психериус

спектакль, в котором один актер, застуканный за чем-то противосюжетном другим актером, начинает искать пути отступления, осыпая того с ног до головы последними из самых гнусных фраз. Потому что его застукали. А не случись этого, первый продолжил бы плести свои интриги и запускать в спину второго иглы едкой иронии. Только здесь все не так просто. Дурацкой лестью здесь не обойдешься и откровенные проступки не замаскируешь. Одно хорошо – скрывать особо нечего, поэтому можно смело смотреть им прямо в глаза и просто беседовать.
Еще немного и сигарета начнет сжигать пальцы. Мир перестанет плыть сквозь дым, голоса сверху смолкнут и все вернется в привычный ритм одного дня. Конечно, можно понаблюдать за тем, как высокая температура начнет сжигать маленькие клеточки, тогда все продлится, хоть и на совсем короткий промежуток времени. Тогда вся картина окрасится новыми и незнакомыми красками физической боли. Боже, что за идиотизм!
Окурок ударился о землю и сотни огоньков, разлетевшись во все стороны, мгновенно погасли и остыли. Можно было бы до бесконечности наблюдать за этим и удивляться сразу нескольким вещам: красоте, когда этот ад в миниатюре ударяется о влажный асфальт и чудовищно малому времени жизни этого ада. Первое – просто красиво. Второе – как имеющее множество неких акцентов, над которыми интересно думать, когда стоишь так вот, на виду того, что бесконечно во времени. А она, эта красота, живущая вшивые доли секунды, что для нее – ее время? Может быть это тоже бесконечность? Эти вшивые доли тянутся для нее бесконечно долго? Говорят, что для отдельного явления в этом мире существует свое собственное время. Тогда обязательно должно быть что-то, что стоит выше того, на глазах чего стоишь. Тогда и его время в глазах того же высшего – вшивые доли какого-то особенного отрезка особенного времени.
А красота…. Имеет ли она значение при определении продолжительности жизни? Может быть сама красота – понятие настолько растяжимое в своем применении, что и не сразу ее обнаружишь? Вполне возможно предположить также, что это слово настолько пусто и невесомо по своей сути, что не может употребляться просто как характеристика чего-то, что подходит под это определение. Или же наоборот: очень сильное и самодостаточное, имеющее непосредственное отношение ко всему в мире. Неразрывно связанное со всем в мире. Скорее второе, потому что если бы все существовало, как первое, этого слова не было бы вообще.

М вернулся в комнату. Пятна на потолке приобрели свой прежний цвет, а трещинки почему-то сузились и отступили. Ему снова стало смешно. Ему хотелось бы, чтобы в этой квартире происходило как можно больше интересных вещей, вроде таких вот, но этого так мало, что остается лишь смеяться с этих мелочей. Вот он садится на стул, который уже десять лет издает томный скрип, стоит опустить в него свою задницу. Этот чертов стул понятия не имеет о том, что он мог бы хоть раз не издать ни звука, вызвав этим самым безграничное удивление своего хозяина. Но он с завидным упорством продолжает издавать эти унылые средние частоты, думая, что так будет лучше. А эти стены! Им перевалило уже за полвека, а они думают, что все еще могут глотать свет, распихивать его по своим трещинкам, которые, в свою очередь разрастаются все дальше и дальше. Эта люстра! Единственная ее функция в последние пять лет -  собирать на себе пыль и опять-таки нагло воровать свет, который она призвана дарить! Как все запущено, черт возьми!
Самое обидное то, что так было не всегда. Если бы так было всегда, то к этому можно было бы с легкостью привыкнуть. А когда это чередуется периодически, образуя далекое подобие дорожной разметки, то привыкать к этому совсем не хочется, потому что сознание отказывается воспринимать детали ПЕРИОДИЧЕСКИ. В этом, главное, есть смысл. Ему (сознанию) не дают покрыться плесенью и превратиться в люстру, которая собирает на себе пыль. Своего рода встряхивание слежавшихся и спрессованных идей. Профилактика.
Вот он сидит сейчас и рассуждает о том, что лично с ним происходит настолько редко, что можно сказать, что этого с ним не происходит вообще. Его собственное, бледно-прозрачное сознание давно уже спит под толстым одеялом наполовину съеденных будничными бактериями вчерашних и даже позавчерашних стремлений. Его давно уже пора обеспечить искусственным дыханием, потому что еще немного, и оно задохнется. Так давно не было на его памяти этой самой дорожной разметки, которая очистила бы этот подвал получше всякой химчистки. Тогда, возможно, все эти трещинки, пятна, стены и люстры исполнили бы квартетом нечто, от чего стало бы даже не весело, а дико грустно, за потерянное зря время, которое можно было использовать с куда большей пользой. И бесполезно сидеть на скрипучем стуле и…

Потом была эта салонная шлюшка! Ему всегда казалось, что именно такие вот, намотанные на многокаратный камень, самодовольные дамочки, строят его время так, чтобы их кожаные ежедневники пестрили после крутыми заголовками. Этому будет уделено особое внимание на какой-нибудь героиновой вечеринке у одной из ее подруг. Она теряет потоки времени, занимаясь  социально-ранговым эксбиционизмом, доводя себя этим до  ванильно - духовного экстаза. Но это не мешает ей быть собой, черт бы ее подрал! Плевать она хотела на все его наблюдения, если он вдыхает свои жалкие дозы давно купленного ею воздуха где-то на уровне ее колен.
Притормозив, подъезжая к нему, она сделала так, чтобы зеркало ее огромного «Инфинити» слегка задело его левый локоть. Он не стал оборачиваться. Эти богатые девки никогда не смогут воспитать свое воображение другими методами. «Старый знакомый»…
- Привет. Не думала, что увижу тебя здесь, - молчание и взгляд в сторону.
- Послушай, хватит дуться! Неужели ты мог подумать, что в мою постель разрешен вход всем до единого продюсерам? Это его счастье и он об этом никогда не забудет. А я уже и не помню, как его зовут. Брось, садись в машину, в нашем новом клубе уже накрыт стол. Тебе понравится, сегодня туда приезжает группа эфиопских стриптизерш.  
М остановился и посмотрел на нее. Тупая силиконовая улыбка. Он уже не помнит, что произошло в тот момент в его голове и почему он, не отрывая взгляда, распахнул дверь джипа, запрыгнул на сидение и впился в ее губы с такой силой, что она чуть не лишилась чувств.
         - Ничего себе! Ты что, насмотрелся порно? Я не помню, чтобы ты так целовался!
- А я не помню, чтобы ты задавала мне такие вопросы. Поехали, я никогда не видел темнокожих стриптизерш.
- Они не совсем темнокожие. Кофе с молоком.
- Плевать, поехали, я хочу есть.
Всю дорогу до нового клуба в индустриальном районе города, она рассказывала ему о том, как ее подруга – стилистка напилась на презентации новой линии элитной косметики и проснулась в Мельбурне. Это было вчера. А позавчера ее отец наконец-то разорил своего конкурента. Кто он, М не стал уточнять, но сделал он это с помощью недобросовестной («Так этой гниде и надо!» - хохотала дочь) конкуренции и черного кулуарного пиара. Сама она вчера вечером приняла слишком много кислоты и всю ночь общалась с членами рода Медичи. Он смотрел в окно, наблюдал за тем, как пакуются в свои коробки бездомные, как переливается радугой капля только что заморосившего дождя на лобовом стекле дорогого автомобиля, как вдоль витрин маленького зоомагазина прошла троица пьяных подростков, оставив на его стекле маркерное граффити. Слушал, как скрипит кожаное кресло под его задницей, как медленно доходят до его ушей бессмысленные слова, прилетающие откуда-то слева. «Мозг переходит в язык. Поэтому  мысли не задерживаются в такой маленькой голове. Или она думает, что такое количество ароматических штучек в салоне как-то свяжет мой разум? Дура. Черт возьми, какая же она дура!»
Похоже - она действительно обозналась, во всяком случае ее выдает ее нежелание вникать в детали. Они обычно принимают все, что им дают, потому что неограниченная свобода, как они думают, всегда рождает следом личностную продажность. Они становятся вялыми интеллектуальными проститутками, позволяя играть с собой, как с резиновой куклой, иногда позволяя СЕБЕ забыть о границах, каким бы цветом и толщины их не рисовали. Особое свойство, говорят они.
- Приехали, - «Инфинити» плавно подплыл к стоянке невероятно дорогих игрушек, и его новая «старая» знакомая аккуратно задвинула громадный ящик между двумя красными купе, - Подожди минуту.
Она вынула из косметички маленькую круглую коробочку, достала оттуда плоскую таблетку, положила под язык, запрокинула голову и закрыла глаза.
- Что за дерьмо ты жрешь? – это еще одно ИХ свойство.
- Заткнись. Это дерьмо стоит больше, чем все твое гребанное семейство. Учись различать ценности, мальчик! Возьми, слопаешь, когда захочешь трахнуть реальность, - она достала из коробочки еще одну пластину и сунула в карман его брюк.
Нет, она не обозналась. Она умная и находчивая девочка.
- Смотри, - палец в сторону клуба, - пока еще никто не смог придумать ему названия. Когда-нибудь ты захочешь в нем остаться. А вот будут тебе там рады или нет – не знаю. Там уважают тех, кто не оставляет свои серые клеточки в стакане с виски. А по субботам здесь очень интересное шоу. ОЧЕНЬ интересное шоу! Пойдем, - М не отрываясь смотрел в ее, начинающие покрываться бледно-молочной дымкой наркотического экстаза глаза, и не понимал, что они выражали.
- Пойдем, - едким шепотом, - или мне четырнадцать раз повторить?
- Сколько?
Словно кто-то дал ему проглотить пилюлю, таблетку самого сильного дурмана, сразу после того, как он переступил порог странного клуба. Или это действительно было, он уже не помнит. Были лица, страшные, злые и добрые. Была адская музыка, бешеные вспышки света, какой-то желтый напиток, боль в голове, ее руки под майкой. Были взгляды окружающих, довольные, ненасытные и жадные. Он очень хорошо помнит ее стоны и крики, жгучую боль от впивающихся в  кожу ногтей, разорванное в клочья нижнее белье. «Нравится?! Чувствуешь, как льется в тебя голубая кровь, маленький выродок?! Ты заработал только миску для собаки горничной, иди разделывай свиней, мясник!» Потом вдруг хромированная ножка от стола в его руке и сокрушительные удары по хрупкому и бредящему галлюцинациями телу. Запачкав кровью бежевое кожаное кресло, она медленно сползла на пол, и ее горло издало жуткий металлический скрежет.
Расступившаяся публика, улица, мелкий дождь и спящие в коробках бездомные. И плохие новости. Все.      
   
Это было вчера, или этого вообще никогда не было. Смотря как к этому относиться. Если уничтожить, постараться уничтожить  все эти воспоминания на корню, они исчезнут из пространства вообще. Не будет и самого прошлого, со всеми его негативными моментами.
Наверное, он ее убил. Ее уже нет, нет памяти о ней - нет ее самой. Общество поклонников плохого общества лишилось вчера еще одной мало интересной героини их галлюциногенных сказок. Что-то ведь еще произошло вчера? Что-то очень серьезное? Все, стоп, хватит, это грязное и раздавленное прошлое. Его не стоит жалеть. И он не о чем не жалеет. Доставая из левого кармана брюк круглую пластину, он хочет только, чтобы никто из них больше не звенел