"...СПАСТИ, ХОТЯ БЫ, ОДНОГО..."

выбросить. И мы тут, в этом доме, это самый ненужный мусор. Ведь детей надо кормить, а они не хотят, а я не намерен чтобы они голодали. Сейчас мусором становится тот, кто больше всего нуждается. А нуждаются тут больше всего детские дома, больницы и наш дом в том числе. Это мы внешне стараемся поддерживать красоту, ставим спектакли, одеваем белые рубашки и даже чистим зубы. Хотя внутри... Мы чистим зубы, а с улицы доносится не просто вонь, а смрад трупов, валяющихся посреди дороги, которые сутками ни кто не убирает. Я уже не говорю о том, что в дома, кроме полицейских, никто и не заходит. И мы, сидим взаперти, чтобы не видеть этого. Как страусы, прячущие голову в песок.
- Но у вас не получится их прятать всегда, - ответила Стеша, - рано или поздно и за вами могут прийти. Ведь людей отсюда уводят тысячами, чуть ли не каждый день.
- В том то и дело, что не каждый, - вздохнул доктор, - вы говорили с нашим главным в этом самом юденрате? Лихтенбаумом?
- Зачем?
- Ну как зачем? Он обещал ходатайствовать, чтобы нас не трогали. Я конечно не верю в успех его ходатайства. Черников вообще ничего не мог сделать, хотя был более порядочный человек. А этот... просто подстилка... Остаётся только верить, что мы доживём тут до конца войны. Ведь мы не знаем наверняка куда уводят немцы людей. Убивать? Но зачем тогда тащить с собой вещи? Они ведь уводят с вещами. И до нас не доходили слухи о том, чтобы где-то кого-то расстреливали целыми толпами. Об этом бы знали обязательно...

Я взял со стола привезённый нами паспорт, покрутил его в руках, потом положил его обратно, встал и тоже начал прохаживаться по небольшой этой комнатке. Рассматривал всё вокруг. Тут было тесновато, но я был маленьким, и комнатка мне не казалась настолько тесной, как взрослым.
На полке, украшенной детскими рисунками, стояли книги, керосиновая лампа и толстая папка с листами бумаги, что были исписаны мелкими буквами превращающимися в слова. Слова превращались в предложения, а те в текст. Я взял эту папку и открыл.
«Письма войны. Дневник», - прочитал я и посмотрел на старика, который остановился и тоже пристально смотрел за всеми моими движениями.
- Тут нет света, - сказал он и подойдя, зажёг керосиновую лампу.
- Ты любишь читать?
- Люблю, - кивнул я, - я читал одну вашу книжку, перед самой войной, - вы же Корчак?
- Ну... так когда-то я себя назвал и так называют теперь меня, - ответил старик, - а какую ты книжку читал?
- «Король Матиуш Первый», - положил я на место папку и закрыл её, - и получается, что я хотел стать таким же как и Матиуш, и это даже получилось, почти что.
- И поэтому ты тут? - спросил старик.

Я кивнул в ответ.

- Ну, - сказал он разведя руками, - приехать из мирной страны туда где стреляют, под это вечно серое небо, уже смело для тебя. Матиуш был смелым и хотел помочь всем сразу, сделать своё королевство справедливым. Но ты ведь помнишь, что получилось?

Я помнил. Матиуш обжёгся об людей. Но я понимал ту мысль, которую не понял сам Корчак, хотя явно именно её хотел донести. Матиуш решил начать с себя и в один день из маленького короля-мечтателя стал таким, как я сейчас. Пройдя все свои скитания, познав все свои беды и научившись отличать правду от лжи, добро от зла, решил начинать менять мир с себя самого. Только погиб он очень глупо. Он настолько доверял своему лучшему другу, мальчику Фелеку, что не ожидал от него ничего плохого и в результате погиб из-за неосторожности Фелека...   Никогда не знаешь с какой стороны может прийти беда. Ты ждёшь её от врагов, а она приходит ногами друзей и бьёт их руками. А спасение может явиться от людей, которых раньше никогда не видел и не знал.
Я поделился этими своими мыслями с доктором. Он улыбнулся и даже обрадовался.
- А ты философ, Тадек. Наверное хорошо учишься в школе?
- Вы наверное не поняли, - ответил я уже на идиш, - я не из Швеции, меня зовут Мойше Вайсман, я из Львова, бежал в прошлом году из поезда, который уже шёл на Майданек. Никого немцы никуда не переселяют, пан Корчак. Они там убивают нас. Мы хотим спасти тут хоть кого-то...

Корчак присел и посмотрел на меня, потом на Стешу, потом снова на меня.
- Ты хорошо читал мою книгу. Вы не спасёте нас всех. Если нельзя спасти всех, то стоит, возможно, спасти кого-то одного. Этим уже ты спасёшь целый мир. Только этим одним, если ты позволишь, можно буду не я?
- Почему?
- Понимаешь, мальчик, - вздохнул он, - эти дети, многие из них твои ровесники, потеряли родителей, а тут обрели новую семью. Они друг для друга как братья и сёстры. А я как дедушка, папа, а не просто воспитатель. Твой дедушка сбежал бы, если бы вдруг нужно было тебя защитить?
- Он не сбежал, - опустил я глаза.
- У тебя был очень хороший дедушка, - услышал я.

Второй раз я был в этой комнате через день. Всё было открыто, но ни детей, ни Корчака уже не было. Не было никого. Ещё с порога мне бросились в глаза перевёрнутая мебель, разбросанные вокруг вещи, книжки, игрушки и растоптанный игрушечный кораблик прямо на пороге... Как будто он хотел уплыть по воздуху следом за своим капитаном, но разбился о невидимые рифы. И чей-то сапог, того кто не понимает света и не хочет, чтобы он был тут, в этом доме, просто раздавил его, сломав борта, мачту, смяв зелёный парус с жёлтым листком клевера...
Я прошёл в комнату Корчака и присев на тот самый стул, на котором сидел доктор, закрыл глаза, представив как всё происходило. Но не заплакал. Мне представился он сам, в комнате, прохаживающийся от стенки к стенке и молчащий мне о чём-то...
Да понял я всё. Успел ли кто-то сбежать, или выпрыгнуть из вагона, как это сделал я, не знаю. Я увидел на полке ту самую папку. Поднялся, осторожно, чтобы не напугать призрак Корчака, подошёл, взял папку и аккуратно сложив исписанные листы, спрятал её под пиджак...

Ночью мы уже ехали в поезде обратно. Я не смотрел в окно и боялся взглянуть в глаза Стеше. Аккуратно, страница за страницей, я разбирал почерк доктора...

глава 7
КОМИССАР


...31 июля 1944 года; предместье Варшавы...

За три дня мы совершили невероятный, с точки зрения немцев, рейд. Мы оказались почти под Варшавой и готовились наступать на Прагу.
За эти два года ситуация поменялась в корне. Самодовольного Вермахта больше не было. Немцы теперь отступали, а люди боялись их значительно меньше. Оказывается, что немцев можно побеждать, и даже не сомневаться в своей победе.
Я уже тоже был не тот. Теперь у меня был автомат, я подрос и даже стал по другому рассуждать. Ну, по крайней мере мне так казалось.
Но сейчас у меня с собой автомата не было. Я был в разведке. И уже чувствовал себя в свободной Варшаве. Вместо автомата я прижимал к себе гусыню, которую поймал по дороге на Прагу. Эта бедняга видимо сбежала от хозяев, и попала ко мне в плен, сама того не ведая став элементом маскировки. По крайней мере лучше, чем стать чьим-то ужином.
Страшно не было. Немцев я уже научился не бояться, а казаков всегда можно было чем ни будь подкупить. Например, давно испытанным «Ой дядь, дайте посмотреть! А что, вы этой саблей танки будете рубать?». Тогда казак открывал все карты сам, начиная рассказывать, что танки будут рубать не саблей, а противотанковыми орудиями, которых тут полторы дюжины, и вообще противотанковый батальон расположен не тут, а за рекой...
Через несколько минут, выйдя на околицу Праги, найдя базар, я преобразился в заядлого спекулянта. Важно прохаживаясь между рядами, я приставал ко всем встречным с предложением купить гусыню, а сам слушал болтовню, пытаясь услышать то, что мне нужно было услышать. Когда же мне предлагали за гусыню деньги, я начинал торговаться, что мол мало, хорошо бы чуть больше, или меняю на муку, или на сахар. Но, как правило, сахара с мукой не оказывалось, а поэтому гусыня продолжала дремать у меня в руках.
Подошёл какой-то вояка в немецком мундире, начал мою гусыню щупать, будто прицениваясь. Я улыбнулся.
- Хотите купить?
Но вместо ответа получил подзатыльник и упал прямо кому-то под ноги, увидев, что гусыня, дико крича, перекочевала к нему, а меня попросту ограбили
- Mi zosta; okradziony! Pomoc mi! - закричал я и вскочил.
- Стой! Стой! - услышал я позади себя и обернулся на крик.
Поляк махал руками пытаясь меня остановить.
- Пусть она ему больным животом выйдет, - сказал он, - забудь, что она вообще у тебя была.
- Почему? - сделал я удивлённое лицо.
- Это рогули галицийские, пёсья кровь, - ответил поляк.
Я посмотрел вслед уходящему солдату.
- То есть?
- Украинцев пригнали, - сказал поляк, - они тут порядки свои теперь наводят. Пол Праги в нужник превратили... быдло...

Я тяжело вздохнул и поплёлся бродить дальше...

Вроде и задание не сложное, и такое приключение нехорошее. И вернуться нужно было, желательно, этим вечером. А вернуться мне захотелось ещё сильнее после этого приключения на базаре. Да и почему-то захотелось спать. Вообще, возвращение из разведки у меня было связано с Ароновым «отдыхай». Вот и сейчас казалось, что приду, высплюсь и за... Да что там «за!» если ещё вернуться надо...
Прага кишила бандеровцами. С базара я «сделал ноги», а прямо на околице стояли броневики и несколько танков. Один танкист даже окликнул меня.
- Эй, хлопец!

Я сделал вид, что недопонимаю его и обернувшись, подошёл и переспросил.
- Пан меня спрашивает?
- Принеси воды, - сунул он мне ведро и указал на колодец.
- Конечно, пан военный, - выхватил я ведро и побежал к колодцу.

Набрав воды я вернулся и стал смотреть как тот поливает водой корпус танка.

- А что, вы москалей гнать будете? - спросил я танкиста, будто не понимая зачем тут танки.
- Да, будем, скоро будем, - ответил танкист.
- Ух ты! - сделал я радостное лицо, - сегодня небось? А посмотреть можно будет, как вы поедете?
- Да нет, - отмахнулся танкист, - сегодня пан генерал приедет нас смотреть, а попрём мы москалей завтра, на вечер.

Я усмехнулся и пошёл дальше любоваться техникой. Завтра так завтра. Значит завтра они готовят наступление, а сегодня у них будет какой-то генерал. Вот они и поправлялись, мылись, чистились. Только что траву в зелёный цвет не красили, а так можно было подумать, что это не передовые, а какая-то тыловая часть готовящаяся к параду.

В отряд вернулся почти ночью...
- В общем так, - сказал я Арону, присев у костра, где собрался совет, - в Праге и вокруг Праги дивизия СС из украинцев, „Галичина”. Это их так называют. Численность установить не удалось, но полк в самой Праге это точно.
- Откуда знаешь про полк? - спросил Арон.
- Бабы на базаре плакались, что теперь им десять сотен рогулей кормить надо. У них, кстати, бронетехника есть, и городские орудия.
- Сам видел?
- Это видел. БТРов штук двадцать, с орудием 37-го калибра, но сегодня ночью половина из них будет не на ходу. А у них завтра наступление. Сегодня не могут, какой-то генерал приезжает с проверкой. Только ничего у них не получится.
- С чего взял?
- Ихний боец меня ограбил, - усмехнулся я, - отобрал гусыню, которую я реквизировал по дороге с целью выглядеть спекулянтом, для прикрытия. Ну я выследил его и пока они жарили для генерала мою гусыню да марафетились, позатыкал я им выхлопные трубы морковками, а попутно одному танкисту водички потаскал и разговорил, мол «а что, москалей сегодня гнать будете?». Ну тот на радостях мне всё и выложил. Но вряд ли они поймут, что в морковке дело.
- Ладно, спекулянт, - ответил Арон.
- Задача такая, - сказал он