Новый год на четвёртом курсе

насмешкой в голосе, рассказала ему, как памятуя его слова о плате за чертежи, набралась храбрости (ведь, оказывается не одна она так думала, ну, что за такую работу полагается платить!) и намекнула Андрею Павловичу о плате. А он лишь сказал, что она молодец, чертит необыкновенно чисто и красиво и ... всё. Наверное, он не понял, что она ему сказала. Ведь сказать тоже надо уметь, а она... И зачем она только завела тот разговор! О каких деньгах может намекать какой-то там студентишка, которому ещё учиться и учиться и сто раз переплывать через Андрея Павловича и других! Она засмеялась, смехом подчёркивая абсурдность своих притязаний.
- Не занимайся самобичеванием. - Филимонов хмуро глянул на смеющуюся Ритку и, растягивая слова, тихо проговорил:
- Значит, он не понял.
Рита тёрла ладошкой мокрые щёки. Прерывисто вздохнув, она улыбнулась ему сквозь подсыхающие слёзы.
- Наверное, это всё мои нервы или я чего-то не понимаю, а он, может быть, имел ввиду, что деньги потом, после защиты?
- Имел ввиду! - раздражённо передразнил Филимонов, - Где-то ты умнее всех, а где-то глупее не встречал. Всё он прекрасно понял и не будет он тебе платить. Ты ведь проглотила его «молодец, спасибо»! Он же понимает, что ты так с этим «молодец, спасибо» и будешь тихо и молча учиться дальше. - и без перехода спросил. - В лабораторию пойдёшь?
- Надо бы... - неуверенно произнесла Рита, с надеждой и доверием глядя на него, словно перед ней стоял друг, готовый защитить её от всяких бед. От одного того, что она выговорилась, стало гораздо легче. Она чувствовала, что Филимонов целиком на её стороне, что он готов помочь ей. И это странно радовало. Она не задумывалась, как и чем он сможет ей помочь. Главное, его сочувствие.
- Знаешь, что, иди в читалку. Ладно?
- Зачем?
- Иди, иди! - он легонько подтолкнул Риту.
- Но... - нерешительно произнесла она, не сдвигаясь с места.
- Да боже ты мой! - нетерпеливо воскликнул Филимонов. - Куда хочешь иди! Только подальше отсюда! - Филимонов готов был взорваться. Его глаза горели таким грозным нетерпением, что Рита оробела. Она словно очнулась, ей стало страшно. Господи, кому она нажаловалась! Филимонову!
Она послушно кивнула ему головой, опасливо улыбнулась и пошла по коридору, раза два обернувшись на него. Он махнул ей рукой - давай, иди, иди! Облегчённо вздохнул, когда она исчезла из виду, и решительно зашагал в триста двенадцатую.
Мишка копался в ящике с какими-то деталями. Тубус лежал на одном из столов, стоящих вдоль стены с окнами. Вдоль противоположной стены были организованы рабочие места: столы со стеллажами для приборов уткнулись боками в стену, в промежутках от стола к столу впритык к стене втиснулись шкафы, наверху которых высились горы разных бумаг, как в рулонах, так и стопками.
Филимонов застыл посреди комнаты. Мишка копался. Время ускользало. Филимонов пододвинулся к столу. Мишка спросил про Кошкину, где она? То рвалась в лабораторию, то застряла неизвестно где; Филимонов пожал плечами, сказал, что она, вспомнив что-то, побежала в библиотеку. Вздохнув, сказал про курсовой, что вот ищет костыль. Мишка ответил, что он не знает, где их можно найти. Может даже у них в лаборатории, надо подождать кого-нибудь из преподавателей, тогда он может осторожно поспрашивать. Что ему, жалко, что ли? Он всегда готов помочь. Сам учится на вечернем.
У Филимонова вдруг замерзли руки, он с тревожной надеждой смотрел на копошащегося рассуждающего лаборанта, моля бога о любом случае, изгоняющем его из лаборатории. И чем скорее, тем лучше. Хлопнула дверь, Филимонов зло выдохнул - накрылось! Но нет, судьба пока благоволила ему, это был не Андрей Павлович, это был спасительный случай - Мишку вызвали на очередной перекур. Он вышел, оставив Филимонова в лаборатории.
Лишь только закрылась за лаборантом дверь, как Филимонов торопливо вытащил из тубуса массивный рулон свёрнутых чертежей; рулон в первый момент застрял, заставив нарушителя мгновенно вспотеть, но Филимонов не стал дёргаться. Успокаивая себя, он аккуратно повертел рулоном и потянул его. Вытащив, он молниеносно огляделся, хохотнул совсем как Егоров, тубус закрыл, аккуратно положил на прежнее место. Схватил рулон и замер, озираясь, прижав бумаги к груди. Долго раздумывать не позволяла ситуация. Филимонов разъединил рулон на три части, каждую часть засунул в трепаные рулоны со шкафов и закинул их подальше на разные шкафы. Критически оглядел лабораторию и вышел в коридор.
Егоров уже искал его. Подмышкой у него торчала охапка старых курсовых проектов. Он был явно доволен собой и, как всегда, весел.
- Кошкина плюнула бы на нас с тобой за такое нежелание варить своей собственной головой. - сказал Филимонов в ответ на вопрос Егорова, где он шлялся.
- Ну и что? - Егоров деловито поправил разъезжавшуюся стопку проектов. - Панков тоже плюнул бы, может, ещё кто. Пусть плюют, нам-то что, нам бы защититься. А потом, мой дорогой, нас больше. Так что, скажу тебе честно, плеваться они не будут, слюны на всех не напасёшься. А может даже и позавидуют, им-то совесть или ещё что-то в этом роде не позволяет списывать, а нам позволяет, нам жить легче. Так-то вот.
- Философ! - буркнул Филимонов. - Что так много набрал?
- Сколько давали, столько и взял. Мало ли! Пригодятся! - воскликнул Егоров и крепче прижал курсовые к груди, так и норовившие разъехаться. Филимонов сдержанно кивнул, соглашаясь. Ему было не до курсовых. В душе рос азарт, настоящий игровой азарт, к которому примешивалась реальная опасность. Что может быть лучше этого? Так что рядом с Егоровым вышагивал, если просто смотреть на внешность, обычный Филимонов, но внутри... внутри это был затаившийся трепещущий преступник. Филимонову всё больше и больше нравилась принятая на себя роль. Будоражила встающая перед мысленным взором сцена, которую ему, к великому его сожалению, никогда не увидеть. А так хотелось бы! Воображение - это одно, приходится по нескольку раз проворачивать мысленную картинку, чтобы предугадать все детали и насладиться потрясением незадачливого диссертанта Андрея Павловича. Вот он входит в лабораторию, берёт в руки тубус, чувствует его лёгкость, холодеет, ещё толком не понимая. Потом, словно удар молнии, и начинается паника, сначала тихая, потом... О последствиях для себя Филимонов всерьёз не задумывался, был уверен, что недосягаем. Так, проигрывал, конечно, для интереса разные варианты плачевных концовок своего поступка, ведь Мишка мог и сообразить, что к чему. Но опять же, во-первых, Филимонов вышел почти сразу за Мишкой, так как успел в считанные секунды провести операцию по разбросу чертежей, и лаборант видел его проходящим мимо, во-вторых, этот недисциплинированный лаборант оставил лабораторию открытой на продолжительное время, после Филимонова мог зайти кто угодно и сотворить это нехорошее действо. Пусть докажет, что это дело рук Филимонова! Однако, нечто тревожное прочно поселилось в душе, но Филимонов, как человек неглупый, сделал вывод, что чувство это естественное, ведь он навредил Андрею Павловичу, знает, что навредил, от этого знания и идёт тревога, следовательно, главное, теперь не показать вида, быть естественным, быть внешне человеком, ни в чём не повинным, лучше бы, конечно, и внутренне настроить себя подобающим образом. Но так далеко в идентификации своей невинности Филимонов не захотел идти, хотя ему по силам и внутренне перестроить себя, но ему приятнее было чувствовать себя этаким злым, но справедливым, карающим демоном.
***
Эхо катастрофы Андрея Павловича докатилось до Филимонова во второй половине дня. Испуганная Кошкина с огромными от изумления, страха и спрятанного где-то поглубже в душе восторга глазами подлетела к нему в перерыве между лекциями, чего никогда не сделала бы, не случись события из ряда вон выходящего.
- Ты?! - шёпотом выдохнула она.
- Я?! - словно ничего не понимая, изумился Филимонов. - Что я?
Он вдруг почувствовал, что голос может изменить ему, слишком долго ждал он эффекта на содеянное, вычисляя реакцию окружающих, особенно Ритки, прикидывая, удастся ему остаться инкогнито или всё-таки нет? С одной стороны, он был бы не прочь, чтобы Андрей Павлович знал своего «злого гения», знал бы, за что подножка. Конечно, он защитится, но приличной нервотрёпки, разного рода слухов ему не избежать. Филимонов с удовольствием представлял, как там всё происходило на неведомом ему Совете, куда Андрей Павлович вовремя не смог попасть. С другой стороны, хочешь дожить до диплома - сиди и не высовывайся.
- Не притворяйся! Ты для этого гнал меня оттуда? - Рита дрожала. - ты из-за меня? Зачем, ведь если узнают...
- Ты что, Кошкина? - он удивлённо с насмешкой смотрел на неё, а сам уже заразился её тревогой и обрадовался: значит, не промазал! - Кидаешься на меня, как не знаю кто. Ты скоро Борисову так переплюнешь.
- Филимонов, ты... - она не находила слов; задохнувшись, глядела на него с недоверчивостью и негодованием.
Ну вот, сейчас заревёт, подумал Филимонов.
- Риточка, - ледяным голосом начал он, взяв её точно так же, как утром, за плечо. Они стояли на слишком бойком месте, самое разумное отойти в сторонку.
Она выдернула плечо из его пальцев.
- Не трогай меня! К сожалению, я не Борисова, а то бы... - задрожав губами, она остановилась взглядом на его щеке, на которой красовались следы Катиных ногтей, уже истончившиеся и побледневшие, но, тем не менее, заметные.
- А то бы что? Коготки бы выпустила, да?
- Да!
- Ох ты какая!
- Филимонов! Но ты ведь выделываешься! - с просящими интонациями жалобно произнесла Рита.
- Кошкина, ну ты и выражения выбираешь!
Рита мучительно покраснела.
- Филимонов, но ведь это ты?
- Риточка, скажи на милость, и что же-таки это означает: Филимонов, это ты? Что - я? Что?
- Там, в лаборатории, чертежи...
- Чертежи? И что - чертежи? - терпеливо переспросил Филимонов.
- Филимонов, да ну тебя! Ты прекрасно понимаешь, о чём я говорю! Ведь влипнешь! Ну, зачем тебе было...
- Во-первых, - перебил её Филимонов, - я не понимаю, о чём ты говоришь. А, во-вторых, что ты так испугалась, никто ничего не знает, догадаться можно, а вот доказать!.. Нет. Если только ты не начнёшь с кем-нибудь делиться своим настроением. Они нашли ИХ?
Рита кивнула и шёпотом пояснила:
- Но было уже поздно. Вся комиссия разошлась. Владимир Кириллович, говорят, что делал!
- Кто?
- Владимира Кирилловича не знаешь? Меркурьев.
- А!
- Он научный руководитель Андрея Павловича.
Филимонов узнал, что под горячую руку изрядно досталось Мишке, чтобы не оставлял лабораторию открытой. Филимонов удовлетворённо кивнул головой. Он об этом факторе тоже подумал. Плюс Филимонову. Спасая себя, Мишка не преминул сообщить, что в подозреваемый отрезок времени в лаборатории был он, Филимонов. Кто ещё был, он не знает, но он, Филимонов, был!
- Правда, он не знал твоей фамилии, он спросил меня, а я не знала ещё, что произошло, и сказала. - Рита вопросительно смотрела на Филимонова. Он хмыкнул, пожав плечами.
- Костя, что теперь будет?
Она так заботливо и просительно нежно произнесла его имя, что Филимонов словно споткнулся. К счастью, прозвенел звонок, и он с облегчением покинул слишком взволновавшуюся Ритку. Она ещё накличет беду чего доброго!
А тут Борисова вдруг решила с ним помириться, подсела к нему, отодвинув Конкина. Чтобы