И с заданием они не справились. Из-за этого они испытывали досаду и злость на незаметного. А заодно и на человека, подрядившего их на столь неприятно туманное действо. Тем более что этот самый подрядчик стоял сейчас перед ними и злобно презрительно смотрел на них, вспоминая как позорно они барахтались в кустах, не сумев справиться с противником значительно более мелким, чем они! Подрядчик, мужчина в добротном костюме, прошипел им угрожающе, обругал. Видимо, он должен был заплатить им какие-то деньги, на которые они, в такой нелепо для них сложившейся ситуации, претендовать не смели. Обменявшись красноречивыми взглядами, выражавшими с обеих сторон великое недовольство, они разошлись в разные стороны.
Аллея заполнилась прохожими. Оба проштрафившихся атлета стояли за кустами, вдали от основного людского потока, и молча курили, с мрачными лицами уйдя в себя. Потом на лице одного из них, уже знакомого нам толстяка, отразилось горькое удивление – ведь обманули!
- Ха! Вот и подработали! А? Ну и гад!
- Н-да. Позор и унижение. Тьфу! – с готовностью откликнулся жилистый парень.
Сейчас мимика их лиц и жесты рук соответствовали мимике и жестам бессильно злобствующих самцов здоровенных обезьян, когда их ожидания нагло обманула самка.
- А этот хмырь всё равно должен был заплатить нам! За риск! Мы же рисковали! Эта серая мышь не так себе простой мальчик.
- Ага. Серая! Ничего себе - серая! Удавил бы. Змеёныш скользкий. Одна шарашка с этой дамочкой! Точно! У этой пальчики стальные, у того – каблучки.
- Удар, будь здоров, – жилистый мужчина осторожно, с горьким выражением лица, тронул себя за подбитую скулу.
А дамочка всё время, пока они с мальчиком шли, присматривалась. Шли они, не спеша, хотя мальчику трудно было сдерживать себя и идти в принятом мамой темпе. Он всё говорил, как здорово, что она выиграла!
- Теперь мы богаты, да?
- Не так, как предполагалось, но тоже - неплохо. Очень даже неплохо.
Она сдержанно улыбнулась сыну. А он не мог успокоиться. Как здорово, просто очень даже ловко, она отшила всех этих мужиков! Вообще, как всё необыкновенно!
Ещё как, да! Ещё как здорово! - соглашалась мама.
Тот парень из тира сидел на скамейке одного из дворов, которым они проходили, под низко опустившимися ветвями акации и поджидал их. И он сам, и скамейка мерцали в переплетении золотисто-зелёных светотеней.
- Ты? – она остановилась рядом, глядя на его покарябанные во время свалки в кустах аллеи щёку и кисти рук, лежащие на коленях.
- Присядешь? – буднично спросил незаметный.
Мальчик почему-то смутился голоса мужчины и его взгляда, устремлённого на маму. Он отошёл в сторону и уселся на соседнюю скамью. Мама не стала останавливать его. Приняла его поступок как должное.
- Ты подцепил асфальтовую болезнь.
Незаметный повертел руками и согласно кивнул.
- Что поделаешь! Заживёт! - равнодушно ответил он.
- Заживёт. - кивнула она и саркастически спросила:
- Тебя что-то беспокоит?
- Думаю, что нет. Но ты нас растрясла основательно.
- Я сделала вам шикарную рекламу.
- Мы остались практически без средств.
- Не лукавь. Наверняка кое-что утаили.
Он усмехнулся.
- Совсем немного. Слишком напряжённая была обстановка, чтобы сообразить.
- Ничего. Теперь к вам граждане валом повалят, вдохновлённые моей стрельбой! А там и фанаты найдутся, будут стрелять и стрелять. Потому что, чем они хуже какой-то там тётки?
- Что ж, трудно не согласиться.
- Логика.
- Да. - Согласился он.
Какое-то время они молчали. Глянув в сторону сына, как он там, она негромко произнесла:
- Я не спрашиваю, как ты здесь оказался.
- На скамье? - Будто не понимая её слов, спросил он.
- Нет. В городе.
- А! - понимающе воскликнул незаметный. - И правильно делаешь, что не спрашиваешь. Всё равно не из-за тебя.
- В этом я не сомневаюсь.
Они коротко переглянулись.
- Ты всегда чётко мыслила.
- Не пой мне дифирамбы. У нас все чётко мыслили.
- Да. – Он опустил голову. – Но не всегда это было во благо.
- К сожалению. – Она вдруг вскочила, нервно передёрнувшись и как-то странно выдохнув.
Мальчик тоже вскочил, встревожено подавшись к ним, но его мама быстро взяла себя в руки и опять опустилась на скамью рядом с незаметным.
- Тогда его подвела логика. – глухо произнёс он.
- А тебя?!
- Не заводись. - голос его зазвучал крайне устало. - Я не виноват в том, что он…
- Ну, что же ты умолк? Договаривай! – жёстко приказала она, но, не дав ему ответить, непримиримым тоном сказала сама:
- Мёртв, а ты жив!
Незаметный на это только горько дрогнул губами.
- Он в одно мгновение отлетел в рай, а я прошёл через ад. Не по своей вине.
- Но ты жив. – упрямо произнесла она.
- Да. Жив.
Она с силой прижала ладони к щекам и шёпотом сказала:
- Прости.
Он пожал плечами. Время идёт, летит! Время делает своё дело.
- Я рада, что ты жив.
Он и на это промолчал, не нашёлся, видимо, что ответить. Тогда она ещё раз повторила, уточнив смысл своих слов.
- Я не просто рада, я счастлива, что ты жив, и что я узнала об этом. Что ты здесь, наконец…
- А не умираю где-то на задворках мира в трущобах? – саркастически ухмыльнулся он.
Она хмыкнула, усмехаясь в ответ.
- В общем-то, да.
- А я здесь. Странно, да? И стал твоим джинном.
Она пожала плечами и утвердительно кивнула в ответ.
- Да. Ты мой джинн. До самого моего конца. Тебя это не пугает?
- Нет. Не пугает. - он безмятежно улыбнулся ей. - Потому что не до твоего конца, а до моего. Прошедшие через ад долго не живут. Не придётся тебе вдоволь потешиться своей властью.
Она изменилась лицом.
- Прости.
- Да ничего. Не надо без конца просить прощения. Теперь я, в общем-то, не в претензии за ту твою осечку.
- Да нет уж, не обессудь и прости, потому что… потому что осечки не было.
- Была. Ты ведь никогда не мажешь. Ты…
- Тогда, - она чуть повысила голос. – не было осечки.
- Ну, не осечка, так пули…
- Всё было в порядке. Просто… Уж каяться так каяться! Я нарушила инструкцию. Я не смогла выстрелить в тебя.
Он какое-то время молчал.
- Из-за него? Из-за того, что он лежал там мёртвый на виду у тебя? – голос его зазвучал болезненно сухо. – Решила таким способом отомстить мне за его смерть?
Она отрицательно качнула головой. Глянула на него быстрым ускользающим взглядом, в котором ничего невозможно было прочесть, и после небольшой заминки вполне искренне воскликнула:
- Нет, конечно, нет!
- Это несколько примиряет. – Медленно произнося слова, сказал он и замолчал.
Они оба какое-то время молчали. Потом она спросила:
- Как тебе удалось спастись?
- Это неинтересная история.
- Неинтересная? Что значит неинтересная? Тебе, мне или вообще?
- Вообще. Столь же малоприятная, как и пребывание там. – Он мотнул головой в сторону.
Она несколько побледнела, что, кстати, было почти незаметно на её смуглом лице. А вот глаза претерпели заметное изменение – они сузились, и взгляд их стал неопределенно жёстким и непримиримым.
- Ладно, джинн. – Она встала. Никто сейчас не уловил бы нерешительности в её действиях.
И незаметному стало горько. Ведь случилось немыслимое, они встретились! Пусть разговор получился не из приятных, но то, что она так равнодушно прервала его, как если бы были расставлены все точки над «и», его очень больно задело.
Она кивнула мальчику, а ему сказала:
- Извини, нам пора. Бабушка с дедушкой уже заждались нас. Домой ко мне не приходи. Как обозначиться, сообразишь. Мало ли что мне понадобится. И лучше не скрывайся.
- Не скроюсь. Некуда и незачем. - Ответил он, продолжая сидеть на скамье. – Да, постой! Вопрос напоследок. Тебя списали?
- Зачем? – она пожала плечами, глянула на него синим ясным взором. – Нет, никто меня не списывал. Сама ушла.
- И отпустили? Так вот просто?
- Не совсем просто. Но я была убедительна.
***
Они, мальчик и его мама, отошли совсем недалеко, когда он спросил:
- Мам, а этот человек, он кто?
- Работали вместе. – коротко ответила она.
- И с папой? – уточнил мальчик.
- Да. И с папой, и с другими.
Сын привык к сдержанности своей мамы, но никогда – правда, сегодня ему увиделось много разных неожиданностей, связанных с его мамой, - но никогда, она не была такой отрешённой и далёкой, далёкой от него, от мира, в котором они жили, от того, куда они сейчас шли вместе. Случившееся унесло её куда-то далеко-далеко, наверное, туда, где когда-то были она и его отец. И это таинственное «далеко-далеко» в одно мгновение оформилось в воображении мальчика панорамно развернувшимся видением, в котором были одновременно, как это может только осуществиться разве что в мозгу, и ночные перестрелки, и белые корабли в устье сверкающей солнцем реки; праздничная публика в светло-пёстрых одеждах прогуливалась по набережной южного, всего в экзотических пальмах, города, уходящего домами ввысь по склону горы. За стенами домов кипела не такая, как у него жизнь, и мирная, и тайная, последняя мерещилась, конечно же, ночной порой в свете неоновых огней, сверкающих витрин и огромной Луны! И так далее, и так далее!
- Ты… вы… - он никак не мог сформулировать один очень простой и ясный по набору слов, да и по смыслу, вопрос. Но подтекст таил в себе для парня слишком большую эмоциональную окраску и требовал в ответ очень уж конфиденциальную информацию. Захваченный терзаниями возникшего вопроса, он, мучаясь муками юного создания, в поисках ответа пристально глянул искоса на маму. Насупился и, глянув ещё раз, вдруг расслабился – видно, уловил в её облике нечто дозволяющее. Втянув в себя воздух, решительно и прямо спросил:
- Вы с этим… ну, из тира, любили друг друга?
Она вскинула на сына глаза, в которых не было ни смущения, ни удивления, ничего, будто она и не услышала существа его вопроса. Зато он неожиданно испытал растерянность и досаду – это она стреляла?! Странно, но хоть он всё видел собственными глазами, он вдруг почувствовал сомнение, потом накатила обоснованная и не менее странная уверенность – она. А странная потому, что не нужна была уверенность, возникшая в душе, словно из воздуха или по наитию, человеку, обладавшему простым знанием этого факта. Теперь он всегда будет видеть в самом близком для него человеке нечто загадочное, тайное и значительное, но робости, к счастью, от этого в нём не возникло.
- Я любила твоего папу. – Чётко, твёрдым голосом не сомневающегося в своих чувствах человека, ответила она. Но мальчик сомневался, ему казалось, что она чего-то не договаривает.
- А он? – допытывался мальчик, - Этот мужчина? Он любил тебя?
- Боже! – наконец-то проявила эмоции его мама. - Ты меня удивляешь! Ты, как неугомонные старушки, ищешь, сам не знаешь чего! Тебе непременно нужна любовь? Без неё скучно, жизнь не в жизнь? – с шутливой насмешливостью воскликнула она.
- Мам! – покраснел мальчик.
- Малыш! - Она обняла его за поясницу, ибо своему малышу едва доставала до плеча. – Этот человек пришёл в нашу группу…
В какую группу? – жадно засветилось в глазах парнишки.
- … значительно позднее всех нас.
- Но, мама, я же не о том! А в какую группу?
- В рабочую, в какую же ещё! – усмехнулась мама.
- Ну, и? – настаивал сын.
Она как-то странно вздохнула, так, что ему стало не по себе, даже зябко.
- Милый мой мальчик. В жизни одно и то же может быть и простым, и сложным одновременно, и не понятным, как вот тебе. – Она любовно встряхнула его. - И уж, конечно, не однозначным. Я любила твоего папу, а папа любил меня. С самого
