В "БЕЛОМ ЛЕБЕДЕ"

За садизм заключенные прозвали генерала – «Архитектором», а кто-то из арестантов, отрицающих порядки «Белого лебедя», метко окрестил его – «Шницелем».
«Профилактику» правонарушений проводили очень жестко: людей раздевали до трусов и выгоняли в прогулочный дворик на мороз. Активисты из числа заключенных, такие как «Морда» – завхоз санпропускника, «Сельский» – комендант пересылки и «Мороз» – нарядчик, избивали людей деревянными киянками или тормозными шлангами до полусмерти. Знаменитый прогулочный бокс функционировал круглый год. Летом по двое суток держали на жаре, а зимой на холоде, пока заключенные не попросят пощады. Отказывали в пище, в табаке. Издеваясь, обливали холодной водой. Загоняли в подвальный санпропускник и били – это было излюбленным местом для «исправления» осужденных. Не исключались и такие случаи, когда вновь прибывший осужденный не пришелся по вкусу начальству тюрьмы и его отправляли в штрафной изолятор, где после «маринования» в карцере, переводили в «адское» помещение «Белого лебедя». Именно таким образом начиналось «исправление» заключенного, которого ожидали в камере сломленные, бывшие воры, согласившиеся работать на администрацию тюрьмы. Ломали руки и ноги, подвешивали в мешке или на веревке, морили голодом, зверски избивали, но самое страшное – переводили из статуса мужика в роль обиженного, а иными словами, просто насиловали.
Оперативная часть содержала таких заключенных на свои средства, создавая привилегии, покрывала их преступления, но начальник пересыльной тюрьмы Голованов, опасаясь ненужных толков со стороны высшего руководства УИТУ, доводил до сведения «зэков-отморозков», чтобы они калечили непокорных так, дабы довозили их до больнички, а не давали им подыхать в «Белом лебеде».
Страх, ужас и муки переполняли сердца людей. За время открытия данного «профилактория», администрация своей жестокостью сломала более сотни воров-законников. Через застенок транзитно-пересыльного пункта прошло множество заключенных, побывавших в ужасных обстоятельствах. Грязь, мрак, клопы, вши и болезни, дополняли нечеловеческие условия, заставляя людей безропотно подчиняться власти генерала – самодура и его заместителя начальника режимной части полковника Лизунова. Результаты «исправления» радовали управление УСОЛЬЛАГа, ставившее в пример тюрьму «Белый лебедь», опыт которой перенимали другие «командировки»: в Красноярском крае, в республике Коми, в Архангельской области. Черная «слава» об адской тюрьме быстро облетела лагеря и тюрьмы страны. Многие воры-законники и заключенные, отрицающие режим содержания, не вполне были уверенны в крепости духа. Под любым предлогом они увиливали от перевода в тюрьму «Белый лебедь». Ведь не секрет, что некоторые воровские авторитеты кончали жизнь самоубийством. Все прекрасно понимали, что их ждет, но изменить события, практически было невозможно.
Вот и Крутову в некоторых пересыльных тюрьмам доводилось из первых уст слышать разные истории об адской тюрьме. Иногда в транзитных камерах ворам-законникам и заключенным, побывавшим в «Белом лебеде», удавалось пересечься. Они рассказывали о настоящей «ломке» уголовных авторитетов и других зеках. Как «гнули» и «ломали» воров, заставляя отречься от братства. Одни под пытками отказывались от воровской идеи, другие писали воззвания, что станут жить честно и работать на государство, призывая остальных осужденных не противиться советскому строю. Затем такие «меморандумы» администрация колонии зачитывала перед строем заключенных, где ранее содержался сломленный вор.
Люди, побывавшие в разных переделках, сравнивали ужасное положение в «Белом лебеде» с существованием животных, например – крыс. Эти крупные грызуны живут стаями, помогают друг другу, защищают и при возможности, забирают раненых с собой. Но они поедают друг дружку, если находятся в «неволе», где им угрожает опасность или голодная смерть. В советском государстве тюремная система применила этот метод на деле и занялась «перековкой» воров, превращая их в безропотную, рабочую силу. А принцип расшатывания воровского движения заключался в том, что самых отъявленных законников сажали в одну камеру и методично создавали невыносимые условия. Это называлось: «Два медведя в одной берлоге не уживутся». Выдерживали только сильные, как и крысы, «поедая» друг друга, а в конечном результате выскакивал с такой «перековки» только волевой, сильный духом арестант, который потом не страшился даже самого «черта». Но это еще было половиной беды, практиковались пресскамеры, в которых укомплектовывались сломленные воры, подписавшие соглашение работать на администрацию тюрьмы.
Крутов готовился тщательно к предстоящей «ломке», он знал, что оперативная и режимная части и обязательно подыщут ему «особую» камеру или спустят в санпропускник, где его – вора-законника попробуют «уговорить» отказаться от воровской идеи. В таких обстоятельствах полагаться на собственные силы может только сильный духом, умный и дерзкий человек, способный дать отпор беспредельщикам-зэкам, прислуживающих тюремному начальству. Но тщательный обыск исключал пронос в тюрьму острорежущих предметов, и рассчитывать придется только на силу и ловкость рук и ног. Но и это не факт, когда три-четыре человека одновременно навалятся, значит, нужно оружие для защиты.
Несколько дней и ночей он стачивал о бетонный пол рельефные изображения на двадцатикопеечных монетах, превращая их в гладкие металлические бляшки. После этого на каждой пробил гвоздем по два отверстия и заточил края, сделав острыми. Если крепко зажать такую бляшку между главным и указательным пальцем, она превратится в опасное оружие, способное вскрыть вены не только себе, но и повредить противнику горло. Крутов размял кусок хлеба до тестообразного состояния и добавил пепел от сигареты, отчего вся масса приняла черный цвет. Закатал в тесто по отдельности пять блях, предварительно просунув в отверстия две спички. Когда тесто основательно затвердело, обточил бляшки, напоминавшие по своей форме пуговицы, и отполировал до блеска. Пришил пять пуговиц к куртке, которую разрешалось иметь среди личных вещей. Бывалые люди подсказали ему, как «В Белом лебеде» можно проскочить ФЛОКС , заплатив хорошую сумму кое-кому из тюремной охранки. Несмотря на тщательнейший отбор среди сотрудников тюрьмы, в каждой смене надзирателей находились типы, не брезгующие мздой, через которых удавалось пронести в камеры запрещенные предметы.
Этап пришел поздно ночью, на улице стоял сильный мороз. Пока держали в клетке-отстойнике, а затем перевели в прогулочный бокс, начали отмерзать руки и ноги. Заключенные стали возмущаться. Вот тут-то и появились жлобы из хозобслуги и навздежку вывели несколько недовольных заключенных. Всех повели в санпропускник, расположенный в подвале за двумя мощными дверьми. Первым показал свое умение избивать людей, завхоз санпропускника, по кличке «Морда», шел слух, что он занимался восточными единоборствами и отрабатывал приемы на осужденных. Другие активисты взяли в руки деревянные киянки. Били жестоко, стараясь угодить по коленным и локтевым суставам, чтобы люди от боли теряли сознание. Крутову перепало от «Мороза» – коменданта пересылки и его приятеля «Сельского», с которыми он сцепился сразу же, как только попал в санпропускник. Сергею удалось избежать сильных ударов, прикрывшись вовремя мешком, но без ссадин все-таки не обошлось, резиновым шлангом досталось по лицу и шее.
К тому времени, солдаты из охраны, выстроившись в два ряда, прогоняли заключенных сквозь строй пинками и ударами дубинок. Так продолжалось до тех пор, пока последний осужденный не покинул прогулочный бокс и не попал в санпропускник.
Затем был душ, обжигающий горячей водой и резко переходящий на холодную. Все, что имелось в мешках-сидорах: табак, сигареты, туалетные принадлежности, забрали. Позволили взять немного махорки, предварительно отмерив одной миской. Началось распределение по камерам, и некоторые заключенные угодили в знаменитую 17-«Ж», самую, что не наесть, «исправительную».
Полковник Лизунов, начальник режимного отдела Усольского управления, чуть ли не каждый день встречал этапы и, поигрывая знаменитым кистенем, грозился лично выбить дурь из головы заключенных. Те, кто отведал кистеня, знают, что такое проломленный череп или ужасные кровоподтеки на ягодицах. С особо-опасными, полковник проводил индивидуальные беседы, перед тем, как определить их в камеры.

Истязание под видом исправления.

Крутова завели в кабинет и приказали стоять смирно перед начальником. Просмотрев личное дело Сергея, Лизунов обратился с вопросом:
– Крутов, тебя на свободе таким нарисовали или во Владимирской тюрьме авторитетом стал? Смотрю, в карцер неоднократно попадал за разные нарушения. Ты смотри! У него еще нападение на офицера. Крутой что ли?! Или ты только по фамилии такой?
– Ты давай по существу, начальник, не надо мне твоих гнилых заездов. Сесть можно?
– Постоишь, не рассыплешься. Надеюсь, ты понял, куда прибыл и что тебя ожидает, если не укоротишь свой блатной гонор?
– Мечтать не вредно.
Лизунов от удивления вскинул брови и замотал головой от наглости заключенного.
– Тебе мало перепало в санпропускнике или ты еще хочешь добавки? Так я устрою тебе такую профилактическую встречу…
– О, да. Когда семеро на одного, – перебил Крутов полковника, – это ты называешь профилактикой?
– Я сейчас позову нашего знаменитого «Морду», он с тобой один на один поговорит.
– Да не гони ты пургу на ночь глядя. Уфаловать  меня собрался, завязывай сразу, ничего не выйдет.
– Знаешь Крутов, когда я разговариваю с такими отребьями, как ты, то иногда находятся не до конца падшие. Я таких перевидал сотнями, и многие ползали на коленях, прося пощады, чтобы я помог им и убрал из камеры, где их грозились превратить в девок.
Крутов усмехнулся:
– Это ты малолеткам причесывай, я на твои мульки не поведусь.
– Значит, разговора у нас с тобой не получится?
– У вора с мусором?!
– Ну, гляди, мое дело предложить…
– А мое отказаться, – перебил его Крутов.
– Интересно, кто поручился за тебя, когда принимали в свою шайку воров?
– Ага, щас, так тебе и сказал, облезешь и неровно обрастешь, – Крутов продолжал держаться устойчиво.
– Мне нужно определиться, в какую камеру тебя направить, может ты самозванец, с тебя спросят авторитеты, а администрации потом отвечать за тебя.
– Слышь, ты, что под Сныцеревым на цирлах бегаешь, базар фильтруй! Я похож на узбекскую тюбетейку, чтобы твою шнягу проглатывать?
Лизунов поднял брови от удивления.
– Крутов, да ты оборзел в корень! Совсем страх потерял?
– Начальник, ты мне по ушам-то не езди, я же вижу, как ты мне слюнтявку проталкиваешь. Хочешь меня на стремном базаре поймать?
– Фу! Да перестань ты корчить из себя блатного, говори по-человечески. Отвечай на вопрос, кто тебя положенцем назначал?
– Ленька Брежнев. Слышал о таком босяке? – не моргнув, съязвил Крутов.
– Знал, знал! – ехидно ответил Лизунов, – теперь я точно знаю, в какую камеру тебя запереть.
– В какую?
– У меня там собрано звено из отличников