большую полную тарелку, и с сожалением разглядывал обнажившегося на дне тарелки голубого зайчика. Лида угадала его неутолённый голод и тотчас же, не спрашивая, добавила, но уже пожиже и без курицы, и всё равно очень вкусное. На второе умелая хозяйка выставила прямо в шипящей сковородке жареную на сале картошку с пожелтевшими и подопревшими от жара и жира крупными неразделёнными срезами репчатого лука, а к ней в продолговатой стеклянной селёдочнице – порезанную кусочками хорошо вычищенную селёдку, пусть и с небольшим ржавым отливом, но политую убивающим несвежий запах растительным маслом и аппетитно укрытую опять-таки крупными дольками лука вперемешку с неровными чёрными бусинками душистого перца.
- Всё так вкусно! Вы и мёртвого вылечите, - искренне похвалил кормилицу Владимир, вытирая губы положенным на колени чистым полотенцем.
- Спасибо, - благодарно зарделась та и тут же пожаловалась на гостью: - Ничего не ест, как ни стараюсь. Поклюёт как воробей, бульоном запьёт, что дитя малое, вот и всё.
Чувствовалось, что в этом доме понимают, что является главной усладой жизни, и не стесняются этого. Хотелось такого дома, уюта и недостижимого спокойствия.
А потом был настоящий чай, приправленный сухой малиной, с неизменным сахарином, от которого Владимир отказался, чтобы не портить химией вкуса и аромата. Вряд ли такой густой чай был обыденным явлением. Скорее всего, он также был приготовлен в надежде, что понравится больной подруге.
А уж совсем потом, отяжелев и расслабившись, сидя по-доброму друг против друга за прибранным столом, они тихо и доверительно говорили о той, что неслышно лежала за стеной, борясь или смиряясь с разъедающим недугом.
- Вы бы видели, Володя, какая Любушка была красавица в техникуме, - рассказывала хозяйка, а он не мог себе представить большей красоты, чем видел в день приезда в Сосняки. – Весёлая, озорная, прямо пламень, водой не зальёшь. Все парни от неё были без ума, весь техникум, но ровни долго не было. Только на третьем курсе появился тот, кого ждала, да и то познакомились случайно в парке на танцах. Сразу же, с первой же встречи прилепились друг к другу да так крепко, что и немыслимо было увидеть порознь или с кем-нибудь другим. Хотите ещё чаю? – предложила хозяйка. – Веселее слушать будет, а мне очень хочется рассказать вам о Любе.
Владимир не отказался, с одинаковым желанием впитывая и вкусный напиток, и неторопливое любовное повествование Лиды.
- Любушка – человек крайностей: возненавидит – так на всю жизнь, а полюбит – так тоже до гробовой доски. Правда для неё – только правда, без обиняков, а ложь – так ложь, без оговорок. Трудно ему было с ней. Тем более что и у самого характер оказался колючим, неуступчивым, и всё в мире окрашено было в цвета без оттенков с преобладанием красного – нашего и чёрного – фашистского. Встретились нечаянно две сильные личности: и вместе – сложно, и порознь – тошно. Ссорились часто, переживали от размолвок до боли, но, слава богу, быстро мирились, понимали, что друг без друга нельзя, не проживут. Алёша - так его звали - видный был парень: тёмно-русый, почти шатен, глаза серые, ясные, лицо правильное, русское, в плечах – косая сажень, ядро от груди отскочит. Не красавец, нет, но настоящий мужчина, надёжный. Да, к тому же, ещё и герой Испании, лётчик, три ордена Красного Знамени заслужил и ещё какие-то испанские награды. Как навесит все да выйдет в синей лётной форме, так, словно петуха, тут же и облепят его со всех сторон девки-куры, а он – ноль внимания, на уме одна – Люба. Ещё чаю? – спросила у Владимира, отодвинувшего пустой стакан.
- Нет, нет, спасибо, - решительно отказался тот и поощрил рассказчицу: - Вы продолжайте, мне интересно.
- Так и крутились шестерёнки их любви, тесно входя друг в друга и кроша ненароком зубья, пока не вмешались обстоятельства, оказавшиеся сильнее, - рассказчица вздохнула, будто эти обстоятельства коснулись её. – Как-то целую неделю не было Любы на занятиях, а когда пришла, то на себя не была похожа, словно врубелевская Царевна-лебедь. Куда делись огонь и жизнерадостность? А ещё через неделю, как гром среди ясного неба, вышла, скорее – выскочила замуж за Горбова, которого никто не знал, да и сама она встретила за день до свадьбы на учительской конференции. Что-то её так торопило, гнало, что она сразу же уехала с мужем к нему в село и перевелась на заочное отделение. Все только и успели заметить, что Иван Иванович Горбов внешне очень похож на Алёшу. Характерами же они были полной противоположностью друг другу, и даже не верилось, что у них с Любой может быть что-либо общее, заветное.
Лида мягко поднялась, переживая за давнюю осечку подруги, снова налила каждому по стакану чая и, беззвучно отхлебнув из своего, продолжала:
- Потом уже, когда Люба приехала первый раз в гости, а случилось это почти через год после рождения дочери, в весну перед войной, рассказала, каясь в самодурстве и глупом гоноре, что сделала всё назло Алёше – такой уж наперекосячный характер ей достался. Тот, оказывается, вдруг объявил ей, что вынужден срочно уехать, а куда, насколько и зачем сказать не имеет права не только ей, но и родителям, даже во сне и то проговариваться запрещено. Не имел он возможности даже намекнуть, что дали ему на сборы всего два дня и отправляют на помощь китайским товарищам. Люба по горячности не стерпела неожиданной и скорой разлуки и по-девчачьи поставила их отношения ребром: или она едет с ним, или он вообще останется без неё. Не помогли никакие уговоры. Она закусила удила, обиженная в отчаянье на обстоятельства, вдруг мгновенно разрушившие их счастье, а вместе с ними – и на невиновного Алёшу. Взять её с собой он, конечно, не мог, сам отправлялся под китайским именем русый и с круглыми глазами. Так и расстались: он – в отчаянье, она – в бессильном гневе, но оба не только с незатухшей, но с ещё более укрепившейся любовью.
Хозяйка мелкими и аккуратными глотками допила свой чай, часто облизывая кончиком языка пересохшие губы, переставила оба стакана в самодельную раковину-мойку и, вернувшись к столу, досказала драматическую историю любви подруги.
- Это выяснилось потом. Вы заметили, что я всё время обращаюсь к этому слову «потом»? Так несправедливо обошлась судьба с Алёшей и Любой перед самой войной. На большой пасеке среди болот недалеко от Сосняков появился новый работник. Им был Алёша. Недолго ему пришлось полетать в небе Китая. Наверное, не очень берёгся, потому что по-другому не умел, и потому что сердце жгла злая бессмысленная разлука и внезапное предательство Любы. Два месяца прошло, как уволили его из авиации по здоровью после того, как попал под зенитный огонь, был сбит и, обгоревший и раненый в грудь, дотянул всё же до своего аэродрома и там грохнулся в последнем усилии, да так, что в груде обломков своего ястребка более-менее целым остался сам да фотография Любы на приборной доске.
Лида аккуратно подложила пухлые ладони под свои полные щёки и мечтательно смотрела в окно, видя за ним чужую необычную жизнь.
- Как они встретились, и что у них было, я толком не знаю. Знаю, что муж, боясь немцев, отправил её с детьми за болота к знакомому леснику, а она вдруг оказалась в партизанском отряде с Алёшей. И что у них родился сын, но почти сразу же умер от простуды. Сама она молчит и по сей день, а я не допытываюсь, хотя очень хотелось бы по-бабьи прикоснуться к чужому тайному счастью. Но оно и тогда им не суждено было долгим: почти сразу же, как немцев прогнали, Алёша по неосторожности сгорел в избушке на пасеке. Ему много раз предлагали разные должности в республике и у нас в городе, но он – ни в какую, остался на пасеке поближе к Любе.
- Не сгорел он, - неожиданно послышался глухой голос неслышно появившейся в дверях кухни Горбовой. – Я ж тебе говорила: его убил, а потом сжёг вместе с избушкой Иван.
- Так ведь никто не видел, - заступилась за Ивана Ивановича застигнутая врасплох Лида. – Никто ничего не знает.
- Я знаю, - непреклонно винила мужа Любовь Александровна. – В тот день он ушёл на целый день с ружьём, вернулся сам не свой. Не проронив ни слова, голодный завалился на сеновале. И перестал глядеть мне в глаза. Он убил Алёшу. Хватит об этом.
Горбова подошла к ним, присела. Владимир тоже не поверил ей, не мог представить, что Иван Иванович, тот, которого он узнал в последнее утро в Сосняках, способен на подлый поступок. Хотя, кто знает? Чем больше и ближе он соприкасался с русскими, тем больше они удивляли – от восхищения до ненависти, без середины. А в треугольнике, да где все углы острые, всякое может случиться. И всё же не хотелось верить, что рассудительный Иван Иванович, почти что немецкий бюргер, мог поднять руку на соперника. Неужели любовь может так затмить рассудок?
- Ты и так утомила Володю своей ябедой обо мне, - закрыла неприятную тему та, которая стала бедой для двух местных рыцарей. – Давай-ка, сваргань что-нибудь перекусить, а то ненароком придётся моему молодому кавалеру тащить ослабевшую старуху под руку, стыда не оберёшься, - в глазах Горбовой заблестела ещё не совсем утраченная живинка. – И не жмоться! Выставь-ка нам что-нибудь выпить, у тебя есть непременно: ты ж у нас хозяюшка! Понравилась она вам, Володя?
- Очень, - искренне ответит тот, вспомнив вкусный обед, чай, задушевный монолог Лиды и всё её домашнее обаяние, обволакивающее убаюкивающим уютом.
Засмущавшаяся хозяйка, утратившая на время плавность движений, стала снова собирать на стол, и все трое в ожидании переговаривались о ничего не значащих вещах, довольные установившимся доверительным общением, а Владимир и Лида, кроме того и тем, что Любовь Александровна, отдохнув, ожила, будто болезнь её отпустила или дала щадящий перерыв. Когда всё было готово, и Горбова разлила по хрустальным рюмкам из нашедшейся, как и предполагала, заветной бутылочки водку, на минуту установилась торжественная тишина-ожидание, и тамада негромко, чтобы не нарушить торжественности, предложила самый простой и самый нужный для всех людей тост:
- За ваше здоровье!
- За твоё, Любушка, - тут же переадресовала пожелание сердобольная и верная подруга.
- За ваше, Лида и Любовь Александровна, - присоединился к ней и Владимир.
Выпили.
Продолжая удивлять и радовать хозяйку, Любовь Александровна, с улыбкой глядя на насторожённо посматривающих на неё соседей по застолью, произнесла позвончевшим голосом:
- Ох, и есть хочется! Давайте, Володя, нанесём такой урон запасам куркулихи, чтобы она долго помнила нас.
Лида порывисто встала и отошла к полкам, будто за солью, промокнула уголком фартука слёзы и нечаянно вдруг всхлипнула, выдав своё состояние.
- Лида, - с укоризной обратилась к ней Горбова, отколупывая маленькие волокна от лежащей перед ней на тарелке курицы, - мы ещё только начали, а ты уже расквасилась. А ну, давай, примем по второй!
Тут же наполнила рюмки, подождала, пока хозяйка, пряча покрасневшие глаза, займёт своё место, и произнесла второй тост:
- За тебя, Лида. За тебя и за Петю. За то, чтобы скорее вернулся, и родились бы у вас мальчик и девочка. Спасибо за всё, подружка моя ненаглядная. – Она обняла Лиду за плечи, притянула к себе, поцеловала в щёку. – Я тебя очень люблю. – И одним махом, по-мужски,
