упражняясь в изощрённости. В то, что сплю, верил безоговорочно. Знаю из прочитанных книг на тему сновидений, такие фантастические превращения происходят именно во сне! Нет, отвечаю, Яков Казимирович, вы – сон. Вы пришли в него без приглашения и морочите мне голову всякой ерундой! Ерундой? Протягивает ладони, возьмите и убедитесь, я не сон, не призрак, не фантом и эйдолон. Я щипаю себя за ухо, больно-больно, стискиваю пальцы, как клещи, в глазах круги плывут. Дах не исчез. И после этого будете утверждать, что я сон или наведённая галлюцинация. Да! Резко выкрикиваю и повторяю горячо, да, сон, да, галлюцинация! Просто прелесть, как превосходно, восхищается Дах. А как вам вот это и хлопает в ладоши. Тишина на лоджии нарушается голосом моей жены. Она с кем-то мирно беседует. Заметно напрягаюсь, обостряю внимание, превращаюсь в одно большое ухо. Эмма! вскидываюсь я, Эмма. Да, кивает головой Яков, она рассказывает о ваших сыновьях, каких они достигли успехов и что вы очень гордитесь обоими. Слышу голос собеседницы. Она сетует, что бог не дал им с мужем такой радости – детей. Мы свыклись, говорит она, и на него не в обиде. Устремляю вопросительный взгляд на Якова. Он улыбается, что, будете, Прохор, и дальше утверждать – я сон. Машу рукой – полноте! И спрашиваю, с кем моя жена. Вы не догадались, удивляется Дах, очень странно. Меня вдруг пронзает мысль: это ваша… Яков не даёт закончить. Моя жена Жанна. И, заметьте, дорогой мой, женщины быстрее нашли общий язык, чем мы, мужчины.
Журавлиная трель мобильного телефона отвлекает от разговора. Смотрю на телефон, разминаю руки, растираю пальцы. Жду. Долго прикажете ждать, спрашивает мой незваный ночной гость. Может, это личный звонок, оппонирую ему. При посторонних… Дах указывает на тетрадь. Понимаю, какой он посторонний, если знаю о нём практически всё. Нет, не могу, уклоняюсь от действия. Что ж, не сено за коровой, Дах протягивает указательный палец в направлении телефона, заливающегося непрерывной трелью. Палец удлиняется, становится тонким, полупрозрачным и еле уловимо нажимает клавишу ответа.
- Здорово, Проша, это Гурий, - раздаётся из динамика чересчур раскрепощённый голос друга, - хрен голландский…
Необычное ощущение потери себя овладевает мной; каждой клеточкой ощущаю, через меня проходит некая чужая субстанция; на мгновение теряю сознание, слепнут глаза, отключаются внешние раздражители. Длится это мгновение. Проходит быстро, как от включённой лампы слепнут глаза, так затем возвращаются чувства, зрение, дыхание…
В колышущейся темноте пространства за окном медленно удаляется серый силуэт прямо идущего мужчины. Заметно вздрагивает крона дерева, попавшегося ему на пути; осыпается снег.
«Поговорите с другом, ему одиноко. Он нуждается в вас». Читаю написанное на стекле послание.
- …что молчишь, - неугомонный друг не прекращает лить слова, - от радости язык проглотил? – не унимается Гурий.
- Слышь ты, хрен голландский, - торможу процесс пока что обратимого действия, - с чего ты звонишь среди ночи?
- Да?! – искренним тоном интересуется друг. – Прости, не обратил внимания…
- С чего наклюкался, Гурька?
Он втягивает шумно воздух ртом, словно перед длительным погружением.
- Написал рапорт на увольнение. Выслуга лет, то да сё. Молодым открываю перспективу роста…
- А всё-таки?
- Устал, Проша, - вдруг серьёзно, без ёрничанья и куража, отвечает Гурий. – Устал до чёртиков.
- У тебя ведь и в мыслях не было.
- То-то и оно, - заключает уныло друг. – Выйду на пенсию; перееду на дачу, буду цветы на продажу выращивать. Сам знаешь, желают наши пенсии…
- Стой-стой-стой! – обуздываю его горячий нрав. – Ты не шутишь?
- Не до шуток. Дали месяц сдать дела, подготовить неоперившегося птенца после юрфака, помочь стать орлом.
- Ага, - заключаю многозначительно, - как быть с делом Даха?
- Плюнь!
- Не юродствуй, Гурий, - меня начинает раздражать тон друга.
- Дело закрыли за отсутствием состава преступления.
Останавливаю его, прошу немного подождать, выбегаю на кухню. Эмма пьёт чай и смотрит телевизор. Взглянув на меня, спрашивает, чего это я такой взъерошенный. Как одесские евреи, вопросом на вопрос, ты одна. Эмма с недоумением отставляет кружку и спрашивает, а с кем мне прикажешь быть. Где Жанна, понимая, мелет ерунду, спрашивает Прохор. Эмма просит объясниться, какая Жанна. Уже никакая, померещилось, оправдывается Прохор и прямиком на лоджию.
- Алло?
- Ту, что там уснул? – вяло спрашивает друг, явно, дремля. – Я тут сижу, пью…
- Слушай, а если я завтра представлю доказательства существования Даха, живого и невредимого?
На другом конце связи возникает пауза.
- Теперь настал мой черёд спросить, ты это серьёзно?
Вкратце пересказываю беседу с Дахом. Ты, случаем, не спал, в друге проснулся профессионал. Ведь кроме твоих слов нет никакого документального подтверждения. Да в том то и дело, разочарованно тяну я. Надпись! взрываюсь криком. Какая? последовательно спрашивает друг. На окне; он оставил надпись пальцем на окне и читаю ему текст. Очень интересно, делает ударение Гурий на первом слоге. Докажи, что писал не ты. Меня всего передёргивает, ну, что, мне надо волос его представить на экспертизу или слюну. Отпечаток пальца вполне сгодится, успокаивает друг, но его у тебя нет. Вот, зараза! ругаюсь мысленно, а ведь он прав. Отпечаток пальца был бы сейчас в самый раз. Тусклый огонёк огарка привлёк внимание; готов поклясться, свечи не зажигал. Заскользила по огарку горячая прозрачная слеза. Она стекает на бумагу на столешнице небольшой лужицей. Господи, я думал с чудесами на сегодня покончено. Ан, нет! В парафиновой лужице появляется, судя по размеру, отпечаток большого пальца. Застывший слепок легко читается и бумага с парафином повисает в воздухе. Челюсть моя отвисла. «Вот доказательство моего существования, - слышу голос Даха. – Дайте другу, пусть проведёт экспертизу и успокоится». «Ну, да, - иронизирую. – Ваше лицо исчезло со всех снимков. А отпечатки странным образом должны появиться в базе данных МВД!» О снимках побеседуем позже, пообещал Яков. Свеча погасла. На миг лоджия погрузилась в темноту, которую следом развеял свет люстры из зала. Чего это ты сидишь в темноте, бережёшь деньги? Звонил Гурий, говорю Эмме. И ты, поэтому выключил свет? Киваю головой и спрашиваю: Эмма, ты действительно пила чай одна, никому не рассказывала о наших сыновьях, не делилась радостью за их успехи. Да ты чего, Проша, возмущается жена. Ничего, задумчиво отвечает Прохор и смотрит в окно, а ведь он был здесь… И ушёл… Обещал вернуться.
«После смерти Жанны без особой грусти и печали я покинул стройные и весёлые шеренги витафилов с их светлыми радостными стягами; я перешёл в стан оппозиции – влился в тесные, сплочённые ряды танатофилов, принял всей душой их строгие правила, задумчивые взгляды на происходящие события; остановился и обрёл прочную опору и надёжную поддержку на новом месте. Выпил чародейственное вино посвящения и ощутил устойчивую фобию ко всякому живому.
Мой внутренний мир, неофита новой религии – преобразился: ощущения обострились, восприимчивость чувств стала пронзительней. То, что раньше было сокрыто за пологом таинственности, внезапно гостеприимно раскрыло тяжёлые двери, и я вошёл под сумрачные своды…
- Жанна, Жанночка, от тебя удивительно пахнет!
- Французский парфюм.
- Парфюм – ерунда, Жанна! – Яша берёт её за руки, и они кружатся на месте; затем резко прерывают движение, Яков прижимает Жанну к себе. – Прижми меня крепче и не отпускай! – вдыхает аромат волос, - от тебя всегда удивительно пахло!
- Чем же?! – Жанна отстраняется, глядя с интересом, что ответит Яков, ему в глаза.
- Жизнью, - говорит серьёзно он, насупив брови и следом улыбнувшись, добавляет, - и любовью!..
- А от других твоих женщин, чем пахло, - хлопает его по груди шутя ладошкой, - признавайся, сластолюбец и распутник!
- У! – вертит головой из стороны в сторону Яша.
- Немедленно! – произносит Жанна по слогам. – Или мой след простынет в твоей жизни! Сейчас же…
Яша поднимает вверх руки, всё, сдаюсь, и, отобразив на лице крайне неподдельную усталость, говорит, чем же ещё от них пахло… повседневностью, рутиной, застарелым запахом прошедшего праздника, гневом неба и алчностью дождя… чем угодно, только не тобой. Жанна заинтригованно улыбается, прищурив глаза, ну, да, флиртуя явно, не мной… Я – оригинальная. Яшенька, прижимается к его груди Жанна, гладит по короткому ёжику волос на затылке:
- Яша, если я скажу, что всё это время помнила тебя, ты поверишь?
«Милая… не хочу тебя тревожить зря, всё время нашей разлуки – как это ни звучит эгоистично – думал о чём и о ком угодно, только не о тебе… Мало ли в жизни развлечений?!»
- Нет, - с серьёзной миной отвечает Яков.
- Нет?! – заплескалось багровое пламя ужаса в её глазах, выплёскиваясь на пунцовый берег истерики.
- Нет, - повторил Яков и, помня всплывшие мысли, нагло лжёт для сохранения status quo. – всё это время я жил мыслями о тебе.
«Что, правда, тебе – ледяной кинжал в горячую грудь; а льстивая ложь – елей на ранимую душу».
- Почему тогда нет?
- Потому, что в слове «нет» две буквы согласных!
- Не убедил, не убедил, - Жанна часто хлопает кулачками по груди. – Почему?
- На каждое «почему» есть свое «поточу, что».
- Ох, и верткий змей искуситель! – улыбается Жанна. – Знаешь что? – произносит загадочно. – Чур, не перебивать! – я именно сейчас поняла: ты – уникум!
Закрывая рот своими губами, не давая Яше вдохнуть-выдохнуть, лишает возможности сказать слово.
Волны страсти отступили от берега хладнокровия и неприступности; наступили тишина и покой; ветер благоразумия смахнул с ресниц пепел эмоций.
- Мне очень смутно на душе, - понурым голосом произносит Жанна. – Непонятные нити страха оплетают вокруг неё кокон.
- Плюнь, - бодро советует Яша. – И разотри! Все страхи вытекают как следствие у чрезвычайно восприимчивых и впечатлительных натур после прослушивания сказки о белом бычке с пистолетом.
Слова о пистолете вызвали на её лице жалкую улыбку.
-Я не шучу, - шепчет она, пристально глядя в Яшины глаза. – Мне кажется, что-то неотвратимо жестокое разлучит нас. Свой острый меч оно занесло над головой…»
«Полноценных воспоминаний из детства сохранилось мало; в силу ли особенностей индивидуальной структуры памяти или несовершенства модели существующего предмета – Время.
Всегда удивлялся залихватским байкам некоторых персоналий, взахлёб утверждающих, что они помнят себя двухлетними, тёплые руки батюшки и холодную воду купели, необычайное чувство воспарения, посетившее в этот момент, радостные слёзы родни и незабываемый аромат ладана и восковых свечей. Также сомнительна моя вера в то, что детство каждый раз проплывает перед глазами, когда голова касается подушки и сознание ступило одной ногой на запретную территорию сна, обнесённую высоким невидимым забором. Чушь! Всегда хотелось сказать именно так!
Если что и проплывало перед моими глазами, то отрывочными картинками. Видения из прошлого не торопились беспокоить меня своим вторжением. Чего греха таить, с трудом, вспоминал события вчерашние, что тогда говорить об отдалённых
