Новый год на четвёртом курсе

жалкий, неуверенный. Сразу потерялась среди роскошных Светки и Ленки, между которыми она сидела за столом.
- Граждане! - Конкин встал, поднял руку. - Прошу тишины! Гусев, не стучи вилкой, не убежит от тебя мясо... Итак! Я скажу речь.
- Лучше тост! - выкрикнул Филимонов.
- Тост это поэма. - гордо ответил Конкин, - А я могу только прозу.
- Тогда не лезь! - захохотал Егоров.
Егорова поддержали дружным прыскающим смехом. Конкин криво усмехнулся.
- Так я и знал - с вами каши не сваришь. Ну и трескайте, чего ждёте!
- Грубиян ты, Конкин! - казалось, что Филимонов добавит укоризненное "ай-ай-ай!". Но он не сказал. Выждал положенное и произнёс тост. Он "пустил слезу" по уходящему году, облобызался, на словах, конечно, с наступающим новым, он нажелал всем мыслимых и немыслимых благ, между делом помянув предстоящую сессию, эту гидру со змеями волос экзаменов, призвав всех запастись мечами и щитами, видимо, лекциями и шпаргалками. Он уверенно заявил, что девушки в новом году станут краше и умнее. Девушки возмутились - глупыми они себя не считали.
- Имеется ввиду только пополнение багажа ваших знаний! И ничего другого! - воскликнул в ответ на дружный протест девушек Филимонов, смиренно прижав руки к груди, устремив проникновенный взгляд в ту сторону, где сидела Тихомирова.
Панков вытянул шею. Света сидела, повернувшись к Кошкиной. А, может, он смотрит не на Свету, а на Риту?
Филимонов поднял свой фужер.
- За всё сказанное и, главное, за наших девушек! - воскликнул он.
- Согласны! - крикнула Катенька.
Филимонов приветственно приподнял свой фужер повыше, кивнул то ли Тихомировой, то ли Кошкиной: "За вас! " - и осушил его. Борисова, усмехнувшись, пожала плечами. Она лишь пригубила содержимое фужера. У Панкова ёкнуло сердце - начинается!
Но по мере того, как время шло, и ничего из ряда вон выходящего не происходило, Панков забылся. Филимонов ел, пил, болтал с ребятами, шептался и обнимался с Борисовой. Кошкина незаметно проводила время в тени Тихомировой. Шоколад в кармане старосты делался всё мягче и мягче, а его владелец всё веселее и раскованнее. Миг встречи нового года, эти загадочные секунды, сопровождаемые боем курантов, потонули в громовом восторженном крике. Панков отдался веселью. В приятном возбуждении кружил он в мерцающем свете цветомузыки с девушками, и с порочной Борисовой, и великолепной Тихомировой тоже. Девушки хохотали, целовались.
Кто-то выскакивал с диким рёвом из тёмных углов, скрыв лицо за маской, кто-то кого-то неожиданно ловил, затаившись за портьерой. В основном ловили девушек и Гусева, который мог взвизгнуть не хуже любой из них.
***
Филимонов выбрался из вихляющейся, хохочущей толчеи и в изнеможении рухнул на стул возле стола, уже потерявшего первозданную манящую аппетитность, превратившись в хаос из заваленных остатками еды тарелок, беспорядочно лежащих вилок, ложек, ножей, пустых и полупустых бутылок, фужеров и рюмок. Долил в фужер с соком остатки шампанского из ближайшей бутылки и залпом с видимым удовольствием выпил.
- Что ты делаешь?! Шампанское в сок? - ужаснулся Акимушкин. Он тоже подсел к столу.
- Ага. А что? - Филимонов сунул в рот сыр, поискал глазами, чтобы такое ещё съесть. - Думаешь, не съедобно?
- Ну... - Акимушкин пожал плечами. Не скажешь же Филимонову, что то, что он сотворил с шампанским не что иное, как проявление дурного вкуса!
- Ладно, не переживай. Давай выпьем как положено, чего-нибудь чистого, без примесей.
- Вот все сядут, тогда...
- Все уже не сядут. - безапелляционно заявил Филимонов. - Пока всех сгонишь, сам протянешь ноги. Теперь все сами по себе. Подай лучше вон ту ёмкость. - указал он в другой конец стола.
Акимушкин поколебался с полминуты и присоединился к Филимонову. Вскоре их было уже четверо. Через открытую дверь было видно, как в танцевальной комнате, прижавшись друг к другу, мотались разгорячённые пары под надрывно-томную мелодию.
- Ну и тоска у них там! - воскликнул Акимушкин. Он любил поесть и теперь, глядя на танцующих, с благодарностью думал о Филимонове.
- Это как сказать. - ухмыльнулся Филимонов и сладко потянулся, хрустнув суставами. Он пододвинулся к Акимушкину, склонился к его уху и кивнул в сторону танцующих. - Пойдём и мы пообнимаемся, а?
Акимушкин фыркнул и покраснел.
- Тебе хорошо с Катькой, вон она какая! А мне с кем прикажешь танцевать? К Светке не пробьёшься, Кудимова меня... не любит...
- Толстых она не любит, это точно. - кивнул Филимонов.
Акимушкин слабо улыбнулся: "Вот гад!" - и попытался отшутиться.
- А с Кошкиной пойдёшь, ещё ногу отдавит.
- Кошкина? Отдавит? Тебе? - Филимонов загоготал, с чувством хлопнув себя по бедру. - У неё вес от сорока и меньше!
Акимушкин помрачнел и стал оправдываться, недовольным голосом объясняя, что именно он имел в виду, когда говорил, что Кошкина отдавит ему ногу.
- Она, может, танцевать не умеет...
- Ишь ты, - не унимался Филимонов, продолжая смеяться, - какие самбы-рубмы надо знать назубок!
- Да мы сколько раз уже собирались, а я не видал, чтобы она танцевала!
- Да вон, посмотри, с Димкой Садовским танцует!
- Димка сундук! - в сердцах воскликнул Акимушкин.
Филимонов от души веселился, потешаясь над бедным толстяком.
- Правильно, сундук, но и ты не дрейфь, думаю, твои ножки отдавить ей не удастся! - Филимонов перестал хохотать, он примиряюще хлопнул вспотевшего Акимушкина по колену. - Не дуйся! Иди и пляши с Катериной, а я, так и быть, рискну своими мозолями.
- С Катериной! - обиженно повторил Акимушкин.
- С ней, с ней. - подтвердил Филимонов. Он встал и потянул за собой всё ещё мрачного упирающегося хозяина квартиры. Они вклинились в толпу танцующих.
- А-а-а! Натрескались! - оживлённо прореагировали на их появление.
Филимонов галантно раскланивался, улыбаясь. Акимушкин с некоторой задержкой стал вторить ему, неуклюже шаркнув пару раз ножкой. Их весело толкали танцующие парочки. Толчок - и в сторону. Филимонов грозил пальцем и поворачивался к своему партнеру. Он обнял Акимушкина, с чувством закатил глаза, и они тоже замотались в танце. Медленно двигаясь, они добрались до Борисовой, танцующей с Конкиным.
- Катерина! - громким шёпотом позвал её Филимонов. - Твой партнёр не надоел ещё тебе? А то Акимушкин умирает. Правда, Витенька?
Катерина повела плечами, скосив на них любопытствующий глаз. Конкин принял оборонительную стойку, не выпуская из рук талии Катерины. Акимушкин сконфузился и согласно кивнул головой.
- Будь милосердна, спаси человека. Потанцуй, а?
Филимонов подтолкнул в бок Акимушкина, другой рукой потянул Борисову, завертевшую в ехидном жеманстве плечами. Конкин крепко вцепился в неё, но кто-то сзади резво пробежался костяшками пальцев по его рёбрам, и ему пришлось выпустить свою партнёршу, тут же оказавшуюся в объятиях Витеньки. На этот раз Акимушкин не растерялся. Борисова серебристо залилась смехом, кокетливо улыбнулась Филимонову и чмокнула Витеньку в щёку.
Филимонов подмигнул разъярённому Конкину и вовремя скользнул от того за спины танцующих, охотно заслонивших его. Конкин резко развернулся, дёрнул к себе Тихомирову. Малыш протестующе зашумел, Светка восторженно закричала: "Ну, мужики-и!".
В суматохе разбили ёлочную игрушку, её осколки захрустели под ногами, сменился ритм, пары замерли, но совсем ненадолго, как раз на тот короткий промежуток, чтобы перестроиться и начать лихо дёргаться, извиваться и прыгать. В серванте тонко зазвенела посуда.
Кошкина не запрыгала, вдруг оказалась сама по себе. Она пробралась в тёмный угол и села там на стул между шкафом и стеной. Лицо скрылось в тени. Только часть левой щеки выхватывал то синий, то фиолетовый, то красный, то жёлтый свет.
- Мадам! - изогнулся перед ней Филимонов. Он протянул ей руку, с лёгкой рисовкой тряхнув давно не стриженой, но всё ещё сохраняющей прическу головой.
Кошкина молча смотрела на него. Из-за мигания света никак нельзя было усмотреть, что выражает её лицо. Филимонов ждал. Он переступил с ноги на ногу. Что это она в самом деле! Он повторил приглашающий жест: "Ну?". Она неуверенно протянула ему руку и встала. Ага, решил Филимонов, всё-таки смутилась. Ладошка у нее узенькая и хрупкая. Кошкина глянула в сторону танцующих. Малыш отплясывал рядом с Кудимовой. Тонкое лицо его азартно весело и необычайно красиво. Рита коротко глянула на Филимонова. Она явно недолюбливала и опасалась этого длинного, самоуверенного и нагловатого парня.
Филимонов в свою очередь отметил, что платье на ней очень даже ничего, не броское, но такое, что угловатость её худобы уступила место хрупкой изящной тонкости, за которую боишься, вдруг переломится от неосторожного движения! И на положенном месте у Ритки, оказывается, имеются очень привлекательные на вид выпуклости. Он притянул Риту к себе, заключив её в двойное кольцо из своих рук, по спине и по талии, с интересом прижимая покрепче её грудь к своим ребрам. Она сразу же попыталась высвободиться.
- А разве под такую мелодию...
- Не всё ли равно! - усмехнулся Филимонов.
Рита неуверенно пожала плечами. Она ещё не поняла, каково танцевать, будучи сжатой так, что ты вроде бы уже не принадлежишь себе! Его объятия она восприняла чисто механически - неудобно и непривычно, не почувствовала ещё живой силы мужского тела, прижавшегося к её телу, это с одной стороны, а с другой - все остальные танцуют каждый сам по себе! Начнут оглядываться на них и многозначительно переглядываться между собой и посмеиваться. А она никогда не танцевала таким вот образом, вжавшись друг в друга!
- С Новым годом! - томно произнёс Филимонов и уверенно повёл ее в танце.
- С Новым счастьем!... Ну что ты упираешься! - он резко сменил тон и лихо развернулся на сто восемьдесят градусов - как раз в мелодии прозвучал подходящий "бумц-барам-бам!". Потеряв опору под ногами, Рита непроизвольно сжала пальцы, они цепко впились в его плечи, как птичьи коготки. Филимонов ещё крепче прижался к ней уже всем телом, он прикрыл глаза, прильнув опущенной щекой к её волосам. Рита покраснела до слёз, испуганно скосив глаза в сторону. Лицо её находилось как раз на уровне груди Филимонова.
- Я не съем, - прошептал он, - Хотя не прочь. Ты, наверное, вкусная, особенно без одежд.
- Филимонов... - тоже шёпотом произнесла Рита и замолчала, оробев. Она вдруг услышала его дыхание, всем своим телом ощутила движение его тела, его мышц. Грудь, живот, бедра ходили, плотно прижавшись к ней; ощутила силу в его руках, в его пальцах, мягко давящих на её кожу, так, что она чувствовала, где у неё у самой какая кость, какая мышца. Оказывается, мышцы у неё тоже есть! И рассказали ей об этом пальцы Филимонова! Она вся напряглась до предела, и неудержимая дрожь вдруг охватила всё её тоненькое тело. Эта дрожь ввела её в волну ужаса. Ведь Филимонов чувствует её! И в душе потешается над Ритой! И, словно в подтверждение этим ошеломившим, можно сказать, почти убившим, её мыслям, Филимонов издал странный звук, то ли хмыкнул, то ли придержал смех, и, не ослабляя хватки рук, погладил Риту ладонью по боку, словно успокаивая испуганное животное.
- Я же сказал, что не съем. Ну, что ты... - интонации голоса совершенно необычные для Филимонова, мягкие и дружелюбные, и он вдруг ослабил объятия, правда, не настолько, чтобы выпустить Риту из своих объятий.
Рита