Бычий смех

тут же уронили башкой на пол. Может, правда…».
   Коля повернулся на другой бок и подумал: «Нет, это бабский треп, злые они на него, вот и чешут языком». И действительно, девки над Шумкиным всегда подтрунивали, особенно, когда он стал старше, жалили его даже злее, чем парни. За что, Генка не понимал. Зато Коля как-то подслушал взрослый разговор, из которого узнал, что дурачок Шумкин просто не видит, как нравится девчонкам. А нравился он, как выходило из того разговора, потому что  был не как остальные: ухаря из себя не строил, не курил, не грубил, всем помогал, много знал, кстати, неплохо шутил – всякие прибаутки вкручивал, которые потом по селу бродили. Коля тогда таких разговоров про Шумкина не понял, но гонять его почему-то стал меньше.
    «Генка - соображающий парень был…. толковый… пока пить не научился», - вспоминал Коля. – Заставь дурака Богу молиться…»
       После отсидки, армии и мотаний по стране Коля вернулся домой, было это году в 81-ом и 82-ом, и обнаружил, что француз в деревне просто нарасхват – в авторитете. Его даже по имени отчеству называли! Еще бы, институт с красным дипломом окончил, и работать домой пришел – то есть не по распределению, а по собственному выбору. Тогда это много значило. И в колхозе без него ничего не складывалось. Француз везде успевал, что-то организовал, придумывал, изобретал, всем помогла, и при этом сам мог помахать вилами в коровнике или покрутить гайки в комбайне, хотя был начальником – заместителем главного инженера. Правда, - и Коля этот тоже заметил, - для больших бугров Шумкин был, что чирей на жопе. Они ему и кличку придумали – стахановец. И от него нашли способ избавиться. Направили на профсоюзную работу. Так как Генка меры ни в чем не знал, то он скоро нажил себе врагов, и ни где-нибудь, а в райкоме партии. И его там шибко осадили. Свое начальство поняло, что надо почин поддержать и занялось травлей Стахановца. Издергали его так, что он собрал вещи и пошел увольняться, чтобы уехать куда подальше. Тут-то начальство присело. Ведь, если до верху дойдет, что молодой специалист уехал, разбирательства обязательно будут и взгреют всех за перегиб. Как потом сплетничала в магазине секретарша, председатель вдруг стал таким ласковым и полдня разговаривал только с Генкой. Утешал его, утирал слезы, капал в стакан валерьяну, под конец же ободрил растроганного парня тем, что пообещал дом. И дал, ведь. Новоселье праздновали всем колхозом, а пьяненький француз рыдал у всех по очереди на плече, говоря: «Я верил: это недоразумение!»  
     Коля еще и еще раз убеждался, что Француз – золото. «Надо его было правильно использовать, и все», - вертелось у Коли в голове. Он прикинул, что это председатель дал маху. Ему сразу же надо было Шумкина на место поставить, чтобы хвост не поднимал. Зато, как хорошо. Сиди в кабинете, а работа идет, так как там нужный человек. Хочешь, на курорт езжай, хочешь к любовнице в город. От последней мысли Коля поежился: «Не хорошо так про покойников, вроде, мне Сан Саныч ничего плохого не делал».              
    На самом деле от Генки избавлялись медленно и хитро. Придумали ему какую-то должность, типа главного рационализатора. Он и поверил, что  размахнуться можно. А там - перекладывание бума. Через год  Генка даже не улыбался, ходил так, будто бы в сортире в нужный момент забыл снять штаны. Потом француза хитро жизнь развернула. Вдруг его изобретения стали нужны. Ему писали со всего Союза. А в один день весь колхоз задохнулся от зависти, узнав, что  Шумкина премировали, и как? - аж, на десять тысяч рублей! Но добрый председатель подсказал, что банкет полагается. Француз так завелся, что спустил на гулянку целых полторы тысячи. Спектакль вышел, что надо. Шумкин сидел, как жених весь в белом,  во главе стола и принимал гостей. Сначала его почтили начальники от районных до местных, потом мастера и ветераны труда, а в третьем заходе были рабочие. Ну, и уж по четвертому кругу  собрались все, кто приходил раньше, включая председателя, который, правда, быстро ушел. После банкета Генка два дня лечился – опохмелялся. Потом неделю лечил остальных участников своего чествования. После месячного запоя Генка стал другим. Ему так понравились банкеты, что теперь он только и искал повод для пышного застолья. Несколько раз ему везло: была череда премий и дипломов, их грех было не обмыть. Поводы мельчали. Он уже не стеснялся угощать – а к тому времени вокруг него сложился круг собутыльников – и по причине квартальной  премии. Председатель не скупился. Шумкин же стал садиться ему на шею, залетая в начальственный кабинет с криком: «Есть ррацуха!!!» (рационализаторское предложение). Так он обзавелся новой и последней кличкой. Помаленьку Шумкин спился и все его рацухи сводились к тому, как сообразить на троих.  
  Рой воспоминаний утомил Колю, мелькающая перед глазами рожа Шумкина - надоела. Он как-то легко отмахнулся от всего этого, но вот куда сложнее было прогнать странное чувство, что запалошный Рацуха сейчас ему почему-то ближе, чем когда-то закадычный кореш Женька Шевцов, который, кстати, круче всех шпынял француза. Просто Шумкин, как и Коля, мало что делал только ради себя, своего кармана. Должен быть кураж, публика и какая-нибудь польза всем.
 «Чо там такое?» - раздраженно выпалил Коля,  резко отбросив одеяло. Его удивляло, что какой-то француз у него так надолго может задержаться! А из кухни уже явно тянуло скандалом. Коля не мог поверить своим ушам и в одних трусах выскочил из спальни. На пороге дома шла борьба. Татьяна, вцепившись в ручку двери, тянула ее на себя, уперто твердила: «Он болеет, не лезь к нему, иди отсюда, иди!!!»  С другой стороны дверь рывками дергал рацуха, вопивший: «Таня, ну ты что, ни человек что ли!!!» «Э, чо тут!!!» - рявкнул Коля. Татьяна испуганно вытянулась вдоль косяка и зажмурилась от грохота тазов и ведер, снесенных на веранде французом. «К тебе рвется», - пробормотала она не своим голосом. И тут же мимо нее из двери с грудным ревом и плачем вылетел Шумкин, и, как баба при встрече солдата с фронта. бросился Коле на грудь:: «Коляяяя….!!!» Коля опешил. Он подхватил рацуху под руки, но тот  голосил и сползал вниз, будто его не держат ноги. «Чо, умер кто?» - мелькнуло в голове у Коли. Удержать рацуху в вертикальном положении было действительно сложно. Он - грузен, с задом шире плеч. Коля встряхнул его, тогда француз начал было что-то мычать. Коля разглядел на его широком, рыхлом, горбоносом лице, следы побоев. У француза была разбита губа, рассечена бровь, а подносом виднелся кровоподтек, несколько размазанный потом и слезами. «Заткнись, говори!» - скомандовал Коля, усаживаясь на табурет, увлекаяющего за собою вниз француза.  Тот, встав на колени, дрожа, заорал на весь дом: «Коля, спаси! Там, этла Шевцовская, ну, Людка, сволочь, пррыехала с горлродскими фхраерами». «Ну, и», - еще грознее рявкнул Коля. «Корлов режут!!!» - завопил рацуха, ударившись в пол лбом. Тут на помощь Французу пришла Татьяна: «Да, она все продала, говорит, что ее тут ничего не держит, а Женьке все равно никто не поможет. Этот, - и Татьяна ткнула пальцем в –белобрысо-кучеряво-чубатую голову француза, - увидел, как они скотину режут прямо во дворе и начал орать и мешать, они ему морду набили, теперь он сюда прибежал… Не слушай его дурака….», - кричала Татьяна не своим голосом.  «А бык, а конь?» - рубанул Коля, помня что у Шумкина еще жив отец инвалид и дети от первого брака, а нынешняя его жена была новой, он ее лет десять назад нашел.  «Звыздэц им, Коля», - выдохнул в отчаянии рацуха, щедро одарив собеседника перегаром. Коля соскочил с табурета. По его взглядом рацухаа  тут же оказался на ногах и, взвигнув, закрыл лицо руками. «Коля, не надо!!!» - заголосила Татьяна, бросившись ему в ноги: «Не нааадо, таамм ничего твоего, там все чужое, убьют не за что, Коляяяяя!!!». Коля остановился и никуда не пошел.      
     Расстроенного Рацуху привели в себя  граненным стаканом самогона. Он пил жадно - большими и громкими глотками. Потом, приняв из рук Татьяны соленый огурец, остановился у двери, и, утерев слезу рукавом, жалостливо всхлипнул, да так чисто: «Ну, Танечка, ты - человек, я всегда знал!!!»  
    «Надо ж, не испугался, защищать полез, в драку полез! – подумал Коля. – Зачем полез, куда полез, чего добился?»
   
   Коля болел еще неделю, но уже не лежал днями напролет. Почему-то сон не радовал. Сначала Коля, не спеша, менял сгнившие штакетины в заборе, потом стеклил парник и чистил пригон. Три дня ушли на новую баню, которую он давно хотел закончить. И вот в субботу осталось только подмести пол, натаскать воды и растопить печь. Но Татьяна вдруг обнаружила, что дома закончился хлеб, соль и подсолнечное масло, и отправила банщика в магазин, наказав, что еще надо завернуть к студенту-пастуху и посмотреть, все ли там хорошо. Коля хоть и был недоволен, что его отрывают от банных приготовлений, спорить не стал. Всю дорогу его занимала мысль, как бы убедиться, что со стадом  все хорошо, но при этом не ходить на поле. Ответ напрашивался сам собой: надо посмотреть на ту сторону речки с горки за картофельным огородом. А посмотреть надо: Мишка хоть и шустрый парень, но за стадо отвечает Коля.
       Из магазина Коля уверенно прошел на развилку двух дорог, одна из которых вела на пастбище, – по ней две недели назад он возвращался со стадом весь больной и изможденный, - а другая уходила как раз к его дому. Теперь надо было решить, как идти  на смотровую площадку: через проулок, чтобы сразу оказаться на задах, или же все-таки прийти домой, оставить сумку и через двор прямиком за огород. Пока Коля прикидывал, как будет короче, он дошел до свертка в проулок. Чуть дальше, посреди улицы разворачивалась большая собачья свадьба. Несколько кобелей жадно жрали глазами серо-белую суку, на которой верхом ерзал лохматый барбос. Невесте не было дела до нетерпеливой очереди. Задрав башку, она весело размахивала языком. Шугать животину Коля не стал, поэтому свернул в проулок и пошел по задам картофельных огородов, кстати, обнаружив, что соседи стали следить за своими заборами: дыры залатаны, штакетник поправлен, а кое-где и колючая проволока намотана.
     Оставив позади овражек, Коля влез на земляную горку у своего огорода, что нагребли, когда еще колхоз строил новые фермы и силосные ямы. Куча осела, поросла травой, но обзор  с нее все равно хороший. Он минут пять стоял на вершине, осматривал окрестности. Было тихо и тепло - самая любимая его погода: без ветра, не жарко, просто тепло.  
           С этого пригорка хорошо просматривались заборы. «Да, все дыры забили, - ухмыльнулся Коля. – А и правильно, - не проходной двор». Он прикинул, что у него-то забор вполне приличный.  Другое дело – соседи слева. Алкаши. Свои полгектара запусти так, что там уже лес вырос, а забор у них давно сгнил. Заставить бы их, его поправить!? Он как-то разогнал этот притон, когда пьянь туалет сожгла. Месяц соседи ходили на цыпочках, потом все заново началось: местные бомжи дорогу разнюхали, правда, напившись, на Колин забор не вешались, боялись крепкого кулака.
           Коля спустился с пригорка и пошел посмотреть, на соседские заросли. Несколько веток нагло нарушили межу. Коля посмотрел на них и прикинул, что вечером обрубит. Потом он стал дергать