В "БЕЛОМ ЛЕБЕДЕ"

стойле, а политически « подкованные» строго в своем. Не хватало еще, чтобы уголовники за время пребывания в колонии, поднаторели в этом вопросе. Мне нужен один из авторитетных воров, который придерживается новых веяний в воровском движении, я хочу свести его с Бабушкиным и путем прослушивания, разобраться в их взглядах на сегодняшнее положение в стране среди преступников. У вас есть такой на примете? – спросил Ярцев начальника тюрьмы Голованова. Майор перебрал в уме несколько осужденных и, взглянув вопрошающе на Лизунова, предложил:
– Крутов, как раз должен подойти. Крепкий тип, мы пытались сломать его упрямый дух, но в этом плане он оказался устойчивым. Его можно только физически уничтожить. Правда, он сейчас в карцере «загорает», но для такого серьезного дела его можно перевести в двухместную камеру, где у нас размещено оборудование для прослушивания.
– Хорошо, майор, как только я проведу беседу с Бабушкиным, позаботьтесь, чтобы они встретились в этой камере, – отдал распоряжение сотрудник КГБ.

После обеда полковник Ярцев находился в кабинете начальника тюрьмы. Раздался стук в дверь и офицер, дежуривший в корпусе, ввел пожилого мужчину, прихрамывающего на одну ногу. Ярцев из-под лобия взглянул на Бабушкина и строго сказал:
– Представься, как полагается по форме.
– А я не у тебя в пехоте служу, – устало ответил осужденный, – лучше пригласи сесть, а то у меня нога болит.
– Отбили во время профилактической беседы в санпропускнике?
Бриллиант ехидно улыбнулся и ответил соответственно:
– Раз ты в курсе, начальник, что тогда спрашиваешь.
– Ладно, Бабушкин садись, – предложил Ярцев и пододвинул пачку папирос, – закуривай.
– Благодарю, но у меня свой табачок.
– Тебя правда, кто-то побил, что у тебя с лицом? – спросил полковник, делая вид, что не знает, как бугаи из хозобслуги совсем недавно «перевоспитывали» Бриллианта.
– Стар я уже, голова закружилась, ударился вот о шконку.
– Хорошо же ты ударялся, ладно бы один раз, а то ведь столько ссадин на лице. Может, помощь нужна, так я накажу твоих обидчиков…
– Как-нибудь обойдусь. Чего хотел, начальник?
– Давай сразу с тобой договоримся, я приехал из столицы и мой интерес к тебе возник не на пустом месте. Для понимания и взаимного уважения, Владимир Петрович, можешь называть меня Семеном.
– Начальник – так будет проще и короче. Так чего ты конкретно от меня хочешь?
– Мне необходимо, чтобы мы с тобой пришли к согласию в одном очень важном вопросе.
– Слышь, начальник, поговаривают, здесь все серьезные разговоры пишутся, – сказал таинственно Бриллиант, крутя в воздухе указательным пальцем, – не думай, что я клюну на вашу очередную «закидушку» о смене своего статуса.
– А зачем писать? Если мы договоримся, то все останется между нами.
– Дуру не гони, начальник, я этой гребенкой уже с малых лет не чешусь. Лучше скажи, с какой ты «конторы», а то я не вижу, как ты ко мне подкрадешься на мягких и пушистых лапках? – усмехнувшись, спросил Бабушкин.
– Разговор у нас с тобой пойдет о государственном интересе, значит, сам должен догадаться.
– Надо же, вот и гебисты от меня чего-то захотели. Ладно, и с такими судьба сталкивала. А теперь давай поконкретнее, чего надо?
Ярцев достал из портфеля пачку бумаг и, найдя нужный листок, протянул Бабушкину.
– Прочти.
Бриллиант поправил очки с мощными плюсовыми стеклами и, не смотря на плохое зрение, разобрал напечатанный текст.
– Эх, начальники, а не закатать ли вам губу. Ты хочешь, чтобы я согласился с этим воззванием и помог советским зэкам стать безропотным стадом.
– Ты еще не разобрался, как следует в сути этого документа, а уже делаешь выводы.
– Здесь и дураку понятно, что ваше чека роет яму, в которую хотят спихнуть весь воровской мир союза.
– Интересно, и чего же конкретного ты там увидел?
– Ты хочешь, чтобы я – авторитетный человек, обратился к ворам и братве с предостережением, не ввязываться в политику страны. А не ваши ли начальники строят эту политику, чтобы одни «боговали» а другие сидели на «голохреновке». Начальник, хочешь, популярно объясню, что я увидел в твоей бумажке.
– Только давай без матов.
– Вы держите заключенных в лагерях в «черном теле» и забиваете им мозги нудной политинформацией, что все они живут в цветущей стране. Но вы строите политику так, чтобы вся эта масса, получая коммунистическую жвачку, не могла ее выплевывать, а проглатывала и усваивала в мозгах. Люди выходят из тюрьмы забитые, отупевшие, насквозь пропитанные вашей пропагандой. Все ценности в вашей политике – это неспособность соображать, лень и беспредел. Вы не хотите и не можете договориться с ворами, потому ломаете их, чтобы превратить в послушное стадо. Но мы пока еще в состоянии сдерживать братву и поддерживающих нас мужиков, потому что умеем договариваться. То, что ты предлагаешь мне, расколет воровское сообщество окончательно и начнется беспредел, о котором я упомянул. Я знаю, зачем вы нас сюда сгоняете со всего союза, вам надо установить свой порядок в зонах, а мы мешаем. Ваша гнилая система стоит у черты, и один хороший кипишь в какой-нибудь зоне, поднимет всех людей в лагерях. Вам не остановить это, попомни мое слово, начнутся бунты. Вы замыслили провести реформы и захотели изменить людское мышление, но никогда не признаетесь, какими методами действуете. Ведь сущность закоренелого вора изменить вы не можете, вы только способны сломать его убеждения, потому что ваши законы созданы для скотов, а ваша верхушка никогда не будет их соблюдать.
– Ты так категоричен…
– Как и ваша никчемная система.
– Значит, ты не хочешь помочь заключенным?
– Нет! Я не хочу подыгрывать вам в этой партии. Вы опасаетесь, что воры и советские зэка станут сочувствовать диссидентам и повернутся задом к вашим начальникам-коммунистам. Вы поставили не на ту лошадку, я даже не стану смотреть на вашу наживку, а не то, чтобы ее заглатывать. Вы и так держите нас за быдло и хотите, чтобы мы лизали ваши сапоги, да принимали непреложную истину, которой нашпиговываете наши мозги. Вот такой мой ответ твоей чека. Доволен?
– Я примерно догадывался, что ты ответишь именно так. Может, не будешь спешить и подумаешь…
– Я же сказал – нет! Все начальник, базара больше не будет, можешь заказывать похоронную команду.
– Ты что, помирать собрался?
– Ты знаешь, я свое пожил и мне не стремно перед людьми. Я даже буду горд, если внемля моим наставлениям, братва и мужики выйдут на свободу самостоятельными в своих убеждениях и выплюнут «советскую жвачку». «Белый лебедь» – это мой последний причал, чувствую, с этой тюряги меня вперед ногами вынесут. Ваша система сделает так, как было задумано, но если все же это случится, пусть решение воров и братвы будет на их совести, участвовать в ваших интригах я не буду.
– Владимир, или как тебя еще зовут, Василий, своими рассуждениями ты напоминаешь мне старых, большевистских руководителей, они были такими же убежденными и непоколебимыми…
– Как некоторые воры-законники? – перебив, спросил Бриллиант.
– Ишь, размечтался. Нет, пожалуй, я говорю о предателях революции, которых ожидал не минуемый расстрел.
– Я ведь не глупый и твой намек понял. Все начальник, завязывай этот базар и вызывай конвой.
– Возьми папиросы, – предложил Ярцев пачку «Беломорканала».
– У меня свои, – сощурившись презрительно, ответил Бриллиант и, дождавшись дежурного офицера, направился к выходу.

Встреча с Бриллиантом

Сергея Крутова с самого утра подняли на ноги и вывели из карцера. Каптерщик-зэк принес мешок с личными вещами, и Крутов догадался, что сейчас его переведут в другую камеру. Вот только в какую, снова к беспредельщикам-отморозкам?
– Командир, куда меня? – спросил Сергей у старлея.
– В седьмую.
– На «спецпост?» Там же двушка.
– А тебе не надоело в одиночке куковать?
– Да, обрыднуло уже.
– Крутов, я смотрю, ты поспокойнее стал, видимо пребывание в карцерах тебе на пользу пошло.
– Не угадал, скорее мудрее я стал.
– Так может, за хорошее поведение и освободят досрочно, – хохотнув, высказался старший смены.
– Мечтать не вредно, – ответил Крутов, а сам подумал: «В натуре, что-то я спокойно с ментами разговариваю, обычно они меня раздражали. Наверное, устал. Сейчас бы упасть на матрац, да суток трое, чтоб никто не кантовал. Отоспаться вволю, чтоб бока заболели. В натуре, как здесь тепло. Я уже стал забывать, какой бывает теплая хата».
Крутова завели в узкую двуместную камеру и закрыли дверь. На единственной шконке, на нижнем ярусе лежал пожилой мужчина, судя по внешнему виду он был немого суховат и казался уставшим и немощным. Сергей поздоровался, и представился:
– Меня Крутом погоняют, зовут Серегой, – он протянул руку арестанту.
– А меня зовут Васей Бриллиантом, – ответил вор и подал руку.
Крутов в изумлении уставился на сокамерника.
– Вася Бриллиант?!
– Крут, я уже слышал о тебе. Выходит, ты и есть Громовский протеже?
– Верно, Пашка за меня особо поручился. Аркан с Мерабом меня тоже поддержали.
– Знаю всех, пересекались. С Громом общался тесно. Серега, я здесь недавно, братва до меня еще не достучалась. Столкнулся я здесь со здешними порядками… Актив здесь прикормлен управленческими мусорами, слишком б…ский, разбушлатились черти, совсем страх потеряли, – Бабушкин потер ушибленную скулу, на которой красовалась багрово-синяя гематома. Поднялся со шконки и присел на краешек постели.
– Так, тебя тоже, – Крутов задрал полу куртки, обнажив торс, находящийся в жутком состоянии: от левого плеча наискосок тянулся к животу багровый шов. В области печени располагался едва затянувшийся рубец. На боках синяки уже начали проходить, но до сей поры отливали желтизной.
– Вижу, что вскрылся. А кто на тебя наехал?
– В «двадцатке» кумовья пять шакалов собрали, двоих я успел «пошинковать». Набросились скопом, запинали твари… В карцере, эта мразь – «Морда» добавил, чуть челюсть мне не раскрошил.
– Вот гнида! – воскликнул Бабушкин, – он меня с какими-то быками в санпропускнике «отметелил». Ты прокурору жаловался на этот беспредел?
– Я считаю это беспонтовым занятием. Здесь в «Лебеде» генерал «Шницель» всем прокурорам – прокурор.
– Я никогда не жаловался на этих б…й, это ниже моего достоинства. Другое дело, когда главные мусора с комиссией в зону нагрянут, вот тут-то и надо открыто высказываться о беспределе, чтобы высшим мундироносцам было стремно перед своими подчиненными. Серега,
не было у тебя желания сдаться? Ведь выдержать такие мучения…
– Покоя хотелось, тепла, нормального общения с братвой. Но желания сдаться… Нет, не было.
– Значит, в тебе сидит иной дух. Серега, а ты давно сюда пришел?
– Месяц, как пригнали. На меня режимник из управы взъелся, из карцера не выпускает. Сегодня, без всякой объявы выпустили и к тебе подсадили. Я в шоке.
– Знать, что-то мутят, нутром чую, – ответил Бриллиант и перешел на другую тему, – что в «Лебедь» тебя пригнали, понятно, многим ворам сюда путь определили. За что тебя на суд подтянули?
– За убийство зоновского опера закрыли. Пятнашку накрутили.
– О! Ты его в зоне грохнул?
– Я в несознанке.
Бриллиант понятливо прикрыл веки и, кивнув на дверь, приложил палец к губам.
– А хотя бы и так, один хрен – мусору туда и дорога.