слышать, но не слышишь даже того, что тебе говорят. Ты станешь царём своего народа, но не в земле хеттов. Ибо скоро не станет ни земли, ни хеттов, но будут новая земля и новые небеса, и новый народ отчлениться от старого. И тебе строить новую твердыню, с которой не сравниться даже твердыня Трои. И в венце славы своей, в венце преподобности и могущества, ты, царь Эней, падёшь от вишнёвой косточки брошенной в твою сторону наглым мальчишкой, пришедшим мстить. А Тагу послужат Солнце и Месяц, и Зори и Звёзды, и Дни и Ночи. Он воссядет на престоле, на который не садился ни один смертный и возложат на его голову боги небесные Венец, который выше их венца Славы и Силы во сто крат. И твои потомки тебя забудут, но Таг станет отцом народа своего.
- Так чьей станет Троя! - вскричал Эней в ответ.
- Глупый мальчишка! - рассержено ответила Сивилла, - да тебя только власть и беспокоит! Хочешь Золотого Трона? - получишь его подобие набитое просом! У Тага вдесятеро больше мудрости, чем у тебя, великовозрастного дитя! Ты троянским царём не станешь никогда! Им станет Таг!
- Но ты же говорила только что обратное! - уже закричал Эней.
- Помни о косточке, брошенной наглым мальчишкой пришедшим мстить, - ответила тихо Сивилла, поднялась и поковыляла за алтарь.
- Сивилла! Сивилла! Эта косточка, что, она меня убьёт? - хотел было броситься вдогонку Эней, но остановился...
- Таг воссядет на Золотом Троне праотцов, и наречётся спасителем рода русоголовых, - бормотала старуха, - ибо он от рождения царь царей и господин господствующих и власть имеющий на вечные времена...
Пророчество Сивиллы повергло Тага в ужасную гордость. Он даже подпрыгнул от радости. Ему предстояло стать всемогущим царём и возможно, даже царём всего мира. Сама Сивилла назвала его царём царей! Но самое главное, что она ужасно разозлила Энея! Видел бы кто его кислую морду, тоже повеселился бы!
Эней, "обладатель кислой морды", на самом деле ничуть не расстроился. Он считал, что судьбы делают сами люди, а послушать ворожбу разных святых старух и дедов всегда было интересно. По крайней мере, это напоминало мамины сказки. Он махнул вслед Сивилле рукой и, отойдя подальше, присел на лавку стоящую под квадратной колонной...
Таг остался один. Из-за алтаря послышалось пение гаруспиков59, чьи-то печальные вздохи и причитания по чьей то горькой судьбе.
Мальчик обернулся и увидел, что Эней довольно далековато и как всегда с обиженным взглядом и задумчивый, возможно, даже злой. А чего он обижался? Чего обижаться неизвестно на кого? Ведь Сивилла предсказала не ему плохую судьбу, а Тагу хорошую и счастливую! Да и не хотел Таг становиться царём. Если бы Эней попросил его: "Таг, можно я буду царём?", то Таг бы не задумываясь, отдал бы ему всё царство и Золотой Трон в придачу! Не хотел Таг садиться на этот Золотой Трон. Он был огромный и холодный. А Таг был маленький и жуть как боялся холода. Да и скипетр с державой были не для его силёнок, тяжелы и огромны. А корона, скованная из семи диадем семи разных царств, когда-то захваченных его далёким предком, этим самым Лабарной, не то что бы на ушах висла, а даже на глаза падала...
Таг обернулся на жертвенник, посмотрел на дымящегося телёнка и подумал: "Хорошо бы было, если бы я никогда больше не огорчал Энея. Вон он, какой расстроенный. Да и никого бы не огорчать больше..."
Мальчик молитвенно поднял вверх ладошки...
- Асмень, ты такой же мальчик, как и я, только живущий сейчас далеко-далеко, там где сияют прекрасные звёзды. Сделай так, что бы папа и Парис вернулись из похода живыми и здоровыми и ещё долго-предолго жили. Я не хочу, что бы была война, поэтому сделай так, что бы все боги помогли моему папе заключить мир с дикарями эллинами. И ещё, если хочет Эней быть царём, то пускай вместо меня лучше он им станет. А то он вечно из-за меня расстраивается. Ведь ты не был царём, а стал Богом. А я хочу, как и ты, быть просто мальчиком, как и все дети на свете. А когда вырасту, то обязательно прекращу все войны. Я обещаю тебе, что никогда не стану причиной горя у хороших людей. Можно мне, как и тебе, Асмень, быть просто мальчиком и приносить людям только доброе? У тебя была гуска, несущая золотые яйца, которую ты выкрал у злого великана. А у меня есть красивый конь, Звёздочка. Если бы я, когда ни будь тебя встретил, то обязательно покатал бы на Звёздочке. Он у меня добрый. Ты не бойся, он тебя не скинет. А мой учитель, старый Анхиз, научит тебя ездить верхом. Он мне рассказал, что когда ты жил на Земле, люди ещё не приручили коней. Видимо для тебя будет интересно на Звёздочке покататься?..
Молитва Тага была молчаливой. Он стеснялся и не хотел, что бы его кто-то услышал, поэтому шептал слова своей молитвы тихо-тихо. Это был его личный разговор с Асменем.
Собственно, сходить в гости к Асменю домой мальчик хотел очень давно. И если в пророчество Сивиллы Таг не очень то и верил, то в Асменя верил всем сердцем и так же точно, всем сердцем искренне Асменя любил. И даже когда играл, то представлял, что играет именно с этим мальчиком. Таг даже тайно советовался с ним о своих детских проблемах... Ведь собственно друзей то у Тага не было. А если друзей нет, то обязательно надо их, хотя бы, придумать. Таг это прекрасно понимал, зная, что от одиночества можно просто сойти с ума. А тут и выдумывать не надо. Тут настоящий Бог. Ему можно довериться...
Отдалёнными голосами доносился разговор дедушки с Лаокооном. Но Таг даже не вникал в него. Для мальчика это было чем-то непонятным, тем, что ему не дано знать и постичь. Именно поэтому он не слушал разговора двух стариков, которые словно шушукались, стоя около дальней стены...
Зато прислушивался к разговору Эней...
Голоса раздавались глухо, но всё же отчётливо были слышны...
- Сивилла забирает свои книги, содержания которых никому неизвестно и уходит в далёкие земли за три моря, - слышался голос Лаокоона.
- За три моря? - опустил голову старый Приам. Он тяжело вздохнул и взялся за сердце.
- Что это может означать?
- Только одно, - ответил Лаокоон, - только одно, что боги обращают свой взор туда и там будущее нашего народа. Все три молнии судьбы ударят скоро по нашей земле, и здесь не останется народа русоголовых.
- А что говорит Сивилла?
- Ничего... Только то, что там будут иные цари, иная земля и иное небо.
Приам подумал и с надеждой взглянул на жреца.
- Может быть, наши дружины отгонят данайцев, и мы выйдем к берегам третьего моря, в погоне за врагом, и там воздвигнем иную Трою?
- Я бы не был таким уверенным в этом...
Лаокоон молча, взглядом, указал вверх.
- Смотри, царь. Видишь, как солнечные лучи прорезают окна под куполом храма? Они слишком ярки и светлы для могучего солнца. Они могут быть благословением богов, а могут быть страшным, всесожигающим оружием, как оружие наших пращуров, имена которых забыты. Это фаш-огонь60. Такой жары не знала наша земля. Уже третий месяц ни одной капли дождя не выпало в стране русоголовых. Солнце выжигает землю, делая её мёртвой. Так делают воины перед приходом врага, что бы урожай и селения не достались неприятелям. Ожидать надо прихода врагов, какого ещё не знала земля русоголовых, какого ещё не бывало со времён появления наших предков на этих берегах. Ибо даже наш отец-солнце сжигает наши посевы, лозы виноградные и сушит степь с её байраками и источниками вод.
- Ты думаешь, что враги вновь ступят на землю хеттов? - Приам насторожился.
- Море неспокойно, - покачал головой Лаокоон, глядя на Приама, в глаза, - сегодня утром из него выползла змея, которая задушила чайку...
...из манускрипта...
"Я предрекал царю Приаму о гибели наших воинств и нашей земли. Солнце нещадно жгло землю, и крестьяне боялись неурожая. Море было неспокойным и морские змеи без всякого страха выползали на песок, грелись на нём и нападали на рыбаков. Всё говорило о том, что боги насылают проклятие на наш край...61
...пророчица Сивилла, за многие годы впервые вышла на свет из храма Асменя, дабы покинуть его навсегда..."
Порт внезапно взбудоражился. Люди бросали свои дела и бежали к храму, словно он в момент занялся огнём, вспыхнул огромным пожаром. Многие бежали потому, что уже видели собирающийся народ, слышали крики, причитания и понимали, что происходит нечто важное.
С храма ударили "во вся" колокола...
Народу собралось столько, что негде было ступить ногой. Толпа падала на колени и начинала причитать каждый на свой лад, предрекая что угодно кроме хорошего.
Сквозь эту толпу пробиралась старуха, одетая во всё белое, неся на плече мешок полный каких то свитков. За нею шли плачущие женщины и мальчики, так же одетые во всё белое. Гаруспики. Служители самого Асменя. Храмовые мальчики и их матери. А за ними брёл одетый в траурные одежды Лаокоон. Лаокоон вздымал к небу руки и призывал народ. Народ отзывался воплями и плачем, какими то неразборчивыми причитаниями. Громче всех причитали женщины. Мужчины наблюдали за всем со стороны, стараясь не вмешиваться в происходящее. Но тоже, с трудом, скрывали печаль по уходящему, привычному всем, течению жизни, когда вот эта старуха направляла и их мысли, и чувства, и от неё одной зависело чему быть, а чему не миновать...
- Плачьте! Плачьте, о народ русоголовый! - словно призывал Лаокоон, - плачьте от твердыни расен до несийских городов62! Плачьте на северных берегах и в степях! Плачьте на луках рек у моря! Она покинула нас! Она уходит, хранительница народа нашего, молитвеница за страну нашу!
- О Сивилла-матушка, на кого же ты покидаешь нас!? - как будто отвечали ему причитанием женщины, а Сивилла, молча и скоро двигалась дальше, не обращая ни на кого внимания, как будто просто шла на базар...
Причитания разрывались громом, смешивались с воплями и стенаниями...
- Ой, укатилось солнце ясное да за горы высокие, да за леса дремучие, да за облачка за ходячие, да за чисты звёзды за подвосточные! Покинуло нашу головушку, да со стадушком оно да со деточками, оставило нам горюшко, горе горькое на веки то вековечные...
- Горе! Горе на головы народа нашего! - разогревал Лаокоон толпу, и толпа разрывалась с новой силой. Хныканья мальчиков-гаруспиков и их матерей-жриц буквально глушили Лаокоона, не давал ему произнести даже слова. Плачу вторили стенания толпы... Порт, взвыл настолько, что городская стража выехала туда немедленно. Складывалось впечатление, что случился бунт, или какая ни будь разбойная орда с моря надумала высадиться в Трое. После, правда, сотник узнал причину всеобщего шума и громогласья. Когда воины подъехали, они увидели, что таинственная Сивилла, оказавшаяся при обозрении сухенькой и маленькой старушкой, удалялась по дороге ведущей на север. Толпа, чуть отставая, следовала за ней, падала на колени и умоляла, взывая на все лады...
- Вернись, матушка, берегиня наша, хранительница! - в один голос выли люди, - матушка, зигзица вещая, зачем ты нас покинула, град наш осиротила!..
Собственно, ничего не обычного, сотник не заметил. Воины постояли ещё пару минут, проводили молчаливым взглядом из переулка весь этот ход и даже успели от него утомиться. А люди остановились только в городских вратах, именуемых Золотыми. Там Лаокоон упал на колени, начав громко молиться. Все последовали его примеру. Сивилла дальше пошла одна. Пошла быстро, бойко,
