В "БЕЛОМ ЛЕБЕДЕ"

положил в карман куртки, догадываясь, что «урядники» скоро прибегут с обыском.

Лизунов, повертев в руке заточенные круглые пластины, пристально вгляделся и вдруг его озарило. Он тут же позвонил по телефону и пригласил к себе оперативного работника. Лейтенант Микулинский явился через две минуты. Полковник, протянув бляшку, спросил:
– Как ты думаешь, на что похоже?
Опер осмотрел пластину и, заметив два отверстия, предположил:
– Да вроде, как бы пуговица, только железная…
– Лейтенант, возьми людей, и быстро бегите в карцер. Обыщите Крутова, излазьте кругом, возможно, вам удастся еще отыскать пластины.

Крутов вовремя спрятал три бляшки. Дверь с грохотом открылась и первым делом надзиратели приказали ему раздеться до трусов. Превозмогая боль, он снял с себя одежду и вышел в коридор. Оперативник с брезгливостью осмотрел тело Крутова, «разукрашенное» множеством синяков и кровоподтеков и потребовал спустить трусы и присесть несколько раз. Сергей подчинился и, опираясь о стену, присел, но подняться не смог, от боли перехватило дыхание, видимо были сломаны ребра. Контролеры тщательно проверили всю одежду, и нашли одну пластину в кармане штанов, а другую удалось обнаружить на полу в углу камеры. Микулинский, рассуждая логически, что на куртке должно быть пять пуговиц, допытывался у Крутова, где он спрятал последнюю. Не получив ответа, ударил два раза по ребрам, как раз в то место, где по всему боку расползлась синева. Сергей охнул от боли и, хватая ртом воздух, зашелся в кашле. Болезненный вид арестанта нисколько не смутил оперативника. Через этого «воспитателя» прошло столько законников, что очередной воровской авторитет не тронул его «луженые» нервы. Крутова заволокли в камеру и оставили раздетым на ледяном полу.
Лизунов остался доволен осмотром карцера, но пожурил оперативника, что не нашел последней пластины, хотя, как рассудил он вслух, она могла оторваться во время потасовки в двадцатой камере. Но осмотр «пресскамеры» не принес желаемого результата, пуговицу так и не удалось обнаружить.
После объявления отбоя во всех камерах и в том числе в карцере, опустили нары, и Крутов с блаженством растянулся на широких железных пластинах, обдавших холодом его тело. Снял с себя куртку и укрылся с головой. Края подоткнул под бок, но холод все равно доставал, не давая заснуть. Часто переворачивался с боку на бок, постанывая от боли. Нагрев немного своим дыханием воздух под курткой, на какое-то время погрузился в дремоту. Очнулся и первым делом вспомнил, что с ним приключилось. Нащупал бляшку между уголком нар, затем долго возился с ней, стараясь достать. Положил на виду, чтобы воспользоваться без промедления. Снова задремал. После пробуждения, подумалось: «Не дать этим тварям наброситься скопом. Налягут вчетвером, а пятый… Такой позор, только смерть смоет. Надо быть на стреме». Наконец, он крепко заснул. Пробудился от холода, край куртки откинулся, оголив спину. Вспомнил привидевшийся сон: сосновый лес, деревянный дом, окруженный забором. Вот он спустился в подвал и увидел на топчане человека. Да, да – это была Екатерина. Бледное лицо, под глазами темные круги и слезы на глазах. Она протянула руку, прося о помощи, но Сергей повернулся и ушел. «Катя… Что же ты приснилась мне? Неужто во мне совесть заговорила. А ведь все верно, я сейчас испытываю тоже самое, что и она: унижение и бессилие! Тогда я мог помочь ей, но побоялся пойти против Аркана. Жалко ее, мне она понравилась. Сейчас мне тоже, как и ей, никто не поможет. Пойду конца…» Последние мысли растворились, словно в тумане, сон снова одолел Сергея.
Проснулся Крутов оттого, что кто-то крепко сдавил его за горло пальцами. Благо, мышцы на его руках были крепкими, недаром во Владимирском централе отжимался от пола сотню раз, потому желание выжить оказалось сильнее боли, схватив кого-то за запястья рук, с силой отшвырнул от себя.
Активист «Морда», ударившись об угол железного столика, глухо зарычал и, отскочив к двери, приготовился к новому броску. «Мороз», размахнувшись тяжелой дубинкой, ударил Крутова. Сергей успел выставить руку, и дубинка прошлась вскользь. Подскочил «Морда» и, оттолкнув в сторону «Мороза», приняв стойку, собираясь нанести удар. Крутов опередил его на доли секунды и, зажав бляшку между пальцев, бросился на активиста. С размаху он полоснул «Морду» по шее. В горячке завхоз сразу не понял, что произошло, но увидев у Крутова заточку, схватился за шею и с диким ревом бросился из камеры. Увидев разъяренного зэка с заточенной платиной, нарядчик «Мороз» метнулся за своим корешем.
Контролеры, размахивая дубинками, все ближе подходили к Крутову, рассчитывая добить. Сергей, расставив широко ноги, приготовился защищаться и громко гаркнул:
– Что, мусарня драная, взяли?! Крови моей захотели? Нате!
Крутов полоснул себя заточкой по венам. Кожа расползлась в стороны, обнажив белые мышцы. Кровь фонтанчиком брызнула из широкой раны. Крутов продолжал неистово пластать заточкой по руке. Затем полоснул себя по груди сверху вниз. Чтобы закончить экзекуцию, оттянул кожу на брюшине и с силой произвел два надреза. Второго раза было достаточно, чтобы мышцы на животе разошлись. Раздалось шипение и в тот же миг, запузырившись, из раны пошла кровь.
Навидавшись на своем веку всяких «концертов» с участием заключенных, контролеры, оторопели и отступили. Никому не хотелось стать жертвой разъяренного вора-законника. Крутов не чувствовал боли, он пребывал в состоянии эйфории и, зловеще улыбаясь, наслаждался бездействием тюремщиков. Он сделал один шаг, переступив порог камеры, но пришедший в себя «Морда», гикнув во весь голос, нанес ему сильный удар ногой в лицо. Крутов упал. Несколько ударов дубинками довершили истязание, Сергей потерял сознание и замер, уткнувшись лицом в пол.

После того, как Крутова выписали из санчасти, полковник Лизунов периодически целый месяц сажал в карцер непокорного вора. Режимник из управления, работая с тюремными оперативниками, тщательно изучил личное дело заключенного и нашел небольшую зацепку, с помощью которой решил своеобразным способом пошатнуть авторитет Крутова среди авторитетных осужденных. По мнению работников управления, воры старой формации подходили к черте, за которой заканчивалась их долгая деятельность. На смену старым ворам приходили молодые, «замешанные» на другой закваске, имевшей называние – коммерция и становились непосредственными участниками «затирания» былых понятий. И, как рассуждал Лизунов, именно в такую среду входил Крутов. Для «беседы» нужен был кто-то из старых воров. Лизунов подыскивал кандидатуру.
Давление на Крутова не дало положительного результата, только пострадали завербованные оперчастью агенты. Двоих с опасными ранами пришлось отправить в тюремный лазарет и наложить швы. Завхоз санпропускника чудом избежал смерти, еще чуть-чуть и вор вскрыл бы ему яремную вену.
В третьей декаде июня полковника Лизунова пригласил в свой кабинет начальник пересыльной тюрьмы майор Голованов. Среди нескольких сотрудников в форме, полковник увидел генерала Сныцерева.
– Знакомься Лизунов, – Сныцерев представил полковнику незнакомого мужчину в штатском костюме, – это товарищ Ярцев, прибыл из Москвы, интересуется нашими достижениями в установленном режиме и конкретно, осужденным Бабушкиным.
– Это, которого Бриллиантом кличут, – Лизунов протянул руку и поздоровался с Ярцевым, – таких тварей давить нужно, чтобы не распространяли свою воровскую заразу среди заключенных.
– Отчасти с вами согласен, – кивнул московский гость, – товарищи офицеры, я думаю, что нет особой необходимости объяснять вам, что за тип этот Бабушкин и каких он придерживается убеждений. По поводу данного вора я уже разговаривал с генералом Сныцеревым и предупредил, что в КГБ и в главном управлении ИТУ заинтересованы, чтобы этот отрицательный элемент не возвращался в колонию, а остался в вашем учреждении. Но, прежде мне необходимо побеседовать с Бабушкиным и с его помощью попробовать изменить острую ситуацию, возникшую в воровской среде. В общих чертах опишу вам следующую картину: после призыва Хрущева, покончить с ворами в союзе, с каждым годом их становится меньше, но они продолжают крепко держать власть в своих руках, я имею в виду в некоторых лагерях и тюрьмах. Влияние на осужденных таких воров, как Бабушкин, пожалуй, огромно, и потому принятое решение в министерстве внутренних дел и в том числе в КГБ, расколоть до основания воровское движение в стране и покончить с уголовными авторитетами, действует безотказно. Но существует другая угроза от этого «Бриллианта» и подобных ему воров, придерживающихся старых понятий, они тормозят осуществление реформы в исправительной системе. Бесспорно, они – настоящие вожаки среди многих осужденных, содержащихся в колониях и тюрьмах и необходимо еще жестче бороться с преступностью и изолировать блатных от простых работяг. На данный момент в комитете возник интерес к Бабушкину в связи с переделом сфер влияния воров. Как вам известно, грузинские воровские кланы и славянские, имеют много общего, но в связи с воровским собранием в Кисловодске многие кавказские воры перетягивают на себя одеяло, и постепенно уходят в коммерцию. В то же время славянские воры, такие как Бриллиант, Гром и прочие, не придерживаются новых взглядов своих собратьев и принципиально отстаивают собственные интересы в воровском мире. С политической точки зрения нам необходимо еще глубже вбить клин между этническими группировками и заставить воров начать между собой войну. Опираясь на авторитет Бабушкина, мы продолжим реформирование системы и завершим ваш проект по исправлению, даже самых отъявленных преступников. Если Бриллиант не захочет принять наши условия, то для него остается один выход – строжайшая изоляция, а если и это не поможет, то… – Ярцев намеренно создал паузу, чтобы каждый из офицеров докончил его мысль по-своему, – надеюсь, я понятно изъяснился?
Офицеры согласно закивали. Сныцерев обратился к начальнику режима:
– Полковник Лизунов, совместно с оперативным отделом, обеспечьте встречу товарища Ярцева с осужденным Бабушкиным. Я так себе думаю, что от результата этой встречи будет зависеть дальнейшая судьба вора…
– Иными словами жизнь Бриллианта будет зависеть от его согласия сотрудничать с органами КГБ, – дополнил Лизунов.
– Особо не рассчитывайте на лояльность Бабушкина – этот «Чапаенок» не поддается в решении вопроса помощи администрации, считаю, такую затею тупиковой, – высказался оперуполномоченный Микулинский.
– Как ты его назвал, Чапаенком? – спросил удивленно Лизунов.
– В личном деле вычитал, Бабушкина в детстве так называли…
Ярцев, видя, что тема разговора начинает меняться, перебил сотрудников:
– Я все-таки попробую навязать Бабушкину свою точку зрения в том, что политический вопрос не должен касаться воровского сообщества. Уголовный мир в своей ипостаси никогда не должен пересекаться с политическим, тобишь диссидентским движением в союзе. Нам не нужна головная боль в этом вопросе, все должно иметь четкое разграничение: уголовный элемент пребывает в своем