О Лике и моральном облике

передвигаться! По-моему, они вольны это делать чаще, нежели работающие. А сменить место жительства - вовсе не проблема.
Привычное нагромождение ликиных дум: «И её желание уйти в монастырь осталось с ней, как сам монастырь (? - Эд.Б.), потому что монастырь - это не высокие забор и ворота, а оборонительное состояние души». Ну, теперь мы знаем!
Лика о Владике: «...если это касается других людей, то он их всех жалеет: одни пострадали от нацистов, другие пострадали от развала Союза, третьи - от немецких чиновников, а кто-то - от всего сразу.»
Хотелось бы знать, где мог Владик встречать пострадавших от нацистов?.. А что касается людей, чувствующих себя пострадавшими от развала Союза, то едва ли они могут вызвать у интеллигента и просто порядочного человека сострадание, ибо нет среди них таких, кто был бы этого достоин... Третья категория, как и первая, опять-таки жертвы немцев, на сей раз - чиновников (и как это немцы всё успевают!)... Лика, додумывая за Владика, не отводит никакого места в этой более чем предвзятой классификации людям, пострадавшим от других, ещё худших, зол: от коммунистов, чекистов или, например, от русских чиновников... О, нет! Это Лике неинтересно. Она слепа на один глаз, глуха на одно ухо, любит игру в одни ворота.
«Есть художники, смотришь на их картины и кажется, что они тебя с картины грязью поливают. Не картина, а какое-то недоразумение... А рядом критики стоят, тоже облитые грязью, но очень, очень довольны...» Ну уж нет! Я, как критик, очень, очень недоволен обильной грязью рассматриваемой нами «картины» немецких «ужасов». Не картина, а какое-то недоразумение.
Персонажи в очередной раз впадают в пошлость:
«...Владик сказал как-то, ему не нужны деньги...
А мне нужны, - возразила тогда Лика, - хотя бы для того, чтоб помогать другим людям. Есть много нуждающихся на свете»... Трогательно, не правда ли? До чего славная и добрая эта Лика.
«Лика решила промолчать: она и так на удивление много говорила в этот раз...» Наверное, автор уверен в забывчивости читателя, «на удивление» которого как раз то, что Лика решила промолчать.
Тривиальность настойчиво заявляет о себе и дальше: «Ей подумалось: как много людей без научных степеней, и они не печалятся об этом. Они устроили свою жизнь, и вполне счастливы. Да, и ведь образованность не есть этический критерий...» Право, как верно, как точно. Летом бывает жарко. Зимой порой очень холодно. Волга впадает в Каспийское море. Хорошие люди лучше плохих.
«...только в детстве всё было настоящее: и рождество и Дед Мороз...» Ощущения детства - примем, но какое могло быть рождество в СОВЕТСКОМ детстве?!
Попадается хороший штрих: «Кот тоже вышел в прихожую встретить гостя, распушил свой и без того пушистый хвост». Вот ещё удачный момент: Владик рисуется перед Ликой упоминанием своих «выдающихся знакомых. Она подозревала, что эти знакомые его своим знакомым не считают».
Что хорошо, то - хорошо. Но затем Лика неизбежно становится самой собой: «Если мужчина хочет с тобой переспать, - это ещё не значит, что ты ему нравишься и что он воспринимает тебя как женщину...» Брр! Правда, подружка на это резонно возражает: как же ещё её можно воспринимать, если она женщина и больше никто. Это мы, так и быть, отнесём к заслуге автора.
«Люди привыкают ко всему» - продолжает одаривать нас перлами глубокомыслия Лика, и даже назидательно повторяет эту оригинальную сентенцию. «Мороженое было съедено» - вероятно, единственное во всей сценке, в чём был какой-то вкус.
...Лика удовлетворённо констатирует, что её наблюдения подтверждаются некой книжкой, делящей человечество на четыре типа невротиков... Хотя не так давно она брезгливо сетовала на чью-то страсть к классификациям и схематизациям. Правда, на сей раз она ставит диагноз самой себе - «Отчуждение и побег из общества». Она стремится «как можно меньше зависеть от общества, его государственных институтов, видя в них угрозу для своего психического здоровья»... Но за пособием всё-таки пошла! Это пособие выдаёт ей то самое общество, и едва ли можно сказать, что тем самым оно угрожает ликиному здоровью. Напротив, оно предоставляет Лике возможность уединяться, дабы удобнее было отдаваться думам о плохом и вредном обществе. «Она искала в жизни нишу». Что ж, пожалуй, она её нашла. Как в рассказе Азиза Несина: нищего, выдающего себя за пророка, приветили во дворце султана и стали его усиленно кормить. Ну, ты всё ещё пророк? - спрашивают его. Разумеется! - отвечает откормленный нищий. И что тебе говорит Аллах? - задают ему вопрос. «Аллах говорит: ты нашёл своё место. Не вздумай его оставить!»

Вдруг мы замечаем интересную «выкладку»: «Та воспринимала одиночество как понятие, но не как состояние, потому что оно было ей чуждо»... и тут же вспоминаем Николая Бокова! Впрочем, бывают совпадения. Мысли перекликаются, ибо «витают в воздухе». Иногда они, правда, заимствуются.
«Самодостаточные люди... мало нуждались в других, их внутренняя жизнь протекала слишком интенсивно». Очень хорошо! Но... опять эти надоедливые ассоциации. Так ведь Лика не лыком шита! Она мыслит почище того парижского отшельника.
...За всё время их знакомства Владик (наконец-то!) резюмирует: «С тобой очень тяжело». Истинная правда! Даже мне, критику... Но, раз уж взялся за гуж...
Небезынтересно, какой видит или ощущает себя Лика: «Рядом с ней сидело такое же полувоздушное существо...» Такое же!
Недолговременная работа Лики в заведениях «общественного питания» описана хорошо, правдиво, здесь возникает подлинное уважение и сочувствие к людям нелёгкого труда. Что ж, кто-то должен этим заниматься - повсюду в мире. Вряд ли уместно в данной связи негодовать по поводу несправедливого мироустройства.
Лика ни с кем не «стыкуется», не «совмещается», и это можно назвать канвой повести. Возможно, сюжетная идея и неплоха. Но мы, как явствует из характера детального разбора данного произведения, «цепляемся» к другому, а именно к тому, чем нас «облили».
Ещё одна «задумка» повести: показать контраст «высокообразованной и тонкочувствующей» Лики с её серым окружением, особенно на работе, где Лика - в роли «подсобного персонала», на самом непривлекательном и грязном участке работы.
Порой кажется, что нам намекают, будто героиня - фригидна. Но это впечатление постепенно рассеивается. И на этом не стоит задерживаться.
Погодите! Мы просто не можем пройти мимо таких вот ликиных рассуждений: «Один говорит: я слишком стар для неё. Другой думает: я слишком для неё беден. Третий: я недостаточно симпатичен, а другой, может быть: что я буду с ней делать, она такая уверенная в себе, верно, она не одна. - А женщина ждёт, ждёт, ждёт и глотает невидимые никому слёзы, уверенная, симпатичная, интеллигентная. И одинокая»... No comment!
«...она отправилась в столовую, надеясь отработать долги, не зная ещё, что продолжает отдавать свои жизненные силы другим, почти ничего не получая взамен». Ух! Героиня, однако, СЛИШКОМ ЧРЕЗМЕРНО переоценивает отдачу себя на благо других, кои, по её мнению, почти ничего не дают ей. Это весьма показательная черта ликиного «автопортрета». И вся-то она на службе людям, из сил выбивается, бедная, а люди и спасибо не скажут!.. Лике невдомёк, что сотни миллионов людей вкалывают не в пример ей. При этом не исходят злой обидой на мир и не рассуждают о том, что отдают свои жизненные силы другим, ничего не получая взамен.
Вот, собственно, главная «идея» повести, «подогретая», как мы увидим далее, несносной эзотерической кульминацией.
«...после всех напастей, катастроф и несчастий выбиралась на белый свет еле живая Надежда». Сильно сказано! Можно подумать, героиня пережила как минимум концлагерь - и не в «прошлой» жизни, а в этой!
«...есть люди, похожие на Лику, и приходящие в этот мир уже познавшими многое, и потому, чуть ли не в четырёхлетнем возрасте, смотрят на этот мир взрослым и мудрым взглядом, удивляясь человеческой глупости». Потрясающе! «Похожие на Лику»! Однако, скромняга! И можно только удивляться её... э-э... мудрости-премудрости. Она сравнивает себя с Бальзаком. Почему не сразу с Джойсом? Или даже с Блаватской? Или с самой Марининой?!
Между прочим, «мысли героев» Бальзака «сбываются» в ликиной жизни, да ещё «с неумолимой точностью». Неизвестно, могут ли мысли сбываться, но заимствоваться они могут.
Чудовищная квинтэссенция банальности содержится в следующем пассаже: «Лика никогда не хотела влачить жалкое существование, наблюдая за жизнью других. Она сама желала быть жизнью»...
Кто-то верно заметил: писатель, уверовавший в свои большие возможности, начинает строчить третьесортные опусы или того хуже, ибо уже не в состоянии трезво оценить написанное. «И не сразу заметила, как оказалась на обочине». Изношенный шаблон в думах Лики неожиданно становится иллюстрацией вышесказанного.
«Но временами находила на неё жуткая тоска, она замыкалась в себе, и заболевала». Это Лика размышляет о бальзаковской героине. Н-да. Бальзак в её передаче становится просто неотразим.
«Она решила жить без будущего, а только сегодняшним днём...» Автор словно нарочно «подставляется».
Лика о себе: «...письма, в которое она вложила столько мыслей». Столько мыслей!
«Владик только сказал, они должны учиться друг у друга» (...)
«Прежде всего, ей нужно было научиться терпению и научиться любить людей, какие они есть, не желая их изменить». Автор, замещая Лику, извергает трескучую болтовню. Это даже не банальность, а идеальное пустословие... Догадываюсь, какие эмоции вызываю у автора, но она когда-нибудь да поймёт, что я оказал ей неоценимую услугу - просто потому, что после этой рецензии она будет писать лучше. Надеюсь, и порядочнее. Не в «одни ворота».
«...она была для него слишком жёсткой, а ему нравились очень красивые женщины, очень умные...» Уже не хочется комментировать, но придётся: понятие «жёсткости» для Лики - из того же смыслового ряда, что и «красота», и «ум».
Лика всё чаще сравнивает себя с «оловянным солдатом». Ну, ещё бы! Она ведь поистине пример жизненной стойкости в экстремальнейших... да что там! в гибельных условиях!
О некоем Эдварде: «Мучительно было понимание того, что он не сможет дать счастья ни себе, ни женщине»... Что за завидное упорство в тошнотворной тривиальности!
Нельзя сказать, что в данной повести всё из рук вон... Мы уже не раз останавливались на заслуживающих позитивной оценки «местах». К удачным элементам повести можно отнести и такой сюжетный приём, как внезапное чередование сценок, не стыкующихся друг с другом во времени, как, например, неожиданный эпизод в квартире Владика - пикантный спектакль под душем и после душа... Выхваченные из водоворота бытия «импрессии»... Вместе с тем показательно, что в повести практически нет новых, свежих образов, метафор, нюансов. Хотя вот, пожалуй: небо в представлении Лики «тяжело дышало не грозой, а злостью». По крайней мере, не штамп.
«Лика часами просиживала в книжном магазине на третьем этаже и читала всё подряд. Было тепло и уютно сидеть на красных диванах... Когда о себе давал знать голод, она покидала красный диван... проходя мимо полок и намечая, что будет читать на следующий день»... Читатель, вспомним - это называется «влачить жалкое существование»! «Отдавать свои жизненные силы другим»! Воистину,