психериус

между собой суть жизни и смерти.
Если представить себе принцип вырабатывания единой идеи под разными трактовками, с первого взгляда непохожими и разными, но близкими и абсолютно одинаковыми вблизи, говорит он, то это то, что непременно является основным условием для двигателей сверхматериального, потому как все в этом смысле есть старая пластинка с одной песней и словами, повторяющимися непрерывно.
Если же представить себе принцип выработанного и осмысленного порядка, в котором идея – постоянно совершенствующееся понятие о самое себе, это, говорит – в мире настоящем и “антиреальном”, как обычно его называют. Те, кто работают с этим.
А все началось с того, что кто-то, кто уже давно не является хозяином положения в собственном  внутреннем мире, понял, что только лишь разобраться в идейном построении всего сущего будет недостаточно, потому что это поверхностно и пусто до безобразия. Так думалось с самого начала и всерьез не принималось никогда, потому что прекрасно понималось, что все может быть с точностью до наоборот  и никаких выводов делать не стоит по причине абсолютной неосведомленности в этом вопросе, в то время как  все убеждения, считавшиеся сокровищем, отошли назад и больше не представляли собой ровным счетом ничего. Сознание начало кричать и звать на помощь.
Тогда все начало меняться на глазах, словно кто-то подал руку помощи, имея в мыслях состав порочных и «проконкистадоре» действий для замены старого на новое и искоренения давно потерявших свою внутреннюю актуальность сверхматериалистических порывов. Это было начало новой эры рабовладения в рамках всего ложного посредством всего лишь одного слабого подсознания. Оно должно было стать генератором новых идей, бредовых, в большинстве своем – далеких от идеала и, прямо сказать, жестких и, на первый взгляд,  непродуманных. Смысл? Очень прост: заставить, именно заставить принять иной порядок наиглобальнейшего и вторить ему до скончания веков. Сперва казалось, что этого ради можно сломать полусгнившие и покрывшиеся плесенью невостребованности ценности, вмиг переставшие быть единственным настоящим в мире ложном. Только потом произошло невероятное: все прежние задачи нового режима рухнули, и на свет появилась цель, в свой примитивности и безнравственности больше походившая на подростковый терроризм, поражающая своей слепой агрессией. Одна единственная: -  забыть все, что говорил сопроводитель всей этой истории, и отдаться полностью и целиком кошмару, который только начался и дошел до середины бесконечности, которая призвана увлечь в мир “антиреальнай” и, коверкая всю картину «настоящего», лишить всего, что есть в мире ложном, которого просто не существует. На то он и ложный, говорил он.
А в “ложном” все должно быть ложно. Даже вопросы, на которые всегда получают такие же ложные ответы. Туманные, непонятные, с явно чувствующейся уклончивостью. Все это кажется полнейшим абсурдом, чудовищным недоразумнием и абсолютно ненужной игрой больного и падкого до крови и слез воображения. Странный сопроводитель, временами противореча самому себе, меняет суть всего изложенного, причем так незаметно и плавно перестраивая смыслы, выворачивая наизнанку местное измерение. Очень легко попасться на его удочку, потому что он – профессиональный ловец мыслей. От этого всегда хотелось убежать, скрыться, завернуться в полиэтилен и не слышать надрывных стонов внезапной тишины, которая своим белым криком потрошила мозги и.…Все очень просто с одной стороны и чертовски сложно с другой. Со временем, захлебнувшееся в потоках неизвестности сознание, задается лишь одним вопросом: что это? То, что вокруг – это то, что должно быть или этого никогда не было и быть не может? Если первое, то почему оно пульсирует своей зловещей таинственностью и дает повод убеждать себя в том, что все это – такой же дешевый обман, как заказной рождественский фокусник? Излучает неуверенность в самой себе, скрипит своей же хрупкой сущностью и хочет казаться созревшей до абсолюта структурой без будущего. Если второе, то почему оно есть вообще?! Каков смысл мешать и без того размытые рамки, отделяющие “то, что есть от того, что быть не может”, вместо того, чтобы просто стать самим собой?
Нежелание стать собой, лишь изредка вдохновляя и подкрепляя себя отдельными и довольно нечастыми гастролями по “ложному”, значит – неуверенность, а  возможно просто тоска по приключениям в чем-то запрещенном, но жутко манящем, таком же опасном, как  обыкновенное бездействие. Начинается тогда, когда все, что изучено досконально, но не приносит плодов, которые могли бы, но никак не могут спасти положения, повторяя своей неизменно скучной и ненужной “идеальной” сущностью одно и то же, доводя принцип действия наиглобальнейшего до грани безысходности и полного отчуждения от собственной первоосновы. Там он, принцип, начинает искать и находит выход в простых вещах: он не может существовать без действия и потому устремляется туда, где много работы – в сверхматериальное. Только он не знает главного – чего он хочет и чего он ждет в дальнейшем. Хочет ли он полного воссоединения  с первоосновой, либо привлечения этой самой первоосновы в сверхматериальное путем полного ее пересмотра. Причем вполне возможно и то и другое. Первое, если с помощью сверхматериального получается некий коридор, по которому в мир наиглобальнейший поступает отфильтрованная идея “ложного”, получающая статус “нейтрального”. Второе, если путем разложения всей идейной сути материального просто впихнуть настоящее, вытеснив этим самым всю отрицательную противоположность, но только в том случае, если игра действительно стоит свеч. Что сомнительно, потому что все имеет свои рамки и собственный статус некоего “особо важного фрагмента союза двух крайностей: реальности и антиреальности”, чтоб ее. Где оба явно не уступают друг другу по силе влияния на общий конвейер всех принципов и идей, рано или поздно проявляющихся в обоих аспектах “реальности”.
Интересна и сама мысль сопроводителя о том, что “реальности не существует”. Тоже абсурд. В чем же она, как не в самой себе? Или  чем она проявляется, как ни сама собой? Может быть в том, что сама же и дает повод усомниться в собственном существовании? Она так пластична и переменчива, эта реальность, говорит голос, что то, что реальным быть не может, делается вмиг настолько «де-факто», что «реальность» привыкла видеть только под собой, широко открытыми глазами глядя, как  вся ее реальная сущность расплывается на глазах, образуя нечто издалека напоминающее «имеющее возможность быть реальным». Начинаются долгие споры о том, что может быть и что не может быть этим самым реальным. Оказывается, что реальным ТАМ может быть все, что не имеет  к  ней самой ни малейшего отношения. А то, что по своей природе УЖЕ является реальным, быть им никогда не может, потому что не имеет к тому никаких  предпосылок, ПОТОМУ ЧТО одно компенсируется собственной противоположностью. Наличие твердой оболочки гарантирует вязкую внутренность и наоборот.   То есть - проще всего стать реальным, на деле таковым не являясь. Если это так, тогда становится абсолютно ясным, откуда берутся доводы о нереальном, сравниваемые с наиреальнейшим, как эталоном всего сущего. Сущего в том, что меньше всего реально в этом бардаке.
Да и вообще, поводы, дающие утверждать что-либо о реальном или обратном ему, сами являются далекими призраками реальности, которая, запутавшись в себе, спихивает решение задачи, которую сама же придумала, на собственное отражение в зеркале. Сны, говорит она.
Сны. Она сама говорит о том, что является ее частью, но как-то странно не желает отвечать за все свое. Сны? – спрашивает неуверенно и с тихой надеждой на саму себя, - сны? Да, конечно! Это то, на что можно запросто свалить все противоречия собственной системы и уйти от прямого ответа, потому что это личное. Это резервный вариант, который иногда просто теряется из виду, потому что так мал и ничтожен по свой сути, что сразу заметить его невозможно. Сны. Вызывающие снисходительную насмешку и нежно розовую надежду, сами прекрасно осознавающие свою глобальность и непосредственную близость к этому самому наиглобальнейшему, потому что они – наиглобальнейшее. Так скромны и ненавязчивы, что может показаться, что это просто довольно посредственное звено в неудачном процессе воссоединения двух  противоположных аспектов реальности, давно уже осознавшей всю свою потерянность во всех вопросах, которые она же поставила, но так и не нашла на них ответы. Здесь она просто пытается выдать один из ответов за единственно правильный, чтобы не ломать больше  голову над тем, кто же она сама есть. Ими становятся сны. Потому что это ее любимый ребенок, и он вполне в состоянии объяснить все тонкости внешней и главной черты матери-мира. Мать слишком стара и немощна.
Итак, он говорит, что сны – ступень. Самая крутая и отвесная, которую можно себе представить, если очень сильно попытаться вникнуть в смысл этого слова. Главное, говорит снова он – не увести свое над-, под - и просто сознание от мысли о том, что то, что построено на совесть так просто не разрушишь. А это сложная штука и построена она на совесть.
Сны – ступень. Пройти ее – значит пройти все. Пройти и прочесть их от начала до конца, вызубрить на зубок и никому не рассказывать. Потому что все, что сказано, говорит он, срывается и падает в смысловую пропасть и больше никогда оттуда не возвращается, потому что есть строго определенные рамки, за которые выходить нельзя, даже единственной молекулой своего сознания. Их  определяет мать-мир, и сама же стережет и следит за тем, чтобы раз в сотню лет их границы никого не заставили пойти на крайность, следуя естественному инстинкту поиска новых крайностей.
Она же и придумала эти крайности, чтобы уберечь саму же себя от проникновения кого бы то ни было в суть всех составляющих ее принципов действия. Становится ясно одно: она слишком несовершенна, чтобы открыть ворота двух ответвлений реальности и впустить так необходимую для потерявшегося в каком-либо из них “искателя приключений” смысловую подсказку.
Но она боится. Так же, как боится потерять свой резервный вариант (сон), потому что он единственное, что в меру своих сил пытается сдержать смысловой ливень на головы непосвященных, каким бы открытым и непосредственным он не казался на первый взгляд. А таким он и кажется.
Но всего лишь кажется. Играя с самими тонкими структурами бредящего сознания, уверенно указывает рукой на огромную стену где-то у окраины дозволенного и громко заявляет, что это – иллюзия, но иллюзия совершенная, поэтому и усилия требуются совершенные, чтобы нет, да и не поверить в то, что какие-то рамки действительно существуют. Нет никаких рамок, - говорят себе те, кто уже успел немного подзабыть, что иллюзия совершенная и не так уж все и просто.
Можно понять мать-мир в ее стремлении постоянно ставить все обстоятельства в оковы ограниченно дозволенного и с тихой грустью наблюдать за тем, как на глазах тает, коверкается и умирает мечта, которая была вполне реальна, но до тех пор, пока сама себя не