Новый год на четвёртом курсе

да Филимонов и сам не стремился сразу уйти от них слишком далеко, так как почувствовал, что его преследователи, бегуны неважные. Своё состояние от тоже успел оценить - бабушка определяла подобные его выходки одним словом - задурил.
Филимонов резвился. Правда, одно неудобство всё же было - мешал «дипломат», ручка которого несмотря ни на что всё ещё была зажата в левой руке. О нём он вспомнил, когда все четверо вошли в хороший ровный бег. Бежали молча. После одного из поворотов, ради разнообразия Филимонов затормозил, вильнул в сторону - позволял большой расчищенный участок дорожки, позубоскалил. И едва не поплатился за свою игривость. Он не заметил припорошенной ледяной дорожки, поскользнулся на ней, резко взмахнул руками, удерживая равновесие. Мишка первым попал на ту же накатанную дорожку. Он упал, сбив с ног балансирующего Филимонова. Почти одновременно с падением Михаила подбежали оба его дружка. Крепкий в куртке успел ударить разок Филимонова ногой в бок. Но удар получился не очень ловкий, мешал Мишка и третий парень, бестолково вклинившийся в кучу. Да, удар получился не очень ловкий, но вполне ощутимый, подстегнувший Филимонова действовать активнее. Продолжая лежать на снегу, он резко двинул ногами по ногам наиболее опасного парня, того, что в меховой куртке. Сам откатился подальше вдоль ледяной дорожки, вскочил на ноги, подхватил упавшую шапку; и представление возобновилось. Свалка длилась недолго, счёт шёл на секунды, но, вставая, Филимонов успел увидеть, что за ними бегут. Разглядывать было некогда, но он и так догадался, что бежит Кошкина. Филимонов махнул ей рукой и уже на бегу залихватски крикнул: «Эгей!».
Он запетлял по каким-то узеньким проходам между изгородями. Дома с многочисленными пристройками вставали одним запутанным невзрачным лабиринтом, слабо освещённым разноцветными тонущими во тьме окнами. Прохожих почти не было. Те, что попадались, поспешно шарахались в сторону. После очередного поворота Филимонов попал в тупичок. Понял это, когда основательно залетел в ловушку. Ткнулся туда-сюда. Пара запертых калиток - к ним вели тропинки - и заборы, заборы.
- Заюлил! - со злой радостью закричали за его спиной. И победно гикнули. Все трое.
Недолго раздумывая, Филимонов ухватился свободной рукой за колышек забора и перелетел по другую его сторону. За прыжком, совершённым в глухой морозной тишине, только подчёркиваемой ленивым перетявкиванием собак, последовал страшный по контрасту звон, поглотивший все остальные сопроводительные звуки: скрежет разбитого стекла, вопли троих преследователей и звонкий голосок закричавшей Кошкиной. Совсем рядом истерично взахлёб залаяла собака. В террасе дома, на чьей примыкающей к нему территории произошло столь разрушительное по звуку событие, зажёгся свет. Кто-то выскочил на крыльцо в накинутом на плечи пальто. Филимонов, видимо, угодил то ли в застеклённую теплицу, не разобранную на зиму, и которую второпях не разглядел, то ли на хлипкую крышу низенького сооружения, где были сложены стекла. Во всяком случае сооружение было основательно припорошено снегом, и никакого тревожного пятна, означающего препятствие.
Человек в накинутом на плечи пальто неуверенно шагнул по ступеням, негромко, всё ещё не веря в постигшую его хозяйство разорительную беду, окликнул вопросительно. Собака заливалась, он цыкнул на неё и ещё раз окликнул. Группу за забором он ещё не усмотрел.
Преследователи замерли в ожидании, подавшись в тень к соседнему забору. В наступившей после трезвона тишине тягуче захрустело стекло. На месте бывшего сугроба темнел неровный провал, из которого медленно, словно нехотя, показалась непокрытая голова Филимонова. Человек в пальто громко крикнул к открытую дверь дома и заспешил к месту катастрофы. Собака с удвоенной яростью снова подняла лай. Ей вторили, не утихая, голоса собратьев.
Из дома выскочили две женщины и парень. Вот тут поднялся настоящий крик. Преследователи Филимонова уже не помышляли ни о чём другом, как только не лишиться бы удовольствия лицезреть разворачивающийся перед ними скандал, в эпицентре которого оказался ненавистный Филимонов. Филимонов двигался замедленно и крайне неловко. Сам он никак не мог выбраться из пролома. Разъярённые хозяева, изрыгая хулу, честя его на чём свет стоит, буквально выдернули его оттуда и выволокли на расчищенную дорожку, идущую от калитки к террасе. Шапка и дипломат остались в чреве разрушенного сооружения.
Кошкина замерла рядом с Михаилом, подавшись всем корпусом вперёд. Она тяжело дышала, ещё не придя в себя после бега, портфель прижала обеими руками к груди. Глаза встревожено следили за происходящим на тёмном пятачке двора, особенно тёмном по контрасту с ярким пятном света от светящихся окон террасы.
Обитатели дома орали на Филимонова, грозя всевозможными карами, ибо он, не отзываясь в ответ ни словом, ни жестом, давал им повод для вольного с ним обращения. Женщина помоложе запальчиво требовала немедленно сдать «этого забулдыгу» в милицию. Она ухватила Филимонова за рукав и с силой тянула к калитке, мужчина держал его за шиворот. Вся эта кричащая группа находилась в хаотичном движении, не выходя за определённые границы, то есть, они топтались на месте, кричали, ругаясь, что-то требуя, размахивали руками, периодически встряхивая Филимонова.
Рите, знавшей Филимонова, было по меньшей мере странно, что он не кричал в ответ, не расталкивал насевших на него людей, не убегал, не давал сдачи, когда кто-нибудь в порыве чувств подкреплял громко высказанную угрозу тычком или затрещиной. Он вяло отворачивался и всё тянулся рукой, с которой ему удалось стянуть перчатку, к лицу, а ему не давали, перехватывая его руку.
Зрители, трое преследовавших Филимонова парней, веселились.
- Твой-то дружок, а? - восторженно толкал Михаила локтем в бок парень в меховой куртке.
- Он мне не дружок. - Михаил разделял его чувства, но в несколько мрачном варианте. Тошнее дня не придумаешь. Он мстительно злорадствовал, чувствуя облегчение от того, что правосудие свершалось, можно сказать, свыше, не его, Мишкиными, руками. Правда, загнал его в этот тупичок он, но кто заставлял Филимонова петлять именно так, а не этак? Значит, всё-таки шло это наказание свыше. Однако, в какой-то неуловимый момент на все эти мстительные чувства наложилось нечто совершенно чуждое, и Михаил стал как бы сообщником Филимонова, ибо раскричавшиеся женщины, мужчина и парень стали врагами, такое они вызвали в нём отвращение.
За соседними заборами произошло шевеление, и совсем скоро зрителей стало гораздо больше. И вдруг ругань как-то сразу прекратилась. Бабка властно что-то крикнула, и Филимонова потащили к террасе, а парень - бабка назвала его Сашуней, шустро развернулся к калитке. Кошкина шагнула, потопталась на месте, оглянулась на ребят.
- А это что за явление? - спросил сподручный Михаила, тот, что помельче.
- Рита? Ты откуда? - удивился Мишка и, не дождавшись ответа, нерешительно сообщил, - Твой Филимонов влип.
Сашуня хлопнул калиткой и вдруг увидел группу молча глядевших на него парней. Он замер, парни шагнули к нему, и Сашуня рванул обратно. Парни по-разбойному заулюлюкали ему вслед. Ритка наконец набралась храбрости и бросилась за Сашуней. На ступенях террасы, куда подтащили Филимонова, произошла заминка. Филимонов упёрся, не желая подниматься, на него зашумели, а он вдруг словно проснулся, вырвался и ринулся по тропинке.
- Стой, дурак! - закричала женщина помоложе, - Кровью изойдёшь!
Рита едва не смела со своего пути заметавшегося Сашуню, она схватила Филимонова за руку, и уже вдвоём они рванули прочь отсюда. Сразу за калиткой Ритка поскользнулась. Падая, она подбила Филимонову ноги, и он рухнул на неё, подмяв её всем своим длинным телом. Она слабо, но как-то уж очень болезненно и жалобно, пискнула под ним. Филимонов почти сразу откатился в сторону.
Расслабленно двигаясь, Рита встала на колени. Чихнув, она замотала головой. Снег залепил ей лицо, дрожащей непослушной рукой она стёрла его с глаз. Продолжая водить рукой по лицу, она повернулась в сторону Филимонова. Упёршись руками в снег, он медленно подтягивал ноги. Что-то тёмное капало с его лица на снег. Их окружила толпа выбравшихся из-за своих изгородей соседей. Они смотрели на них, видимо, ещё не решив, как отнестись к этим двоим.
Громогласная бабка Сашуни ухватила Филимонова за плечи и помогла ему сесть. И тут Рита разглядела, что всё лицо Филимонова разрисовано тёмными струящимися полосами, что глаза его залиты этим тёмным; он беспомощно моргал ими, и опять тянулся рукой к лицу, но на этот раз его не хватали за руки, и ему удалось стереть кровь с глаз. После недолгого гвалта ситуация, насколько это возможно, прояснилась, и Сашуня побежал вызывать скорую помощь.
Рита не помнила, как очутилась рядом с Филимоновым, как достала свой носовой платок. Но она мгновенно нашла то место, где необходимее всего было зажать рану. Свободной рукой она обняла Филимонова за голову и притянула её к себе, к своему плечу. Филимонов в свою очередь уцепился за Риту, обхватив её своими длинными руками, и замер, привалившись к ней, стоя на снегу на коленях.
- Вот ведь напасть-то, - в сердцах говорила женщина помоложе, - все рамы вдребезги, на какие шиши я куплю столько стёкол! И сам неровен час... - она горестно махнула рукой. - То ли скорую вызывай, то ли милицию! Вот я и говорю, Сашка, беги, вызывай скорую.
- И милицию надо вызвать. Разболтались все сейчас. Надо, чтоб знали, как себя вести! Прыгают, где хотят, им веселье! Что их жалеть, вон они какие! Молодчики!
- Я о чём и говорю!
У Филимонова прояснилось в голове; осторожно двигаясь, он встал с помощью Риты на ноги. Стоял, крепко вцепившись в хрупкие даже через шубку плечики Риты, поминутно слизывая набегающую на губы кровь.
- Костя, ты сумасшедший. Зачем, ну скажи, зачем ты брал эти чёртовы чертежи. - страстно шептала она, изо всех сил поддерживая Филимонова, вернее подпирая его собой, продолжая прижимать платок к его голове, отчего ей приходилось тянуть руку вверх, но на такие неудобства она не обращала внимания. - Ты слышишь меня? - более громким шёпотом спросила она.
- Слышу.
- Тебе очень плохо, да? Ну, зачем ты... - и она опять стала сетовать на безрассудность и ненужность его поступка. Подумаешь, обидели её, ещё сколько наобижают!
- Пусть попробуют. - вдруг очень веско произнёс Филимонов. Он отцепил одну руку и обнял ею Риту, прижав к себе. - Я тебе всю шубку испачкал, и шапку. Чёрт... - он ругнулся и судорожно втянул в себя воздух.
Подумаешь, шубка, шапка! Да она вычистит их и все дела. А к чему привела его защита - результат на лицо! На что Филимонов, нервно хохотнув, ответил, что ему просто не повезло. Эти хозяева, просто разгильдяи - кто же оставляет своё добро такого хрупкого качества практически неприкрытым! Но теперь он, Филимонов, научен вот таким горьким опытом и впредь в своей жизни будет рассчитывать и на дураков, и на разгильдяев тоже. Рита в ответ ему сказала, что он сам дурак. Филимонов, скупо ухмыльнувшись непослушными губами, ответил, что уже слышал об этом, и не один раз. Вокруг них стояла толпа, а они шептали друг другу колкости. Казалось, они разругаются и разбегутся, но