интеллигент вшивый, из окопа за кустик похезать, чин чином умостился, муди свесил, а тут, откуда ни возьмись, прямой наводкой по вонючке – мина: шлёп! Брызги, земля, вонь хуже, чем от Левонтия, осколки веером. Другому бы – каюк, а ему только конец отчиркало.
- Да ты что?! – ужаснулся Витёк.
- Неудобно, - отозвался практичный Серёга. – Как ссать, так штаны сымай, что баба.
- Говорит, и не почувствовал сразу, так ловко срезало, а потом зажгло. Глядь, а вместо мочи кровь льёт, и член рядом валяется. Он его хвать в руку, штаны напялил кое-как и бежать к санинструкторше. Прибежал, просит, чтоб приделала.
- Сам допридумывал? – усёк ложь Серёга.
- А та, - не отвечая на поклёп, дорассказывал Иваныч, - перевязывает и ржёт, удержаться не может. Потом – ей-бо, не вру – девки в санбате надоедали: куда девал? В обмен трёхлитровку спирта давали, а он и не помнит, как потерял, думает, что санинструкторша замылила.
- Запросто, - подтвердил версию Левонтия Витёк. – На палку насадила и шворила себя за милую душу. Никаких тебе ни мужиков, ни детей. И сколько хошь, напрашиваться не надо.
- Врачи и санитарки при нём, не стыдясь, подмывались, а потом, когда зажило, и вовсе при себе оставили, как безопасного. Так безбедно и дожил до победы, хоть и без хрена. А мог бы и голову потерять.
- Лучше бы уж по башке шваркнуло, - выразил своё мнение Витёк.
- Твою-то осколком не пробить, фугас нужен, - определил Серёга. – Что дальше-то, Иваныч? Ты уж залежался там, под сеном.
- Ну, орёт, значит, Левонтий на Настьку, - продолжил свою историю Иван Иванович. – «Иди», - блажит, – «лахудра, отсель, я корове сена наброшу», и вилы берёт.
- Ты ж не видел под сеном, - поддел Серёга.
Иваныч помолчал, вспоминая, как было, не вспомнил и с досадой ответил:
- Сам не пойму, как увидел. Шкурой, наверно, про вилы почувствовал.
- Со страху ещё как почуешь, - защитил рассказчика опытный в этом деле Витёк.
- Да, взял он вилы, - продолжал Иван Иванович, посчитав, что недоразумение по поводу его непонятного виденья исчерпано, - и целит в высокую кучу, где я затаился.
Серёга, не выдержав, фыркнул, но смолчал. Трепись, мол, дальше, мешать не буду.
Все, кроме отказавшегося Владимира, закурили. За всё время рассказа Ивана Ивановича он один не проронил ни слова, только счастливо и безмятежно улыбался, как никогда прежде, нисколько не тяготясь сверхминимальным сервисом и чемоданным интерьером. Всё в мире сосредоточилось здесь, вокруг четверых, спаянных мимолётной дружбой, заквашенной на водке, и, конечно, байкой. А она требовала не столько хорошего сюжета, сколько хорошего рассказчика и подыгрывающих участливых слушателей, знающих, когда подначить рассказчика собственной интересной добавкой к сюжету, когда предостеречь от завихрений ядовито-насмешливой репликой, а когда и поощрить удивлением, восклицанием за весёлый или особенно крутой выверт. Владимир не готов был к этой роли, у него практически не было репетиций, и он пока ещё не понимал законов игры каждого, хотя они были очень просты – полное доверие друг к другу. Он только подспудно это чувствовал и потому впервые за много лет находился в состоянии полнейшего душевного комфорта.
- Поднял, - продолжал тем временем свой трёп русый, - чтобы хорошенько всадить, а я, омертвев, думаю: «Всё, от одного козла ушёл, от второго – не уйти, проткнёт не жопу, а чего-нито получше». А он замедлил руку на взлёте, да как закричит на Настьку: «Фу, набздела, курва, на весь сарай, пошла отсель, говорю!». Настька вилы у него вырывает, смеётся в слёзы, поняла, откуда вонь, и удержаться не может. Мне, может, последние минуты жизни отсчитываются, тут не только обсерешься, а и умом рехнёшься, а она, стерва, ржёт вместо того, чтобы защитить своим телом полюбовника.
- Как командира, - уточнил Серёга.
- Все они так, - посетовал многоопытный Витёк. – Моя тож: придёшь на взводе – сразу кулаки в ход. Нет, чтоб понять, поднести укрепляющего.
- Так она тебе и подносит, - защитил жену Витька Серёга. – Завтра опять с фингалом припрёшь.
На это замечание Витёк ничем не смог ответить, только тяжело вздохнул.
- Неужто впрямь обделался? – вернулся Серёга к рассказу Иваныча.
- Не, - успокоил тот его. – Под шумок пощупал я задницу – сухо, только стравил. Настька Левонтию говорит: «Не я это, балда безмудая, а козёл, вон стоит рядом». Запутывает, значит, муженька. А козёл, облыжный попусту, головой вертает обиженно, мог бы – послал блядину куда следует. И животине не очень-то ндравится быть последней, особливо, когда защититься нечем. «Дай», - наступает Настька, – «я сама кину». Слышу, он отступил, и что-то зазвякало. «Во!» - удивляется – «Поллитруха! Откелева здесь? Ты, что ль, втихаря тянешь, лимонка?» Это он её сразу же, как пришёл с санбатовского фронта, так прозвал. Похожа по виду, уж больно пердильник могучий, только взрыватель давно выдернут.
- То-то без страху лезешь, - пояснил сам себе Серёга.
- Взрыватель-то ты и сорвал, - уточнил догадливый Витёк.
А русый дальше плёл свою байку.
- «Уже высосала половину», - ругается Левонтий, – «а ну, дыхни, пьянь сраная!». Она ему: «Ха-а-а!!!» - чуток сарай не снесла дыхом. «Не», - говорит, – «не несёт». Ещё бы несло! Это ж я спрятал, чтоб потом, как сладим, тяпнуть по толике за успех, а он, стервец, сапогом выковырял, - Иван Иванович вздохнул, вспоминая подсенные прятки и понесённые убытки. – Совсем я взгрустнул: Настьку не сделал, козёл продырявил, лежу не дышу под сеном с голой задницей, а вдобавок ещё и четвертушки лишился. Хорошо, хоть половину на всякий случай отлил, как чуял.
- Надо завсегда заначку делать, - поделился опытом Витёк.
- Будто у тебя она задерживается на час, - подкузьмил Серёга расчётливого приятеля.
- Одно хорошо, - заканчивает свою историю Иван Иваныч, - ушёл он с бутыльком, а я вылез, наконец. С полчаса с потной задницы сено отдирал с помощью Настьки. А она липнет: «Давай», - говорит, – «теперь не придёт».
- И впрямь – курва, - восхитился Витёк. – У их только ебля и на уме.
- Взялся – надо дело сделать, - поддержал Настьку Серёга.
- Ну, упала она опять в сено, - продолжал кончать русый, - я – рядом, штаны уже сынуты, опять прилаживаюсь, а сам оглядываюсь: где козёл. А она как захохочет, задёргается. «Ой», - визжит, – «не могу». И у меня не стоит, охота вчистую пропала. Так и разошлись.
- Да, - прокомментировал Серёга, - пострадал крепко.
- Ещё-то наведывался потом к ей, - поинтересовался Витёк, никак не согласный, чтобы байка кончилась ничем.
- Было дело, - отвечал Иван Иванович, - да всё так же в напраслину.
- А ты вдругорядь меня возьми, - посоветовал Витёк, - я постою взадях заместо козла, может, получится? Можа, и мне за догляд разок ткнуть обломится.
- С другой стороны, - согласился Иваныч, и все четверо, включая Владимира, радостно заржали, а Витёк необидчиво утирал грязным рукавом гимнастёрки обильно выступившие слёзы.
- Всё, - подытожил русый, - кончаем трёп, пора Володьку обслужить, моя очередь. – Он поднял кружку, приглашая других сделать то же. – На посошок примем самую сладкую и вздрогнем.
Все выпили, и Владимир, уже не помышляя о сопротивлении, тоже.
- Пошли, Володя, - пригласил, вставая, русый, - выберем тебе чемоданишко справный, у меня других нет, сам убедишься.
Владимир встал тоже и, качнувшись на сторону, с трудом последовал за продавцом к крайнему штабелю сине-выкрашенных чемоданов.
- Бери, какой хошь, - предложил Иван Иванович, - не ошибёшься. Я с тебя дорого не возьму: ты – свойский.
Владимир выбрал самый большой, открыл его и, медленно и старательно подбирая слова, чуть не сбиваясь на родной и простой немецкий язык, объяснил, что хочет иметь второе дно и, тем самым, потайное место, а то его уже дважды грабили, и больше этого не хочется. Мастер посмотрел на него внимательно, но никак не выразил своего отношения к желанию покупателя, а только сказал, что подумает, как лучше сделать, и предложил внутреннюю обивку из дерматина, под которой уж точно второе дно не углядеть. На том и порешили, сговорившись, не торгуясь, о цене, которую Владимир не осмелился поднять, хотя и очень хотелось, и о том, что чемодан будет готов через день утром.
- С меня бутылка за идею, - сказал напоследок русый, и Владимира передёрнуло от ударившего в нос сивушного запаха будущей водки. Попрощавшись со всеми за руку, он вклинился, шатаясь, в неугомонную базарную толпу, пробираясь на выход и к дому.
- 11 –
Дорогу до дома он не запомнил. Остались только смутные воспоминания о шарахающихся в сторону безликих прохожих. Но такие как он, в военной форме, пьяные с утра, были уже не в диковинку, и никто не помешал добраться до дома. И хотя Владимир был уверен, что никаких команд ногам не давал, они сами привели его к знакомой калитке.
Здесь его развезло окончательно. Неведомо, как он очутился в их комнате и с маху плюхнулся на кровать, больно ударившись спиной и головой о стену. Словно из воздуха вырисовалась в оставшейся распахнутой двери Марина.
- Вот он, явился – не запылился, - услышал Владимир её грудной и даже родной сейчас голос. – Я уж думала, что ты не придёшь. Проснулась – мешка нет, хозяина – тоже. Жду, жду, день маюсь. Ночевать не пришёл. Всё, решила, смылся. Где был-то соколик?
Она подошла ближе.
- Э, да ты косой в стельку. Ладно, проспишься – разберёмся.
Пододвинув табуретку, она ловко, упираясь ногами в край кровати, стянула с него сапоги. Потом подхватила под потные мышки…
- Фу, несёт как из бочки, того и гляди, сама забалдею. Давай ложись, гуляка. - … и рывком уложила на подушку, закинув его ноги на кровать.
Владимиру были приятны её ухаживания, и он не сопротивлялся, блаженно улыбаясь и не открывая глаз. Всё-таки замечательно, что у него есть такая замечательная женщина: никаких слёз и упрёков, чего он боялся. И ей, очевидно, были не в диковинку пьяные мужики, знала, как управляться, уверена была, что теперешние услуги воздадутся сторицей, когда протрезвеет и сам, и совесть, можно и подождать, настраиваясь к победному разговору. Она, конечно, понимала шаткость их союза и готова была к компромиссам ради того, чтобы не потерять совсем мужской спины, на которую можно – она это хорошо, по-женски, чувствовала – надёжно опереться, но и не обольщалась, что союз будет долгим, потому что парень, несмотря на все её старания, держался настороже, отстранённо, скрытно. Вот и ночевать не пришёл.
Будто услышав, Владимир приподнялся, ухватив её за руку, и повинился:
- Прости, не хотелось тебя будить, когда уходил. Думал, что не задержусь, а получилось по-другому.
- Что случилось-то? – тут же спросила она, не сдержав любопытства и уже понимая, что союз их пока нерушим.
- Вот, - Владимир вытащил из одного нагрудного кармана рассыпавшиеся по кровати деньги. Там осталось ещё, по его расчётам, порядка трёх тысяч рублей. – Заработал, - и стал плести экспромтом легенду, которая на удивление и, наверное, благодаря винным дрожжам внезапно созрела в замутнённой голове, и выглядела вполне правдоподобной. – Встретил вчера утром такого же, как я, разговорились. Он шёл на работу, на железнодорожные склады, меня пригласил, говорит, хорошо платят на разгрузке продуктовых вагонов. Я и пошёл – деньги-то нужны, правда?
Она в этом не сомневалась.
- Попался срочный груз, - кое-как выдумывал не привыкший ко лжи Владимир, - пришлось работать день и ночь. А сегодня
