Я СМЕРТИ БОЛЬШЕ НЕ БОЮСЬ

произошедшие метаморфозы. Его изображения исчезли со всех снимков! Даже на любительском видео пропало оно. Нет! Будто и не существовал человек!
   Я налил воды и протянул стакан Тристану, предложил выпить и успокоиться. Он быстрыми нервными глотками опорожнил его и со стуком поставил на столешницу.
   - И в самом деле, занятная история, - рассматриваю фото со стола. – У вас есть предположение как-то это объяснить?
    - Нет, - развёл безутешно руки в стороны Флориан.
   - С точки зрения науки, это невозможно, - вздохнул Тристан, - это не подлежит обычному объяснению, не укладывается ни в какие рамки. Недоразумение! Скажи мне кто о подобном некоторое время назад, ни за чтобы не поверил! – он как-то беспомощно посмотрел на нас. – А вот столкнулся сам… и не знаю, что сказать…
    Чтобы как-то разрядить обстановку, налил водки. Намёк поняли и не чокаясь, выпили.
   - Расскажите о Якове Казимировиче, - предлагаю им.
   - Тогда давайте присядем, - согласился Тристан.
   - С чего начать даже не знаю, - замялся Флориан.
   Подбадриваю и говорю, чтобы начинали с того, что знают. По выражению лиц понял, насколько мои слова помогли друзьям.
   - Открыть галерею мысль пришла в голову Яше. Он вообще был генератором идей. Они, казалось, всегда были готовы у него. Рассказать или изложить на бумаге, проблем не возникало. Всё было понятно от начала до конца.
    Первая галерея располагалась в центре Уряжска, историческом месте. В доме бывшего купца и мецената Золотунина Петра Алексеевича. Название для галереи Яша тоже выбрал сам. Почему «Enigma», пытали его не только мы, но и посетители. Нет ли связи с известной заграничной группой. Нет, отвечал он, «enigma» - на латыни «загадка». И не есть ли загадка само искусство. Не таит ли оно в себе таинственности, скрытой плотными завесами прошедших лет, пропахших порохом былых сражений и нафталином от порчи насекомых. Яша предлагал выбрать на свой вкус любую вещь и, в доказательство своей теории энигматичности происхождения и существования экспоната, развивал мысль почти до хорошей лекции в институте. Умел Яша владеть словом, как и кистью. В нашей галерее есть его картины. Писал он всегда, как выражался, виды уходящей эпохи, деревни и сёла, покосившиеся избы; заросшие дичком и бурьяном сады и поля. Заброшенные, утонувшие в зарослях лебеды и кустарника старые погосты.
     Очень любил писать осенние пейзажи. В зарослях камыша берега реки; саму Ряжу, тёмную от свинцово-хмурого в ней отразившегося неба с мелкими кругами от дождинок.
    И радостные летние, погожие деньки с удовольствием переносил на холст. Часто дарил картины, выставлял на продажу. Вырученные деньги пускал на галерею. Она была его  детищем. Жил бобылём. Семью заводить не стремился. Как-то раз отмахнулся, мол, ни к чему эти узы Гименея, был и плавал. Радости в этом не нахожу. Не любил расспросов на эту тему. И, деликатно удаляясь, переключал внимание на излюбленную – искусство.
    Вот о нём мог говорить бесконечно.
    Когда размеры галереи не позволили выставлять все экспонаты, было принято решение искать более подходящее здание. Как раз в то время администрация Уряжска собралась строить новый микрорайон. Яков, недолго думая, вложил средства в долю строительства этого здания. Через год справляли новоселье.
   Залы выставки большие и прекрасные. Их можно делить модульными стенами в зависимости от требования экспозиции на малые залы. Пространство галереи с их помощью трансформировалось и в одном зале можно проводить одновременно несколько показов предметов искусства.
    Отдельно выделенный зал посвятили быту города, близ лежащих деревень. Яша лично выезжал в экспедиции за материалом, так он называл свои поездки. За любую вещь, мало-мальски ценную, по его мнению, для потомков платил хозяевам. Он старался сохранить для будущего уходящие моменты жизни, которые со временем безвозвратно канут в Лету. Резные наличники, веретена, домашняя глиняная и деревянная утварь, столы и стулья, лавки: всё он покупал. После реставрации, выставлял для показа восстановленные экспонаты. Относился к прошлому трепетно.
     Его личной инициативой было сделать бесплатными посещения учеников школ и семей малоимущих, - экскурсия по галерее привьёт детям чувство бережного отношения к прошлому, проявит чувство уважения к самим себе, к Родине, говорил он. Суббота и воскресенье стали днями свободного посещения.
    - Подождите, - перебил я Флориана, - на какие средства содержалось здание, штат сотрудников?
   - Как ни печально для нас, после посещения туристами из Германии нашей галереи, какое-то общество или фонд начали ежегодно выделять гранты для содержания галереи.
   - Почему – печально?
   - Потому что только после этого местные власти всполошились, мол, как это так, прекрасные начинания наших соотечественников поддерживает заграница. А мы что же? Да вся беда в том, что неоднократно Яша обращался за помощью в мэрию; отфутболивали аккуратно и вежливо всякими отписками, так, мол, и так, на данный момент администрация не располагает… и так далее. Когда о галерее стало известно за границей, чувство оскорблённого достоинства заговорило у чиновников. Нашлись средства. С предложениями о сотрудничестве вышли некоторые предприниматели, выразили желание внести посильную лепту. Да и мы втроём люди отнюдь не бедные. Но средств своих на полное содержание не хватало. Как ни крути. Покупка картин, утвари, реставрация: всё требует немалого вливания средств.
    На зарплате от города никто не сидел. Сотрудникам галереи платили из сумм грантов. Сами довольствовались доходами от продажи билетов, естественно, гранты; помимо галереи есть свой бизнес у меня и Тристана, жёны трудятся. Яша тщательно следил за расходами; сколько было проверок, всегда расход с доходами сходился. А ведь у некоторых летали мыслишки шаловливые в головёнках: тянут в галерее-то денежки в свой карман! Знаете, всяк меряет по себе.
    - Знакомо, - хмыкнул я. – Приходилось сталкиваться не раз.
    Снова помянули, пропустив ещё по одной.
    - Эх! – крякнул Тристан. – Светлая душа был Яша! Чистая!
    Но сразу спохватился, вы, Прохор, не подумайте, что он был ангелом. Икону пиши и ставь на божничку и молись всем миром. Христос с вами! Он был обычным человеком, не лишённым недостатков, их поровну с достоинствами у всякой твари божьей. Не у каждого бывает равновесие; из крайности в крайность. Так и Яша. Любил в молодости компании шумные. Выпить не отказывался. Говаривал, однако, много пить, делу вредить. На аккордеоне играл. Песни пел, скромничал-де, мол, певец я никакой, обделил бог слухом и голосом. Очень нам нравилась игра и пение. Козырем был полонез Михаила Огинского «Прощание с Родиной». Если он начинал его исполнять, всё, время гулянки закончилось. Упрашивай, не упрашивай, время зазря потратить, не согласится и на минуту задержаться.
   Слово даденное держал. Говорил, не можешь – не обещай. Но коли поклялся, расшибись и исполни!
   Такой он был Яша наш. Говорили прежде, женить пытались, да куда там! Отшучивался, к разбору невест его лошадь медленно шла. А когда пришла, восвояси ни с чем воротился. В далёкой юности был женат. Неудачно. Что да как у них там вышло, бес знает. Чужая душа потёмки. Сам особо распространяться не любил. «Не срослось», - один ответ. Слюбится-стерпится - вариант не для него.
     Но чем взрослее становился, чем чаще стали замечать друг у друга первые седины, тем менее компанейским становился Яша. Застанешь его, сидит за столом, взор в одну точку устремлён, не моргает. На присутствие не реагирует. Минуту сидит, десять. Пытаешь его, Яша, что стряслось. Вздёрнется весь, плечами тряхнёт, будто что с них сбросил и, улыбнувшись, отвечает, всё отлично. Задумался. Беспокоиться не о чем.
    Время показало, было о чём.
    Да только мы не подозревали ничего.
    - Были предпосылки? – спрашиваю.
   - Какие предпосылки?! – возразил, будто отмахнулся от назойливой мухи Тристан. – Ничего такого, чтобы бить в колокола.
   - Но ведь минуту назад вы сказали, беспокоиться было о чём…
   - Мелочи…
   - Знаете ли, - добавляю металл в голосе, - из мелочей зачастую складываются большие неприятности и далеко идущие последствия.
   - Уверяю… - пошёл на попятную Тристан.
   - Не паясничай, Тристан, - перебил Флориан. – Явных предпосылок, может, и не было. Типа, кометы в дневном небе. Предположения… да, были.
   - Какие? – настала очередь мне задать вопрос. Интрига где-то таилась на поверхности; нужно было всего снять покров. – Враги, например, появились. Старые или новые. Угроза рэкета или рейдерство. – Понимаю, чуть-чуть и перегну палку. – Что-то же должно было быть?!
   - Какой рэкет, какие враги! – вяло махнул рукой Тристан. – В мятежные девяностые Яков умело обходил эти подводные препятствия. Без потерь и единой капли крови.
   - Деньги?..
   - Нет! – на этот раз друзья возразили в унисон. – Другим методом. С нами он не делился; но способ свой имел.
   - Уж не врождённое ли чувство юмора? – решил подначить. – Насмешил – дела решил. – Балагурю я.
   - Вот вы смеётесь, - озабоченно проговорил Флориан, почёсывая ногтем указательного пальца губу под носом. – Не знаю, помнит ли Тристан, а вот мне припомнилась одна история…
    Произошло это, примерно, спустя недели две после торжественного открытия галереи. Радостно отзвучала музыка. Высказались дифирамбы в нашу честь. Перерезали шёлковую ленточку. Фуршет, как не планировалось, превратился в банальную пьянку с приставанием дам пойти помочь отыскать слетевшую, некстати сказать, бретельку, и вечным мужским горделиво-сюсюкающим: «Ты меня уважаешь?»
    Другими словами, всё в нашем доме не так как у соседей… «пир горой, и гость солидный налитой», вспомнил слова барда Флориан.
    - Чем же закончилось? – закипаю, не теряя терпения, - или – продолжилось?
    Продолжилось тем, заявляется, в галерею юноша… Флориан поджал губы, ну, вы помните: китайские треники, московский «Адидас», голова и сразу плечи, короткий рыжий ёжик, лицо в прыщах, на шее то ли синяк, то ли засос красуется. На вопрос смотрительницы «Куда?» и «К кому?» отвечает пренебрежительно, мать, к кому нужно. У той нервный тик на всё тело. Так вот. Сидим мы, обсуждаем дела, перспективу экспозиции по тематике. Распахивается дверь, вваливается этот, не к месту сказать, спортсмен, плюхается на стул, трещит под его весом бедняжка; закидывает ноги на стол и цедит: «Короче, мы ваша крыша. Платить – кивает на Дьяка – будешь нам». Дьяк спокойно отвечает, какой вид крыши желает предложить молодой человек: черепица, ондулин или гонт. Паренёк спортсменистый не сразу понимает, о чём речь. В натуре, ты, крыша и пи… всё! бабло на стол. Дьяк невозмутим. В таком случае, говорит, с крышей у нас полный порядок, надобность в кровельшике, соответственно, отпадает. Следовательно, никому платить не будем. На туповатом лице спортсмена отобразилась чужая для него тень мыслительного процесса, которую он сразу же смахнул. Вскакивает на ноги, упирается кулаками в стол, покраснел, как рак, да как заорёт, не понял, блин, какой нахер, кровельщик! Я от Жмыха, он эту часть города держит. А раз держит, то и хозяин. Хозяину надо платить. Все коммерсы и платят. «Так вот где кроется истина! –