Милости хочу, а не жертвы, – прохрипел тот, – и отмену нелепых церковных правил и постов.
– Вот оно что, – зловеще проговорил гном-фанатик, – отмена постов, сокрушение сосуда Истины, обольщение малых сих. Нет, будет великой милостью забить тебя камнями, дабы спасти невинных детей. Меч слова отделяет зерна от плевел, овец от козлищ. Последний раз тебя прошу, во имя грядущего царя, покайся! Покайся, и государь тебя, может быть, помилует!
– Что, государь, опять государь, опять земной правитель, – прохрипел гном-интеллигент и повис в руках второго гнома. Тот разжал руки. Интеллигент картинно упал на пол сцены. Полежал несколько секунд без движений. Потом встал, весь красный, тяжело дыша, словно тащил по дну шахты огромный камень.
Оба гнома низко, в пояс, поклонились под дружные аплодисменты немногочисленных зрителей и покинули сцену.
Пастух усмехнулся и пошел дальше. Виктор (правая рука иеромонаха) такие сценки в шутку называет пятиминутками ревности – вспомнил он.
Пастух не любил Виктора (равно как и все остальное человечество), считал его коварным азиатом, который еще покажет свое восточное вероломство. Он уважал только отца Василия (именно, уважал, а не любил). Даже немного трепетал перед ним, после того как стал свидетелем явления иеромонаху ангела. И верил ему на слово. Верил больше чем себе. Верил, что будет на Руси Святой царь. И что антихрист сюда так и не сунется. А все его слуги будут наконец-то казнены.
Но будут казнены и колдуны!
Этого Пастух боялся и приколдовывал, только выполняя то или иное послушание Василия. Иеромонах знал, что Пастух приколдовывает, но не запрещал ему, хотя и не одобрял. И Пастух искренне верил, что в свой час отец Василий замолвит за него словечко перед царем. Мол, хоть и колдун он проклятый, а все ж благому делу послужил.
Пожалуй, единственно, в чем он не мог понять отца Василия – это его жестокость по отношению к гномам. Нет, даже не жестокость, он просто не считает их за полноценных существ. Даже имен нормальных им не дает – Фильки, Гришки, Тимошки, как будто они его холопы, а не послушники. Мол, еще не заслужили нормальное христианское имя, пускай делом покажут, что теперь не бесы.
Странно, – размышлял Пастух, – отец Василий добрый малый и так беспощаден с земляным народцем. Впрочем, они сами к нему пришли и преданы ему, несмотря ни на что…
Как духи земли оказались в полном рабстве у иеромонаха, было для Пастуха загадкой. Какая-нибудь магия, которую православный иеромонах тщательно от него скрывает. Но как бы то ни было, сам Пастух с большой симпатией относился к гномам – это не люди, не подведут.
Пастух шагал по весенней степи, давя огромными сапогами выползающую из земли жизнь.
Удивительно, он, потомственный колдун, а полностью доверился православному попу, иеромонаху. Как же странно плетутся линии жизней, – думал Пастух.
«Ангел»
Он переливался всеми цветами радуги, словно новогодняя елочка. Однако на этом сходство с праздником заканчивалось. Он был огромен и грозен, как и подобает безжалостному «ангелу-истребителю» последних времен. Его бледное, жесткое лицо с легким пепельным оттенком взирало на иеромонаха Василия сурово и холодно.
Ангел явился в ночь после того долгожданного дня, когда, наконец-то, удалось запустить старый генератор и частично восстановить проводку. Осталось только зажечь свет, хотя бы в тех кельях, где проживали люди.
Ангел явился после длительного перерыва.
– Кольцо врагов вокруг вас сужается, – сказал он. – Количество слуг антихристовых неуклонно растет. Вы окружены. Даже птички певчие и те на стороне антихриста.
– Что же нам делать, посланник небес? – вопросил, ужасаясь, отец Василий.
Несколько мучительных, долгих минут ангел молчал. Только радужно переливался. Наконец, вымолвил:
– Чаша гнева Господня переполнена. Через один месяц и одну неделю грядут великие бедствия. Они будут короткими, но сильными.
Ангел посмотрел на запад и воскликнул:
– Горе живущим в больших городах, в этих гнойниках растления и разврата! Новые невиданные ранее болезни придут на землю, – продолжил он уже спокойным голосом. – У людей будет внезапно рассыпаться на осколки позвоночник. Они будут падать и умирать в страшных муках, чернея на глазах. И сама земная твердь подвинется. Пол-Европы уйдет под воду. Вместо Санкт-Петербурга разольется море. Москва провалится в преисподнюю.
Ангел посмотрел на север и воскликнул громовым голосом:
– Горе, горе живущим в больших городах! Все, живущие в мегаполисах: да оставят все, что имеют, и да бегут в тайные укрытия, в горы, в леса, скиты!
Ангел помолчал и вновь продолжил тихим, немного вибрирующим голосом.
– По милости Божией, все это продлится недолго. Так что те, кто будет в скрытых местах, уцелеют. И тебе недолжно волноваться. Ты в надежном месте. Но должно тебе знать, что замышляют силы зла на этой скрытой от человеческих глаз земле.
Ангел сделал театральную паузу и громовым голосом воскликнул:
¬ – А замышляют они союз с сынами из антихристовой церкви! Что бы потом проникнуть в ваш мир через такие капища, как Брама. Не дайте им это сделать! Сокрушите их!
– Кого, их? – вопросил, трепеща, отец Василий.
– Я говорю о лесных демонах, – ответил ангел, – о тех, кто живет на холме у больших деревьев, на том холме, через который вы пришли сюда.
– Но там не было никаких деревьев, – робко возразил отец Василий, – только ржавые остовы каких-то башен и брошенные сгнившие бочки.
– Правильно, – спокойно сказал ангел, – деревьев вы не видели. Но это потому, что я вел вас тайной тропой, дабы спрятать от лесных демонов. Вас было только двое, и лесные демоны разорвали бы вас на клочки. Но теперь вас много. Сокрушите их! Сокрушите лесных демонов! Пока они не привели сюда антихристовых слуг из захваченной сыном погибели церкви.
– Новый краснокутовский поп, – почти прошептал Василий. Ангел одобрительно мигнул и продолжил:
– Пусть земляные духи на деле покажут, как они приняли спасительную веру. Пусть докажут свою преданность. Когда-то они были неплохими воинами. Кто из демонов лесных покается, того оставь на оглашение. Остальных изгоните или убейте. После того как сокрушите врагов Божьих – затворяйтесь. Ждите в затворе ровно полгода. Гроза Божьего гнева пройдет, и государь не замедлит явиться. Государь придет с моря. Как, пока тебе знать не надо.
Сказав это, ангел неслышно взмахнул крылами и растаял, как дым. Оставив после себя легкий, кисловатый запах. Отец Василий опять не успел расспросить ангела о том, как им быть с алексеевскими иеговистами. Виктор все рвался обращать их в истинную православную веру последних дней…
Иеромонах Василий медленно поднялся с пола в своей келье и сел на топчан. Призрачные, пустые, смутные мысли ни о чем роились в голове. Как всегда он испытывал душевную опустошенность после посещений ангела; онемение, оцепенение, полную прострацию.
Он тупо смотрел на горящую свечу. Пожалуй, только одна осознанная мысль шевельнулось в этот момент в голове: не забыть напомнить Виктору, насчет установки в его келье патрона.
Мысль бесследно истаяла. С ленивым рыбьим безразличием он смотрел на колеблющееся от подземных сквозняков пламя свечи.
Он знал, состояние опустошенности пройдет через пятнадцать, двадцать минут. И не просто пройдет, а сменится на нечто противоположное, на неестественную бодрость, на кипение мысли и бешеную работоспособность.
Слова ангела будут заново переосмыслены и приняты как руководство к действию. И сегодня, в царской палате, а может, и в самом катакомбном храме во имя апостола Иоанна Богослова, он соберет всех земляных духов и торжественно провозгласит – час священной войны настал.
***
Не просто отыскать лесного демона во враждебном лесу. Тимошка с Филькой, уже который час крались сквозь деревья, пряча топоры под полами кафтанов. Не один раз с криками «каза-аб-дуб» бросались они на подозрительное дерево. Но только щепки летели, а крови не было. Загубили с дюжину деревьев, а все напрасно. Ни одного лесного демона!
Вечерело. Пора было возвращаться в катакомбный монастырь. Тимошка с Филькой вышли на брошенную военную дорогу и зашагали в сторону огромных, как горы, холмов. Семеня своими короткими ножками, они ловко перепрыгнули через торчащую вздыбленную бетонную плиту. Вдруг Тимошка встал как вкопанный и схватил Фильку за рукав.
– Хуз-мин-аард, – от возбуждения он не заметил, как перешел на свой тарабарский язык. Но вовремя опомнился и сказал шепотом:
– Бра-а-ат, услышал наши молитвы государь.
– Точилки-молотилки, – ответил Филька, вынимая из-за пазухи топор, – не зря мы сегодня грозному царю молились. Кто там? Демон?
– Не знаю, бра-а-т. Может, демон, а может, и челов-и-ек. А может, и большой гри-и-иб.
– Неужели гри-и-иб, – разочарованно сказал Филька.
Гномы не спеша двинулись вперед. Вскоре стало ясно, что это точно не гриб и не демон. Это человек. В широкополой шляпе на голове: именно шляпу они и приняли за шляпку гриба. Человек сидел неподвижно, скрестив ноги, словно в полудреме. Но как только гномы подошли к нему на несколько метров, человек внезапно вскинул голову. Гномы узнали Пастуха. Однако сделали вид, что с ним незнакомы.
А вдруг бесовское наваждение? Вдруг это и не Пастух вовсе? Вдруг это демон в его образе.
Тимошка выставил свой топор в сторону Пастуха:
– Кто та-аков? – грозно вопросил он.
– Какого духа? – добавил Филька.
– Отрекаешься ли от сатаны и всех а-а-ангелов его и дел его? – продолжил Тимошка.
Пастух только снисходительно улыбнулся, так, как улыбаются взрослые дяди несмышленым детям.
– Приветствую сынов земли, – сказал он и, приподняв кончиками пальцев шляпу, добавил укоризненно – что ж вы старого Пастуха не узнаете?
В ответ Филька шагнул вперед и угрожающе выставил топор:
– А вот я те-е-бе шею сейчас топориком-то поглажу! Будут те-е-бе сыны земли. Мы не бесы! Мы дети а-авве-е Васи-илие. Мы воины!
– Но, но, – Пастух предостерегающе поднял руку, в голосе его появились металлические нотки. – Опусти топор, воин. Именно к вашему авве Василие я и иду. И он будет очень недоволен, если со мной что-то случится.
Филька опустил топор и сделал шаг назад. Тимошка задумчиво теребил бороду. Гномы думали. Наконец, Тимошка сказал:
– Почем нам знать, что ты тот са-а-амый Пастух. Ты от сатаны отрекаться не хочешь. Зна-а-ачит враг нам!
– Так что мы еще, бра-а-ате, думаем, – вскричал вспыльчивый Филька и снова занес топор. – Я сразу в духе понял, это даже не чело-виек, это гри-и-иб, это бесовское наваждение. Каза-аб-дуб его по шее и идем дальше!
– Царь грядет! – Вдруг громко сказал Пастух.
Гномы опешили. Опустили топоры, заулыбались.
– Чего ж ты сразу не ска-азал заветные слова? – вопросил Пастуха Тимошка.
– А вы и не спрашивали… Ладно, помогите подняться старику. Вы в монастырь? Тогда нам по пути.
Пастух и гномы тронулись в сторону катакомбного монастыря.
– А ведь вы могли меня зарубить. Или как там у вас, каза-аб-дуб, – сказал гномам Пастух.
– Прости, бра-а-ате, наш грех не смирения, – ответил Филька.
А Тимошка добавил, – а-а-вве-е Васи-илие говорит: лучше лишний раз зарубить, чем впасть в сети вражьи и погибнуть и ве-е-ечно в геенне гореть. Он нас и бла-а-агословил найти и
