спешить не к чему. Он ничего не имел против Матросовых, даже с удовольствием пропускал их вперёд – такие люди-бульдозеры нужны, но сам в их числе быть не хотел и очень злился, когда подталкивали к этой роли, напирая на мозоль патриотизма и партийности. К тому же жизненный опыт подсказывал, что неприятности имеют свойство рассасываться, терять остроту, если их не тревожить и не ворошить в нетерпении. Они достаются первым, нетерпеливым, а последним остаётся анализ, установление причин и раздача наказаний.
Разумность аксиомы тут же подтвердил нетерпеливый Емеля. Он снова ворвался в кабинет первого лица и прохрипел, давясь от очередной, ещё более пугающей, новости:
- Они все собрались около новичка, наверное, допрашивают, - и покачал большой круглой головой, будто она раскалывалась от боли. – Не зря мне не понравился этот ваш Васильев. Врага мы пригрели.
- Почему же вы его оформили? Почему не сигнализировали? – тут же парировал плохо закамуфлированный выпад в свою сторону Альберт Иосифович.
- Потому что на заявлении была ваша виза, - нагло ответил Филонов.
- Ну и что? – принял на себя часть вины Шендерович. – Моя виза свидетельствует о том, что такие профессионалы нужны, я ориентировался на его рассказ, а вы обязаны были тщательно проверить и перепроверить документы и установить подлинную личность заявителя. На нашем полурежимном предприятии не должно быть подозрительных людей. А вы подозревали и всё-таки оформили. – Он помолчал, давая обалдевшему начальнику ОК глубже осознать свою промашку, и добавил, идя на компромисс: - И вообще: рано делить лавры, может быть не так страшен чёрт, как нам кажется. Давайте-ка, заготовьте на всякий случай соответствующую характеристику на арестованного.
- Вы подпишете? – пискнул, огрызаясь, уничтоженный Филонов.
Шендерович поморщился, презирая и ненавидя партсекретаря больше, чем подложившего свинью Васильева.
- Обстоятельно укажите причины, по которым он принят на работу: фронтовик, ранен, награждён, имеет 1-й класс, холост… ну, там ещё, что сочтёте нужным. Проходит всестороннюю проверку, потому и машины сразу не получил. – Шендерович мысленно порадовался, что сунул гордеца на безнадёжный ремонт студебеккера. – Обязательно отметьте рекомендацию военкомата. – Альберт Иосифович многозначительно посмотрел в потускневшие глаза Емели. – И ни слова о подозрениях, ни словечка, вы меня поняли?
- Да.
- Идите, творите. Да… - придержал он уходившего кадровика. – Этот важный документ должен быть подписан директором.
- Но его нет!
- Позвоните в горисполком, разыщите. Он должен знать о чрезвычайном происшествии на руководимом им предприятии, он должен быть на месте, не так ли?
- Вы правы, - выдавил из себя окончательно сдавшийся начальник отдела кадров и секретарь парторганизации, сообразивший, что втроём быть в ответе лучше, чем вдвоём, и ещё лучше – за двумя широкими спинами.
- Вот и хорошо, - похвалил Шендерович. – А сейчас мне, пожалуй, стоит встретиться с приехавшими, возможно, понадобится какая-нибудь информация, разъяснения, как вы думаете, Емельян Евсеевич?
- Вы правы, - снова продолбил затверженный ответ посрамлённый обличитель, неловко повернулся и ушёл составлять оправдывающий руководство базы документ и разыскивать директора для подписи.
Шендерович облегчённо и освобождённо вздохнул, с минуту посидел за столом, упершись ладонями в столешницу, словно на старте, потом резко и решительно поднялся, услышав внутреннюю команду «Марш!», и вышел на опустевшую территорию базы, затаившуюся в ожидании развязки в столкновении новичка Васильева, которого не все и видели, с посланцами недремлющих народоохранительных органов. Постояв в мёртвой тишине умолкнувшей в страхе автобазы, её технический идеолог и теневой руководитель направился в сторону студебеккера, счастливо навязанного шофёру, оказавшемуся врагом народа, и чуть не столкнулся нос к носу с невинно обиженным опером ИТЛ.
- Капитан! В чём дело? – возмущённо напал не на того хозяин простаивающего предприятия, оскорблённый тайным наездом НКВД-шной команды и свято помнящий, что нападение – лучшая тактика защиты.
- Ты кто? – грубо рявкнул капитан, не зная, можно ли на этом жиде, одетом и выглядевшем прилично, сорвать рвущееся наружу зло.
- Главный механик, - ответил, умерив тон, Шендерович, решив не обращать внимания на невежливое панибратское тыканье.
- А-а… - разочарованно протянул щёголь, лишённый случая для разрядки. – Узнаешь у Кравченки.
- Кто такой? – поинтересовался Альберт Иосифович, надеясь на доверительную беседу.
- Он тебе объяснит, - обнадёжил капитан ничего не понявшего главмеха, принявшего капитана по званию и обличию за старшего в группе, и быстро пошёл на выход с базы.
Шендеровичу ничего не оставалось, как двигать на встречу с неизвестным Кравченко. Однако короткий разговор с капитаном заронил в голову сомнение: то ли он делает, нужна ли она ему? Что-то опасное почудилось в выражении лица, послышалось в неопределённых ответах, увиделось в поспешной ретираде с базы обманного старшего. Раздражала сама необходимость идти и навязываться незнакомому человеку, который, конечно же, не деликатнее убежавшего грубияна. Может, не ходить? Выждать ещё? Зачем ему ненужные оскорбления и тенденциозные допросы? Он сам нарушает одно из своих золотых правил: никогда не знакомиться с неясными личностями. Тем более что есть у кого для начала узнать, что из себя представляет этот Кравченко.
Альберт Иосифович не был трусом. Во всяком случае, он себя таковым не считал, относя к сложной категории осторожных или разумных реалистов – кашу маслом не испортишь! – хотя давно известно, что любой трус оправдывает своё поведение осторожностью. В характере его не было авантюрных черт, присущих роду израилеву, может быть, потому он и отклонился от обычной еврейской торгово-финансовой стези и застрял в техническом тупике бесперспективной автобазы, изредка используя её не по собственной инициативе, а по настойчивым уговорам друзей-преферансистов. Лишь иногда, да и то безопасно, он срывался, давая волю прародительским генам, но быстро остывал и часто останавливался на самом пике слепой удачи. А если всё же срывался, как было в преферансе с хохотливым интендантским адъютантом, то долго переживал, клял себя и больше никогда не повторялся.
Он и не заметил, как повернул назад, и только-только собрался тихо и незаметно проскользнуть в кабинет, как его отступление усёк опостылевший за утро Емеля и огорошил самой последней новостью:
- Они обезоружили и арестовали Шкварка!
- Чего? А Васильев?
В это время раздался выстрел, и Шендерович вздрогнул, мгновенно представив себе скорчившееся падающее тело шофёра.
- Это они развлекаются стрельбой из дедова ружья по банкам, - успокоил Филонов. – И наш Васильев – с ними.
- Как с ними?
Удивившись неожиданной и неприятной метаморфозе вывернувшегося из петли Васильева, Альберт Иосифович заметил, однако, в словах спешащего за событиями начальника ОК примечательную замену определяющего местоимения перед фамилией утреннего героя с «ваш» на «наш». И откуда он всё знает, словно сам там, с ними? Неужели обзавёлся осведомителями среди ремонтников, и те шастают к нему втихую с донесениями? От такого всего можно ожидать. К Шендеровичу никто, кроме Фирсова, не придёт, а того нет, и всё как в тумане.
- А так, тоже стреляет.
- Вы же говорили, что он враг, а выходит, что он их человек, так?
- Во-первых, я ничего такого не говорил, - Филонов безбоязненно посмотрел прямо в глаза временно исполняющему обязанности первого лица, давая взглядом понять, что так оно и было, - во-вторых, если и говорил что-то похожее, то предположительно, сомневаясь, и в третьих, как вы недавно соизволили заметить, каждый может ошибиться. – Он протянул бумагу. – Вот, написанная с ваших слов характеристика на Васильева.
Шендерович вырвал бумагу, не читая, порвал и приказал:
- Напишите на Шкварка… своими словами. Звонили директору?
- Он не сможет быть на базе раньше, чем через час, - с удовольствием ответил вышедший из повиновения Емеля.
«Ага» - с досадой подумал униженный тайный хозяин захваченной автобазы – «конечно, лучше появиться тогда, когда их не будет и всю кашу расхлебает заместитель. Тоже понимает, что к плохим событиям лучше опоздать».
- Идите. Если понадобится, я вызову, - отыгрался он вяло и неэффективно на партразведчике.
Усевшись за стол, Альберт Иосифович пододвинул поближе телефон, готовясь к основательному разговору, поднял трубку и набрал заветный номер, которым пользовался нечасто. Ответили сразу, будто ждали звонка.
- Цареградский слушает.
- Здравствуй, Сеня, это я – Альберт, - смягчённым извиняющимся голосом поздоровался Шендерович.
- А, Алик? Здравствуй, здравствуй, давно не виделись, не говорили. Как семья, здоровье, как жизнь? – по-приятельски приветствовали на том конце провода.
- Всё в норме, - ответил Алик, - если не считать мелких неприятностей.
- Тебе можно позавидовать, - дружелюбно рассмеялся Цареградский. – Махнёмся неприятностями?
- Большому кораблю и большие шторма не страшны, - польстил, отказываясь от неравноценного обмена, Шендерович, - а маленькому и ветерок страшен.
- Ладно, ладно, тебе ли плакаться. Причаливай и выкладывай свою мелочь.
- Семён Абрамович…
- Андреевич, - сухо и жёстко поправили там.
- Извини, запамятовал, замотался совсем… - неловко начал оправдываться уничтоженный Альберт Иосифович, проклиная на чём свет стоит и свою забывчивость, и повальную манеру больших кораблей менять опознавательные знаки в призрачной надежде смешаться с ведущей, по определению вождя, нацией. Придётся повременить со своим ветерком. – У тебя-то как дома? Про работу не спрашиваю, знаю, что нормально.
- Ничего, живут, маются от безделья, выдумывают развлечения.
- Так приходите как-нибудь, вместе помаемся, что-нибудь придумаем. Наталья уже не раз вспоминала: забыли, говорит, совсем, хочется с Элеонорой почесать языки. С меня – штрафной коньяк.
Семён Абрамович, то бишь – Андреевич, засмеялся, прощая оговорку.
- И не один.
- Замётано, - сразу же согласился штрафник. – Заодно отдам должок.
Цареградский примолк, то ли соображая, о чём речь, то ли размышляя о размерах приятного сообщения, но уточнять по телефону ничего не стал и окончательно согласился:
- Лады. Будем. Жди послезавтра к восьми.
Старые приятели, знакомые ещё со школьной скамьи, оказавшись на разных уровнях, встречались домами редко – больше перезванивались или обходились краткими беседами в горкоме и на различных общественных мероприятиях. С одной стороны, для избранных даже недолгие незапланированные спуски вниз не поощрялись – усложнялся досмотр, контроль и слежка, необходимые для обеспечения безопасности их самих и, особенно, рядом и выше стоящих, с другой – исключался риск для отставшего в движении, если вдруг – а это «вдруг» в послевоенное время случалось с пугающим учащением – приятель с верхнего уровня лишался головы, и начиналась зачистка вниз. Приятельские отношения между ответственными руководителями вообще не приветствовались потому, что могли оказаться базой для заговоров против власти. Поэтому Шендерович, приглашая
