Психиатр

I

  «Психосоматика или шизофрения?» – глядя на пациента, думал Иван Борисович.
–  Вы говорили, что вам подселили беса, и этот бес вами руководит?
–  Я так думал.
–  А сейчас так не думаете?
–  Не думаю.
–  Так что же с вами произошло?
–  Я переутомился. У меня расшатались нервы.
–  Хорошо, Игорь Степанович, сейчас идите в палату и отдыхайте.
  Пациент грузно поднялся со стула и вышел из кабинета. Иван Борисович написал на чистом листе бумаге два слова: психосоматика и шизофрения. Первое он подчеркнул, под вторым поставил жирный вопрос. Поскольку пациент уже после недели лечения начал критично мыслить, Иван Борисович склонился к диагнозу «острое полиморфное расстройство».
  К постановке более легких диагнозов подталкивало скудное финансирование больницы. Еще два-три года назад, он бы такого пациента наблюдал как минимум месяц, прежде чем определиться с его болезнью. Но главврач на планерках неоднозначно намекал о повышении показателей лечения. Этих показателей формально можно было добиться только при помощи фальсификации диагнозов на более легкие, не требующие длительного нахождения пациента в стационаре. В результате, пациенты лечились недолго, но часто. «Ну, выпишу я его через пару недель, – думал Иван Борисович, – а через месяц он опять к нам поступит. И это будет не самым плохим вариантом для него, ведь в состоянии психоза может и суицид совершить». Такое положение дел в профессиональной деятельности удручало Красевича. И не только это.
  Иван Борисович за свою долгую практику понял, что для успешного лечения как ничто другое важно, как заручиться  доверием пациента. Врач должен стать помощником больного в борьбе с недугом, но по преимуществу он для него был врагом. В этом была повинна неофициально сложившаяся этика поведения врача с пациентами. Редко кто из врачей не попадался на соблазн стать «стационарным богом». «Стационарный бог» распоряжался свободой – в его халате были заветные ключи от воли. Он решал, кого считать безумным, а кого нормальным. Кого держать взаперти, а кого выпустить. Если больной не понимал, кто есть бог и плохо себя вел, то наказывался средствами, изначально призванными лечить – большими дозами психотропных препаратов. Это назвалось «посадить на иголки». Таких проявлений профессиональной деформации личности Красевичу удалось избежать. Для того чтобы заручиться доверием пациента, нужно было не только проявлять к нему сочувствие, но и разговаривать на понятном для него языке. Уметь мыслить его категориями. Большинство пациентов Красевича являлись, как они утверждали жертвами магического воздействия. Чтобы их в этом разубедить, нужно было самому разбираться в мистике, магии и оккультизме. Иван Борисович начал изучать магию не систематизировано, а по мере появления больного с подобной тематикой бреда. Так, наблюдая пациентку, на которую по ее словам была наслана порча, Красевич ознакомился с контагиозной магией. В ее основе была идея сохранения связи между предметами, соприкасавшимися между собой, когда-либо и возможностью воздействовать на один посредством другого. На ту пациентку наложили порчу, используя для этого ее волосы. Она рассказала, что ее соперница проследила, когда та пошла в парикмахерскую, подобрала волосы и отнесла их колдунье. Колдунья провела с ними магический ритуал, который разрушил всю ее жизнь.
  В тот раз, Иван Борисович впервые нарушил врачебную этику. Прямо у себя в кабинете, он провел обряд снятия порчи в присутствии пациентки. О том, как он проводится, Красевич узнал из книги по магии, специально им купленной для этого. Подобной литературой были завалены все книжные магазины. Иван Борисович зажег свечку, читал специальные для такого случая молитвы, катал по телу пациентки куриное яйцо. Со стороны это зрелище выглядело неуместно обстановке кабинета врача психиатра – седовласый доктор  в белом халате ходил вокруг сидящей на стуле испуганной женщины  и читал нараспев заклинания. Однако на пациентку это произвело позитивное действие. После этого ее психическое состояние быстро пришло в норму. Красевич расценил положительный результат, как следствие психотерапевтического воздействия, которым и явился обряд. Впоследствии эта пациентка больше не попадала в больницу, и мало того, встретившись с Иваном Борисовичем на улице, благодарила  за избавление от колдовства. На что он ей сказал, что, на все воля божья и, строго запретил об этом кому-либо рассказывать, а не то порча может вернуться назад. Лишние разговоры о его нестандартном лечении ему были не нужны.
  Такие сомнительные процедуры, с точки зрения официальной медицины, Красевич  проводил не со всеми больными, а только с теми, у кого были пограничные состояния в легкой форме. Незаметно все, что связано с магией и оккультизмом, изначально представляющее интерес для Красевича только как инструмент для нахождения общего языка с пациентами и психотерапии, стало действительно увлекать его. Проанализировав свое необычное увлечение ко всему запредельному, Иван Борисович пришел к выводу, что оно закономерно. Во время учебы в институте, он колебался в выборе специальности между психиатрией и патологической анатомией. Прямой связи между этими специальностями не было; если патологическая анатомия конкретно физическая специальность, то психиатрия ¬¬– в значительной степени эфемерна. Но было у них одно общее:  и та, и другая специальности находились на границе. Патологическая анатомия на границе жизни и смерти, психиатрия –  разума и безумия. Патологоанатом имеет дело со смертью, психиатр –  с безумием. И смерть, и безумие окутаны ореолом тайны за семью печатями. Этот ореол присущ и магии и оккультизму. По-видимому, он и явился определяющим мотивом в выборе профессии для Ивана Борисовича, а впоследствии  в увлечении ко всему выходящему за пределы канонов официальной науки.
  Коллеги Красевича на его увлечение смотрели снисходительно и даже равнодушно.   Виной этому были: недостаток финансирования, маленькие зарплаты и отсутствие перспектив. Ничего нового в методиках лечения не применялось и не предвиделось. Единственное, что коллег раздражало, так это то, что Красевич мог подолгу беседовать с больным о магии в то время, когда приходили студенты для прохождения практики, куратором которых он являлся. Студенты, ожидая Ивана Борисовича, бесцельно слонялись по отделению, что нарушало устоявшийся порядок. Естественно, что коллеги о весьма экзотических способах психотерапии Красевича не знали. А если бы и узнали, то возмущения у них бы это не вызвало. Всем было давно на все наплевать.
  «Хм, подселение беса, – думал Красевич. – С таким давно встречаться не приходилось». Бреды религиозного характера практически исчезли. Все больше бредовая тематика была связана с колдовскими воздействиями и инопланетянами. «Да, время диктует содержание болезненных представлений», – думал Красевич. В любое время, хотя бы на одном из телевизионных каналов  обязательно можно было посмотреть передачу или об экстрасенсах, или о внеземных пришельцах. Рекламой услуг всевозможных «потомственных ведьм» и колдунов пестрили газеты и журналы. «Реклама не только двигатель торговли, но и неокрепших умов, – усмехнулся сам себе Иван Борисович. – Жаль, что Григорьева скоро придется выписать. По бесовской тематике у меня большой пробел». Вздохнув, Красевич углубился в историю болезни:
1. Ф.И.О. Григорьев Игорь Степанович
2. Пол: мужской.
3. Возраст: 34года.
4. Профессия, место работы: радиоинженер, работает охранником в супермаркете.
5. Место постоянного жительства: г.Чертановск, ул. Гоголя 17 кв.64.  
6. Диагноз при поступлении: галлюцинаторно-параноидный синдром.
Жалобы:
Утверждает, что в него вселился бес, который хочет его убить. Поступил по настоянию жены.
«Так мы с ним живем почти по соседству», – отметил про себя Красевич. Далее, он бегло пробежался по описанию жизни, не отягощенной наследственностью и, остановился на анамнезе заболевания.
  Со слов супруги, странности в поведении мужа начались после того, как его друг покончил жизнь самоубийством. Эта трагедия произвела на Григорьева сильное впечатление. Он сделался мрачным и молчаливым. После сорокадневных поминок, он заявил, что смерть его друга была не случайна, и что это происки дьявола. До этого Григорьев ни мистикой, ни религией не интересовался и был вполне рациональным человеком. Только однажды его внимание привлекла статья в одном из старых, еще советских времен номеров журнала «Наука и жизнь». В ней рассказывалось о шамане, который лечил тяжелобольного человека. Шаман остался на ночь в юрте с больным и сказал соплеменникам, что в эту ночь один из них должен умереть. Наутро больной умер. Шаман извинился перед родственниками больного, сославшись на то, что ему не хватило сил. Изначально статья была посвящена вере народов крайнего севера в переселение душ. Тогда Григорьев резко критиковал суеверия малых народов. «Вот дурачье неграмотное, – говорил он жене, – надо было везти его в больницу, а не заниматься чепухой мракобесной». После несчастья с другом, Григорьев вспомнил эту статью и стал трактовать ее иначе. Теперь он на полном серьезе  утверждал, что в шаманах сидят бесы и когда шаман умирает, то бесы переселяются в других людей. На вопрос жены, какое отношение это имеет к его другу, он грубо отвечал, что она дура и не понимает элементарных вещей. По его словам выходило, что бесы вселились в его друга, а тот, не выдержав их присутствия, повесился. Мало того, теперь эти бесы хотят вселиться в него. Пока супруга  не поняла, что Григорьев болен, она пыталась выяснить, зачем бесам надо вселяться в него. «Для того, чтобы меня убить», –  отвечал ей он. На вопрос, почему они хотят его убить, он сказал, что бесам именно его смерть не нужна и пояснил, что им нужно сильное и здоровое тело, готовое их выдержать, а он их выдержать не сможет. «Тогда зачем им вселяться в слабое тело?» – упорствовала супруга. «Они будут сидеть во мне до тех пор, пока не поймут, что я им не подхожу. Потом через мои глаза подыщут себе новое тело. Меня они присмотрели через Мишку», – сказал он. После такого ответа, супруга поняла, что Григорьев не в себе. Когда на следующий день он начал прятать дома вилки, ножи и брючные ремни, она вызвала психиатрическую бригаду.
  «Все ясно, как божий день, – думал Красевич. – Неосознанное ложное чувство вины за смерть друга, готовое перерасти в самосуд. Вовремя к нам попал, а мог бы и вилкой себя в глаз ткнуть, если еще чего не хуже.…  Ну да ладно, психоз мы сняли, теперь дело за психотерапевтами. Хотя какие к черту у нас психотерапевты, да и вообще вся индустрия с приставкой «психо»? Наплодили кучу специальностей и дисциплин. Пишем по ним диссертации, получаем научные степени, звания, а с предметом их деятельности так и не определились. Что же она – душа, из себя самой представляет?» Эти невеселые размышления вновь привели Ивана Борисовича к мыслям о никчемности своей профессии, к которым в последнее время он приходил все чаще. Однако перспектива изучения нового «непознанного», придала ему оптимизма. Рабочий день был закончен и Иван