О Лике и моральном облике

Героиня здесь «настежь» распахивает «одежды», обнажая свою неприглядную суть - и дело не только в заведомой пошлости её излияний, но и в самом что ни на есть отвратительном проявлении пресловутого «мэйн стрим», какое только можно себе представить. Заметьте, она вроде бы «непритязательно» фантазирует насчёт своей «прошлой жизни», и даже хохочет (усугубляя тем самым отвращение читателя), но выбирает (как и прежде!) из всех возможных ролей самую удобную, самую выгодную, а именно - жертвенную, долженствующую вызвать неизбежное сочувствие у читателя, и не только сочувствие, а некую даже пиететскую обходительность в отношении этой «святой» Лики. Чтобы меня лучше поняли, поясню: персонаж действительно порядочный, тем более очевидно близкий автору, никогда не унизился бы до столь одиозно-претенциозного причисления самого себя к «лику святых», как это невозмутимо делает Лика «святая»!
Если уж вообще пускаться в подобные ретро-реинкарнации, то скорее следует вложить в уста своего героя такую, например, реплику: «В прошлой жизни я, должно быть, служил в концлагере (нацистском, чекистском и т.д.) и содействовал умерщвлению многих людей... Воплотившись в нынешней моей жизни, чувствую, что меня что-то томит, гнетёт...» Герой, способный на ТАКУЮ «прошлую жизнь», как раз и вызывает уважение за своё мужество и за боль СВОЕЙ совести из-за ЧУЖИХ преступлений. Но никакого уважения не вызывает, извините, вздорная и вредная бабенция, кокетливо наряжающаяся в очень, казалось бы, достойную «прошлую жизнь»...
Полагаю, автор меня всё-таки поймёт и не станет реагировать по типу: «А ты кто такой!» Если же станет, это её дело.
Вообще, вся сцена прогулки и беседы Лики с Владиком (кстати, зачем здесь это уменьшительное «Владик»?) не выдерживает никакой критики, выявляет свою, так сказать, несостоятельность, ибо Владик - вроде бы неглупый человек - почему-то «очень внимательно» выслушивает пошлый вздор Лики и «в лице его» напрочь отсутствует «хотя бы намёк на скепсис и удивление». Хотя не приходится сомневаться, что, будь Владик действительно неглупым и разборчивым, он жутко бы морщился и тоскливо озирался от этих откровений своей новой знакомой, и сбежал бы от неё без оглядки максимум через десять минут, оставив ей в этот ненастный день, так и быть, свой «огромный чёрный зонт».
Но не нам решать за Владика. У него своя голова. Поэтому он, разинув рот, жадно внимает ликиным постулатам: «Я верю, что души убитых людей, - не умерших естественной смертью, но убиенных (к чему эта тавтология! Ведь ясно сказала - «убитых», так надо ещё прибавить нечто более звучное. - Эд.Б.), - они зависают недалеко от земли и не могут ни отойти назад на родину, ни снова воплотиться на земле, - все законы нарушены вмешательством человека. И потому они мучаются, и мучают других, и пытаются иногда овладеть чужим телом...»
Брр! Чтобы не сказать «словесный понос», скажем деликатнее: очень уж безвкусная стряпня, откровенно графоманская, да ещё с тошнотворной эзотерической приправой (провозвестие «апогея» повести, как выяснится дальше). Зачем автор... то бишь героиня унижается до подобных вычурных глупостей? Ну, как это «зачем»? Она по-другому и не может! Она и есть такая. Забавно, что предположительно умный Владик по-прежнему благосклонно воспринимает всю эту муру. Кстати, только что Лика вещала о своей прошлой убиенной жизни и о новом своём воплощении, и тут же следом «верит» о ЗАВИСАЮЩИХ душах убитых, которые НЕ МОГУТ «снова воплотиться на земле»! И не могут «отойти назад на родину» - это ещё что?! На какую родину? В рай, что ли? И какие именно «законы» в данном нелепом случае «нарушены вмешательством человека»?
Далее: «Лика снова посмотрела в глаза собеседнику (хотя беседует в основном она. - Эд.Б.). На самом деле она не шутила, а так и думала». Ха-ха! Вот здесь сущая правда! Она действительно не шутит (это было бы некоторой реабилитацией), а так и думает, если только можно назвать думаньем сию бредятину.
Наталкиваемся на очередной ликин перл: «Просто, там, где были массовые убийства, нельзя жить, это опасно...» Имеется в виду Германия, и на ней делается основной акцент, а дальше Лика совсем как-то мимоходом, нехотя упоминает «Россию с лагерями или Америку, в которой белые истребили почти всех индейцев»... Ну, тогда НИГДЕ нельзя жить, а тем более в России и Китае, где происходили неизмеримо более масштабные убийства, или в Камбодже, где была уничтожена почти половина населения, или в Южной и Центральной Америке, где испанцам удалось ликвидировать полностью целые народы, или в Африке, где вообще творится перманентная резня...
Между прочим, «массовые убийства» в Германии можно истолковать двояко, ибо убивали не только немцы, но и немцев крупномасштабно убивали в Германии, подвергая её ужасающим затяжным бомбардировкам, причём главный удар наносился по жилым кварталам. Погибли многие сотни тысяч людей... И всякие доблестные «освободители» тоже очень постарались, насилуя и убивая... Но Лика, вероятно, не согласна с тем, что это были массовые убийства, потому что в этом случае убивали немцев, о чём не стоит ни сожалеть, ни даже упоминать, не правда ли? Она и не упоминает. Сожалеть и упоминать, по мнению высоконравственной Лики, следует лишь о тех жертвах, которые действительно, согласно правильной морали, заслуживают скорби и светлой памяти...
И ещё не упоминает достойнейшая Лика о том, что невозможен такой расклад, как «преступники - жертвы», от рождения, по этническому признаку. Так же как умалчивает о том, что среди тех, кого она заведомо и поголовно относит к жертвам, было много преступников. Не столь важно, свастика у них на рукаве или красная звезда на фуражке. В сапогах и при кобуре - и те, и другие.
Многократно спотыкаясь по ходу повести обо все эти идейные манифесты Лики, приходишь к выводу о стремлении автора заслужить (или выслужить) хорошую отметку по определённому предмету. В определённой среде. Получить от кого-то поощрение и похвалу за рвение. Напрасно стараетесь. Непорядочность, даже если и приносит временные дивиденды, всё равно когда-то будет названа непорядочностью, и, что ещё неприятнее, будет видна всем, да-да, ВСЕМ! Во всей «красе».
А как там наш Владик? Ах, он всё ещё старается не пропустить ни слова своей уникальной спутницы. Между прочим, «он был согласен с ней насчёт зависших душ»... Быть может, автор насмехается? над читателем? над собой?.. Погодите, этим отнюдь не исчерпывается кладезь идейных сокровищ Лики: «Нужно иметь сострадание к людям. Трудно быть духовно благополучным, живя в таких местах». До чего верно. Прекрасные гуманистические тезисы... Нам остаётся лишь взять их на вооружение.
Когда Лика сетует на «немецкую лаящую речь», Владик «просто так, для смеха» изображает немецкий говор, «как это было в русских фильмах о войне и фашистах». И что же Лика? Она «зажала уши, остановилась и зажмурила глаза, и ей стало страшно.
- Закрой рот, пожалуйста! - закричала она, - закрой сейчас же рот!»
Видите, какое страшное впечатление производит на чувствительную ранимую Лику эта ужасная фашистская речь! До чего тонкая, понимаешь, наду... э-э... натура. К таким, конечно, надо очень бережно относиться. Лелеять и выпестовывать надо таких образцовых, эталонных гуманисток.
...Лика вспоминает, что в упомянутых фильмах фашисты были «остолопами и висельниками». Висельниками? Может быть, вешателями? Ну, ладно. Дальше: «... война крепко сидит в нас - ещё в нашем поколении сидит, а в них - нет... Здесь они как-то быстро всё зачистили...»
Она уверена в этом. Кстати, «зачистили» можно опять же понять двояко: «зачистили» следы своих преступлений (на что, конечно, и намекает «благородная» Лика, игнорируя повсеместные памятники, мемориалы и музеи) или же «зачистили» следы тотальных разрушений, коим подверглась эта страна. Но вот только НЕ «быстро», как полагают те, кому не доводилось принимать в этом участие или хотя бы задуматься над самим процессом... Это был тяжкий многолетний труд, требующий колоссального напряжения сил, воли, интеллекта. Так, как сумел возродиться этот народ и как он сумел воссоздать свою страну - беспримерный подвиг. Да-да, подвиг, «Лика»! Аналогов ему нет. И плодами этого подвига пользуемся все мы, находящиеся как в этой стране, так и далеко за её пределами, куда устремляются и достижения, и щедрость этой страны... За невольный пафос прошу извинить. Во всяком случае, он не напыщенный.
...«Но, знаешь, некоторые говорят очень мягко, очень мягко по-немецки... Но только некоторые».
Но только некоторые! Опять безапелляционность, на сей раз вылившаяся в некий лингво-артикулярно-фонетический вердикт. Владик, хоть и лоялен к Лике, всё же подмечает стереотипность её суждений, но Лика, разумеется, наиубедительнейшим образом опровергает это его «заблуждение». Вообще, надо признать: Владик едва ли умён, если на него произвели столь сильное впечатление пустые и злые слова Лики о Хайдеггере, и если учесть, что он именно из-за этого очаровался безликой Ликой и стал её приглашать...
Их следующие встречи лучше. Лучше, как вы понимаете, в контексте текста, а не в смысле их взаимоотношений. Лика на какое-то время прекратила оглушать Владика и, в особенности, читателя своим высокоморальным экстремизмом, в её речах появляется даже нечто дельное - моментами, правда, живо напоминающее выдержки из каких-то учебников и философских трудов. По этой причине их беседы иногда принимают откровенно книжный характер. Досадно, что в конце очередного их свидания возобновляется оскоминная интонация пошлости: «... его представление о ней, как о достаточно образованной и тонкопонимающей женщине, молодой и не лишённой шарма, - это представление вдруг пошатнулось...» Брр! Что пошатнулось, это можно понять, но как оно вообще могло у него возникнуть?! Загадка. Тем более что «шататься» сие представление стало почему-то тогда, когда в ликиных выступлениях забрезжило нечто иное, более сносное, нежели прежде.
Весьма неплох эпизод, когда Лика и Владик приезжают в аббатство, точнее - сцена в церкви, затем их возвращение в город и расставание. Но во время их нахождения в церкви происходит и такой диалог: « - А кому ты поставила свечку? - спросил он несколько минут спустя.
- Одному русскому поэту, - ответила Лика, - она умерла в начале месяца. Я думаю, ей теперь лучше - там... Поэты, они по жизни мученики, поэтому рано и уходят. Сил не хватает для долгой жизни.»
Диалог происходит в конце сентября, и сразу ясно, кого подразумевает Лика. И год, конечно, 2006-й. Тут надо бы кое-что уточнить. Поэты часто уходят из жизни молодыми, действительно. От тяжёлых условий и «горения». Но в данном случае причина, увы, гораздо банальнее. Не было у той, кого имеет в виду Лика, ни трудных условий существования, ни «жизненного мученичества». Она была вполне обеспеченной женщиной, но курила, извините, как бешеная, и погубила свои лёгкие. Вот вам «приземлённая» прозаическая правда, столь разительно расходящаяся с возвышенными поэтическими мифами. «Горения» в её жизни было много - в виде зажжённых и дымящихся сигарет. Неприятно, кроме того, что она всю жизнь травила (обкуривала) других людей, ибо, как она сама невозмутимо заявляет в одном своём опусе, курит