ничего подобного не произошло. Они оторвались друг от друга, лишь когда приехала машина скорой помощи.
Филимонову сделали укол от столбняка, ещё от чего-то, обработали его лицо и голову, и вскоре он имел вид раненого партизана, о чем Рита не преминула ему сообщить, глядя на него со странной смесью насмешки, жалости и нежности в глазах.
В больницу Филимонова не повезли, их подбросили на машине поближе к его дому и выпустили в морозную хрусткую тишину. Велели лишь зайти через день на перевязку.
В одной руке Рита держала свой портфельчик и дипломат Филимонова, извлечённый из недр разрушенной теплицы, где он валялся засыпанный осколками стекла. Они молча постояли на месте, Филимонов отобрал у Риты дипломат, попытался взять и её портфель, но она не дала, потом вдруг стали смеяться возбуждённым смехом людей, с которых начало спадать напряжение. Первой стала смеяться Рита, поглядев на его голову с нелепо сидящей на ней шапкой. Они смеялись и шли, Рита тащила Филимонова за руку, он делал вид, что идти не может, охал, ахал, пусть-ка она протащит его на плече, он ведь раненый партизан! На что Рита, смеясь, ответила - был раненый партизан, а теперь раненый бандит!
- Это что за метаморфозы? – изумлённо произнёс Филимонов.
- Завтра в институте узнаешь! - пообещала ему Рита.
После таких слов Филимонов где-то ещё с полметра протащился вслед за ней и встал. Сдвинуть его с места она уже не смогла. Она посмотрела вперёд, оглянулась на него и спросила:
- Костя, ты что?
Не отпуская его руки, она подошла к нему близко и заглянула в его поцарапанное и заклеенное пластырем лицо. Он опустил глаза вниз, на неё, и насмешливо-печальным голосом спросил:
- А ты не боишься идти рядом с бандитом? И даже держаться за его руку?
- Нет. - шёпотом ответила Рита.
- И завтра не побоишься?
- И завтра. - как эхо повторила она.
Филимонов наконец сдвинулся с места и тут же поскользнулся. С коротким пугливым вскриком Рита попыталась поддержать его. Но получилось так, что поддержка понадобилась ей. А через неуловимый промежуток времени Костя обнял свою самоотверженную спасительницу и прижал к себе, оцепенев, вслушиваясь в стук её сердца и в себя самого.
- Костя. - тихо окликнула его Рита. - Пойдём, я провожу тебя. Уже поздно, родители волнуются. Мне надо позвонить домой, когда я туда ещё доберусь!
- Ты останешься у нас.
- С ума сошёл! Я поеду домой!
- Это ты с ума сошла. На улицах темно и пустынно, и очень опасно. Позвонишь домой... У тебя есть телефон?
- Есть. Я же только что сказала, что мне надо позвонить домой!
- Ну вот, позвонишь домой, поговоришь со своей мамой, потом моя мама поговорит с твоей и успокоит её.
Рита стала высвобождаться из объятий Филимонова.
- Я не собираюсь заходить к тебе в квартиру!
- Чего ты боишься!
- Ничего я не боюсь! Мне пора домой!
- Рита!
- Нет, нет! - испуганно шептала Рита, пытаясь расцепить его руки.
- Представь себе, - убеждал Филимонов, - что станет с моей мамой, когда я один ввалюсь с таким видом домой! Она упадёт в обморок!
- А если не один, - сердилась Рита, - с ней ничего не станет? Пришли и пришли, проходите, не хотите ли чаю?!
- Если я приду с девушкой, мама не так взволнуется, её внимание переключится на тебя, потом мы всё объясним...
- Ты и один прекрасно объяснишь!
- Ритка, что ты такая упрямая! - в свою очередь сердился Филимонов. Не мог же он ей сказать, что дело не только в маме или отце, что ему самому не хочется отпускать её, такую хрупкую и нежную, и не только не хочется, он боится за неё, боится по-настоящему. Вдруг с ней что-нибудь случится? Он не простит себе этого!
- Я не упрямая, это ты требуешь от меня совершенно невозможного!
- Хорошо. - вздохнул Филимонов, продолжая прижимать Риту к себе. - Тогда я провожу тебя.
Но на это Рита, конечно, не согласилась. А потом она пойдёт его провожать? Он что, собирается идти один? Да его с таким внешним видом, сердилась она, либо заберут куда-нибудь типа вытрезвителя, либо кто-нибудь ещё нападет на него! Добавит к уже полученному! Но даже если ничего такого не случится, вдруг он сам почувствует себя плохо? Столько крови вытекло! «Не так уж и много.» - возразил Филимонов и после небольшой паузы вдруг торжествующе воскликнул:
- А-а! Вот тебе-то уж точно одной идти невозможно никоим образом!
- Это почему же? - со снисходительными интонациями спросила Рита. - Ещё не так поздно. В троллейбусах и автобусах и маршрутках полно людей.
- Вот именно! - победно произнёс Филимонов.
- Что именно? - нетерпеливо спросила Рита.
- В троллейбусах и автобусах, да будет тебе известно, достаточное освещение салона, чтобы разглядеть твою шапку и твою шубку. И как ты думаешь, на кого ты похожа с кровавыми разводами на этих предметах твоего туалета? По-моему, как минимум, на соучастницу преступления. Вот уж тебя-то точно заберут для выяснения твоей личности!
- О-о! - её голос упал до еле слышного шёпота. - А я совсем забыла о них! - Она подняла на него растерянно ошеломлённые глаза.
Заулыбавшись, Филимонов низко склонился к лицу Риты и поцеловал. Поцелуй пришёлся как раз на уголок её удивленного, слабо мерцающего в полутьме глаза. Дипломат и портфель упали на снег к их ногам, какое-то мгновение они смотрели друг другу в глаза; Рита высвободила левую руку, стянула зубами варежку и, легко касаясь, провела ладонью по его щеке от виска к подбородку.
- Болит? - тихо спросила она.
Он улыбнулся уголками губ и неопределенно еле заметно мотнул головой.
- Наверное, будут шрамы. - сказала Рита, и ее тоненький пальчик осторожно коснулся пластыря на его скуле.
- Наверное. - ответил Филимонов. Он выпрямился, поднял от неё лицо.
- Костя! - окликнула его Рита.
Сощурив глаза, он смотрел прямо перед собой поверх её головы. Она высвободила и вторую руку, обняла его за шею и потянула его голову вниз; и сама, встав на цыпочки, потянулась к его лицу, пытаясь заглянуть ему в глаза.
- Ты и со шрамами будешь красивый. Костя! Они, если останутся, то будут тоненькие!
В ответ Филимонов скептически хмыкнул - ну да! Будет он красивый!
- Костя... - просительно укоризненно произнесла Рита; она подтянулась чуть повыше, руки щекотно шевельнулись по его шее, взявшись по-другому, теперь пальцы обеих рук стали давить на основание черепа, разворачивая его голову ближе к её лицу. Он скосил глаза вниз на неё и, перестав сопротивляться, вдруг крепко стиснул свои руки. Она еле слышно ахнула, на выдохе прошептав его имя - будто ветер прошелестел испуганно нежно: «Костя!», глаза ярко вспыхнули навстречу его глазам.
- Конечно, я буду красивый, - прошептал он, склоняясь к её покрасневшим от мороза, ярко выделяющимся, ждущим губам. - И никуда я тебя не отпущу, пойдёшь ко мне домой.
Возразить он ей не дал, прижался губами к этим соблазнительно морозным её губам.
Тихо падал снежок, тишина заволакивала округу. Редкие хлопки дверей подъездов, хруст шагов, звук от проезжающих машин - ничто не могло побороть этой зимней снежной тишины. И две прильнувшие друг к другу фигуры, одна высокая и широкоплечая, другая такая тонкая, будто тонущая в первой, казались частью этой снежной тишины, этой морозной ночи.
