брезгливой дамы, уволакивая за трупом размазанное красное пятно.
- Нá тебе! – догадалась привередница. – Опять разборки! Чего не поделили-то?
- Этого, - ответил один из тёмной компании, указывая рукой на вжавшегося в стену у двери Владимира.
Марина посмотрела туда, разглядела бывшего любовника и вспыхнула неподдельной радостью.
- Володичка!? Ты? – и, не стесняясь, кинулась парню на шею, обхватила руками голову и жадно прильнула губами к его вялым губам. Оглянулась и, не разжимая объятий, объявила:
- Этот – мой. Никакой делёжки не будет, - и снова принялась целовать пассивное лицо оторопевшего от бесстыдного натиска Владимира.
И он вновь, как прежде, ощутил жаркое волнующее девичье тело, крепкие груди, увидел притягивающий, затуманенный желанием, блеск дьявольских чёрных глаз, услышал новый неприятный запах нечищеных зубов и устойчивого водочного перегара из приоткрытых, прекрасно очерченных, негритянских губ, готовых целоваться долгими ночами до умопомрачения.
- А меня?
С трудом освободившись от объятий осатаневшей и одновременно обмякшей, липнущей Марины, Владимир, наконец-то, увидел лицо главаря, соизволившего подняться с ложа и неслышно подойти к разгорячённой парочке. Это было знакомое смуглое остроскулое лицо в шапке кучерявых цыганских волос – лицо Бунчука. Того самого разведчика, лишившегося звезды Героя, всех наград, офицерского звания, гражданства и свободы из-за любви к немецкой девушке Катрин, который возвращался к ней, сбежав из СМЕРШа, когда его встретил Владимир в пустом товарняке, предназначенном для скотской перевозки врагов народа, скопившихся в фильтрационных лагерях на границе советского государства. Владимир отдал тогда разжалованному и гонимому разведчику пистолет, отобранный у бандита, грабившего мешочников. Встретив в воровском вертепе Марину, он уже не удивился Бунчуку – слишком невероятны были встречи, чтобы уложиться в нормальный разум.
- Ты – потом, - безжалостно отшила нового любовника непостоянная женщина. – Володя – самый первый и самый любимый, - и она снова всем телом прильнула к краснеющему от стыда парню и снова поцеловала в губы, не обращая внимания на его сопротивление.
Неизвестно, сколько и как продолжалась бы любовная сцена, если бы на крыльце и в коридоре не послышался топот, и в дверь не ворвался, тяжело дыша и ничего не видя в полумраке, Сашка.
- Ни с места! – заорал он от отчаянья фальцетом. – Сейчас будет милиция!
Урки мгновенно ощетинились стволами и разбежались по стенам, держа дверь под прицелом. Но вместо милиции вошёл оплошавший сторож.
- Бегом заскочил, сволочь! – прохрипел он виновато. – Давай, выметайся, блядёныш, - схватил Сашку за плечо, но Бунчук остановил расправу:
- Оставь. Какая милиция? – презрительно спросил у ничего не соображающего нарушителя спокойствия, различившего, наконец, во тьме друга в объятиях женщины. – Где ты её видел? Здесь, на толчке, мы – и милиция, и следователи, и судьи, понятно? Так что веди себя прилично в чужом доме. – Потом строго приказал Марине: - Отлипни, хватит, - и та послушно отошла в сторону, освобождая облегчённо вздохнувшего парня. – Твой? – спросил о Сашке.
- Напарник, - ответил Владимир, отделяясь от стены и не решаясь отряхнуть от побелки и грязи спину, - вместе пришли.
- Узнал? Не ожидал такой встречи? – Бунчук протянул руку: - Здорово, - и руки американского агента поневоле и русского уголовника поневоле сплелись в крепком дружеском рукопожатии.
- Не ожидал, - признался Владимир, поёживаясь взмокшими лопатками и ослабевая напряжённым телом. – Ты не добрался?
- Длинный разговор, - уклонился от объяснения давнего разворота на 180о бывший разведчик. – Зачем пришёл?
- У него луковочка золотая, фартовая, с наручником, - объяснил возникший как привидение из тёмного угла посредник.
Бунчук повернулся к нему.
- Тебе сколько раз говорилось, чтобы клиентов на хазу не водил?
Виновник снова исчез в темноте.
- Покажи, - попросил строгий атаман, протягивая к Владимиру руку.
Тот вложил в неё злополучные часы и даже вздохнул, освободившись, наконец, от непроданного товара.
Бунчук подошёл к окну, разглядывая, одобрил:
- Ценная вещица: швейцарские, точного ходу, золото высшей пробы, износу не будет. Посмотри, - обратился к Марине, - на сколько потянут?
- Как малое на три куска, - не поскупилась старая подруга.
Тогда купец сгрёб на угол стола всё, что там было, и положил часы.
- Торжище, братва, аукцион: кто больше?
Урки, кроме главаря и пацана, уселись за стол.
- Начинай, Фингал, - предложил аукционист парню со шрамом под глазом.
Тот, несмотря на объявленные начальные три тысячи рублей, пожмотился, выложив рядом с собой всего одну тысячу. Следующий участник торгов повертел часы, рассматривая, и тоже не расщедрился, добавив ещё столько же, увеличив стоимость сокровища всего до сиротских двух тысяч пятисот, и только франтоватый сторож, которому блестящие часы явно понравились, накинул ещё тысячу, намереваясь захватить дорогую вещь по дешёвке. Ими постепенно овладевал азарт, подогреваемый легко достающимися и так же легко уходящими деньгами. Фингал подумал-подумал и отсчитал рядом с собой четыре тысячи рублей, следующие двое выбыли из аукциона, а урко-франт с треском выложил пять и победно протянул руку к часам, но был остановлен грубым окриком:
- Убери лапу! – Фингал положил сверху своих четырёх тысяч серебряное колечко с крупным красным камушком.
- Всё, - встрепенулся Владимир, самовольно подменяя аукциониста, - забирай, твои, - и сам сгрёб доставшуюся кучу денег, спрятал в опять пополневший карман гимнастёрки, а колечко протянул Марине, спросив у Бунчука: - Можно?
- Дари, - разрешил, улыбаясь, бывший Герой, которому понравился неожиданный поступок знакомца.
Марина же обрадовалась до беспамятства и снова бросилась обнимать Володичку, как тот ни уворачивался, пока Бунчук не прекратил неумеренные нежности.
- Оставь его! Некогда. Обмоем сделку? – предложил освобождённому парню и, не ожидая согласия, по-хозяйски разместился за столом, а следом – и все остальные, кроме Сашки, которому не досталось табуретки. Но ему тоже налили, и все выпили молча, так как в этой компании тосты были не приняты. Когда заели, кто что нашёл и чем хотел, главарь распорядился, не таясь от чужих:
- Сматываемся на запаску. Фингал, уйдёшь последним, сделаешь из хаты крематорий для суки, чтобы концы – в пепел, - встал и вылил на голову безразличного ко всему Психа почти целую бутылку водки. – Давайте ещё по одной.
Снова выпили, почти не закусывая, ни за что, а просто так, потому что водка была.
- Я сваливаю отсюда до весны. Кучкуйтесь вокруг Фингала; если что, и Марина поможет. Желающие могут уйти под Пономаря, но предупреждаю: поставит на мокруху, оберегая своих.
- Пономарь? – переспросил неожиданно для себя изрядно захмелевший Владимир, услышав знакомое прозвище.
Бунчук подозрительно уставился на него.
- И его знаешь?
- Нет, - быстро отказался известный всему уголовному миру золотопродавец. – Я шофёром работаю, вожу грузы и для центральной торговой базы, а там сторожем работает ревматик, бывший пономарь, большой знаток и любитель травяного чая.
Хозяин преступного вертепа не заинтересовался услышанным, налил себе ещё водки, выпил и, жёстко глядя в повлажневшие и подобревшие глаза Владимира, предупредил:
- Мы тебя не знаем, ты нас не видел, ясно?
Невольному гостю ничего не оставалось, как только охотно кивнуть отяжелевшей головой и подтвердить словами:
- Ясно. Так оно и есть.
- А этот? – Бунчук качнул головой в направлении Сашки, прислонившегося к стене.
- Ручаюсь, - чуть не перекрестился Владимир, - к тому же он завтра уезжает надолго.
- Лады, - одобрил осторожный вожак. – Уходим по двое. Первыми – чужие. – Подумал и добавил: - Марина, одевайся, пойдёшь с ними и подальше.
- Мне ещё рано, - попробовала возразить женщина.
- Одевайся. И побыстрее. Выйдем, - позвал Владимира.
Вышли в кухню, до предела захламлённую и грязную.
- Мы не сами стали такими - нас вынудили, - объяснил Бунчук, переквалифицировавшийся в уголовника. Здесь все – фронтовики с изломанной властями судьбой. Нам не нашлось места на коммунистическом ковчеге, но мы, барахтаясь за бортом, ещё наделаем дырок в разваливающейся посудине с НКВД-шной командой и усатым капитаном. Жизнь человеческая всё убывает в цене…
«Естественно», - подумал Владимир, опять вспомнив теорию Сашки. – «С каждым часом, днём, годом убывает, разрушаясь, электромагнитное поле Земли, подаренное Солнцем и затрачиваемое на поддержание жизни, а вместе с ним убывает и биополе человека, и, значит, ослабевает связь гомо сапиенса с природой и Богом».
- …казалось бы: уймись, поимей надёжную ксиву, ложись где-нибудь на дно и не шебути напрасно. Не могу. Такое впечатление, что каждый раздвоён: хочет, но не может жить в равновесии, выискивая аномальные условия для существования.
Неугомонный разведчик, не раз окунавшийся и в воду, и в пламя, смущённо улыбнулся.
- Попробую в эту зиму найти Катрин, может, тогда успокоюсь.
- Разве она не в Берлине?
- Нет. За связь со мною её вместе с нашими женщинами, работавшими у немцев в прислугах, запихнули в товарняк и увезли куда-то за Урал на поселение. Когда я вернулся, дом был пуст и разграблен солдатнёй, расписавшей стены матерщиной.
- Искать её – всё равно, что иголку в стоге сена.
- Знаю. Но иначе не могу. Совесть ноет. Буду искать, пока не попадусь.
В кухню заглянул сделавший своё дело посредник.
- Я пойду?
- Вот с кем и подадимся до Челябинска, а оттуда я – на холодный восток, а он – на тёплый юг. Шнырь у нас, что перелётная птица.
Какая-то нужная мысль засвербила в мозгу Владимира, никак не выкристаллизовываясь полностью. Пришлось напрячься, и вдруг осенило, даже хмель пропал.
- Он Оренбург знает?
- Шнырь, ты в Оренбурге бывал?
- Был раз, - ответил малолетний перелётный урка, обрадовав Владимира. – Пыльный, холодный и голодный городишко. Я – в Ташкент.
- Можно дать ему поручение? – с надеждой спросил разрешения Владимир у хозяина преступных душ.
- Договаривайтесь сами, - позволил Бунчук и подал на прощанье руку. – Бывай. Может, когда-нибудь встретимся, - и ушёл к своим.
- Слушай, - обратился Владимир к Шнырю, - у меня к тебе дело есть. Приходи часа через два, - он назвал свой адрес и объяснил, как добраться, - там и договоримся. Получишь такие же часы, как я принёс. Придёшь?
- Замётано. Только учти: завтра мы отваливаем с Бунчем.
- Знаю.
Вышли Марина с Сашкой.
- Потопали, кавалеры, - с улыбкой предложила дама, совершенно не похожая на любовницу уркагана. Одета она была в лёгкое летнее пальто неброского светло-серого цвета и редкие ещё, но входящие в моду, остроносые чёрные лакированные ботинки на высоком каблуке. По-свойски подхватила Владимира, а Сашка поплёлся шагов на пять сзади.
- Марина, - неуверенно, стесняясь своего затрапезного вида и респектабельной спутницы, попросил Владимир, - нам еды надо какой-нибудь на базаре взять, - надеясь, что сопровождение на том и закончится. Но нет: Марина, очевидно, помнила распоряжение Бунчука, да и самой захотелось сделать что-нибудь хорошее для Володички, подарившего замечательное колечко.
- Ничего не надо покупать. Пойдём ко мне в ресторан, я вас всем отоварю. И без возражений, а
