охрана сунулась да вмиг обмякла, повисла, как костюм на плечиках. Следом – яркая вспышка!.. крепко глаза зажмурил, через веки свет пробивался. Перед взором круги радужные плывут вверх-вниз, в горле пересохло. Подурнело мне, тошнота к горлу подкатила.
    Прояснилось в голове, легче стало, выхожу из укрытия, смотрю, ни Дьяка, ни его собеседника с охраной. Будто корова языком слизала. Никого! А в воздухе пахнет, как после грозы… Свежестью…
    На следующий день пытаю его, что ты, друг сердечный, делал там-то и там-то. Яша бровью не ведёт. Где? удивляется. Называет место, будто сам у себя спрашивает. Ошибаешься, отвечает. Дома был. Телевизор смотрел. Книгу читал. Кофе с коньяком пил. Семечки лузгал.
   Я-то по простоте душевной, возьми и ляпни, кто подтвердит.
   Яша улыбается; говорит, сам и подтвержу, ещё телевизор, книга, кофе с коньяком и тыквенная шелуха. «Эх ты, - смеется, - любопытная Варвара!»; а у меня от его улыбки мурашки по спине забегали. И добавляет, если пьёшь, закусывай, если что мерещится – крестись. Пробовал, помогает. И снова улыбается, только дружелюбнее.
    Я возвращаю разговор в нужное мне русло: что с фото. Протягивают паспорт и военный билет Даха. Вместо фотокарточек белые квадраты. Печати, соответствующие на  месте.
   - Но так просто не бывает! – вырывается у меня.
   В комнате померкло – на небо набежали тучи. Последний солнечный луч, пробившийся через хмурую блокаду, скользнул через стекло, сквозь жалюзи, ослепительным росчерком пронесся по стенам, книгам, потолку…
   Освещение внезапно исчезло. Кабинет погрузился в серую зыбкую дрёму. Мы попеременно посмотрели друг на друга. Незажженная свеча перед пустым квадратом с черной лентой в углу, украсилась ярким пламенем. Язычок, красно-оранжевый по краям и белый внутри вытянулся почти на метр. От огня полетели искры, треща и больно раня уши. Паника холодной дланью прошлась по нервам у меня, не особо впечатлительного человека, взъерошив на макушке волосы, неприятно заныло в паху. Посмотрел на Флориана и Тристана. Понял, их тревожат те же ощущения. Икры ног налились тяжестью, в коленях появилась дрожь. Говорить не хотелось. Немые звуки сами просились вон.
   Сильный порыв ветра ударил в окно сорванной листвой. Раз! Два! Три! Стёкла гудят от его настойчивости. Того и гляди, разлетятся на мелкие осколки.
   Напор стихает. Листья падают. Несколько остались приклеенными к стеклу. Свою арию исполнил ветер. «Браво! Брависсимо!» сольная партия молнии. Струны неба безжалостно рвут её смычки.
   Грохот, скрежет, какофония!
   Слух устаёт от этих звуков.
   Слышны крики повторить «На бис!»
   И снова грохот, и снова скрежет! Жалобно звенят разорванные струны.
   Гроза!.. Все поклоняются перед ней. Барабанная партия грома..
   И как coda – дождь!
   
   Сильные, мощные струи ударили сразу отовсюду: сверху вниз, снизу вверх, слева направо и справа налево.
   Не выдерживает полотно воздуха. Рвут его струи на клочья.
   Пауза… Внезапно всё стихает.
   Будто и не было грозы, молнии, грома, дождя.
   Только расплёсканные лужи-зеркала, свидетели сыгранной трагикомедии.
   Пафос – вон! Фарс – вон! Всё – вон!

   - Как прошёл день? – спросила жена, отворив дверь.
   - Героически пытался промокнуть. Не вышло.
   - Ну, что ж, неудачливый мой герой, - жена целует в щёку, принимает плащ, портфель. – Проходи на кухню. Уверена, в схватке с ужином одержишь победу.

   Как часто Её Величество Жизнь вносит в наши планы свои поправки, совсем мало совместимые с нашими первоначальными замыслами; и как тут не вспомнишь народную мудрость, оправдавшую своё значение на протяжении веков: человек предполагает, бог располагает.
   Рано утром разбудил звонок мобильного. Звонил старший сын; он сообщил радостную весть, «вы ведь давно хотели внуков?» - что собирается жениться на сокурснице, девушке с удивительным именем Валечка. «Замечательная, милая девушка». Сразу успокоил нас, что «родители Валечки дали своё родительское благословение, ничуть не сомневаясь» в его, нашего сына наисерьёзнейших намерениях. «Мамочка-папочка, вы бы знали, какие – просто прелесть – её родители!..» Я перебил сына и попросил выражаться конкретнее. Жена приподнялась на постели, вся превратясь в слух. Телефон включил на громкоговоритель. «Ну, опять ты за своё!» «Сын, - на этот раз произношу более твёрдо и жестко, - колись по полной!»
   Смотрю на Эмму, та в лице меняется, или свет ночника наложил на её сонное лицо очень выразительные тени. «Валечка на седьмом месяце…» Громкий глоток с иканием заставили обернуться. Никаких размытых теней от ночника – лицо супруги выражало нешуточную обеспокоенность. Через вязкий утренний полумрак вижу пунцовость её щёк. «Какой ещё скелет, сынок, припасён у тебя в рукаве?» «Козырь, папа». «Какой козырь?» «Скелет в шкафу, папа, - слышу по голосу сына, он пытается оправдаться, и слышу приглушённый расстоянием голос будущей невестки, шепчет что-то невнятно, но громко, - а в рукаве – козырь».  
   Соглашаюсь; что дальше. Сын сообщает, что у нас будет внук, возможно, двойня. УЗИ что-то там, - я увидел врача, сына, невестку, лежащую на кушетке, - не вполне отчётливо показало. Эмма смотрит на меня, я на неё. Жар по телу так и льёт осенним ливнем. «В итоге?» Свадьба в конце сентября; заявление подали на прошлой неделе. Голосишко у сына сразу бодреньким стал, задорным, послышались нотки балагурства; это уже игра на жену будущую, мол, смотри, каков я молодец: и певец, и жнец, и на дуде игрец. «Вот тебе и столица, - говорю Эмме, - увяз коготок, всей птичке пропасть». На что жена робко отвечает, может, не всё так пессимистично. «Семь месяцев… - произношу и чувствую, как, вот-вот, из макушки вырвется пар: закипают мозги, - это не пессимистично?» Супруга натягивает на себя одеяло, втягивает голову в плечи и смотрит на меня. Вот такого её взгляда не переношу. Замечаю, крепко сжимаю исходящий гудками отбоя телефон. Кладу на тумбочку. Шесть утра. Они там, в столице, мать её, спать, что ли совсем не ложатся!.. «Думаю, - начинаю спокойно, в степени завода, - это более чем оптимистично». «Прошенька, - ластится жена, - если, в самом деле, двойняшки, пусть мальчики, представь, какая это радость!» Радость, думаю, уставясь немигающим взглядом в окно, где едва забрезжил сентябрьский мокрый рассвет. От такой радости, жди ещё одной гадости.
    Стоит ли говорить, что смотрел в воду. Спасибо за веру.
    Моя супружница любит приговаривать: к гадалке не ходи.
    Никто и не собирался. Только если день начался криво, не гарантия, закончится пивом.
    Жена позвонила на работу, сообщила, что не придёт, сослалась на головную боль. Ей ответили, в пятницу как-нибудь сами управятся, но в понедельник, Эмма Севастьяновна, будьте добры придти. Вдогонку насоветовали, какие таблетки нужно принять, какие нет и можно смело выбросить; также посоветовали воспользоваться народным проверенным средством, если давление;  а если постхандрящая тоскливая боль, то тут лучше, чем сто грамм водочки, ничто не поможет.
    Добрые люди у нас. Главное, отзывчивые. Не лишены сочувствия, сопереживания и солидарности. Если в атаку, в одном строю; если в разведку – попарно.
   Бил и бил сентябрь редкими каплями подоконник. Тот обиженно гудел и дул губы.
   Эмма выставила на стол бутылку водки, заправила приготовленный на скорую руку салат. На вопрос, греть ли мясо, ответил, и холодное пойдёт, поставила в сковороде на стол. Разлила водку. Дождалась, пока справился с потрясением и произнесла.
    - Выпьем, Прошенька, за новую семью Вуколиных!