Woche der Ewigkeit

говорить! Судьба! Да что мы знаем о ней? Ничего! Ты пьешь снотворное, ты хочешь сказать, это судьба? Или это кому-то надо? Тебе? Да ты же потом встаешь, как еретик после объятий инквизитора! Зачем? Ну почему все так?!- он снова зарыдал.
-Еще кофе будешь?
-Это судьба? Или тебе так надо?- спросил он.
-Судьба.
    Так было почти всегда. Ему это было необходимо. Он сам никогда не мог объяснить причину происходящего, он боялся сам себя. Словно кому-то, находящемуся внутри его мозга, нужен был этот крик, эти вопросы, эти страхи. Он не мог контролировать себя в этом. После выплеска этого негатива ему мгновенно становилось легче, его взгляд затуманивался на минуту, словно этот кто-то его отпускал. После того, как он переливал эту гадость в меня, мне было больно, но и одновременно хорошо, потому что хорошо было ему. Когда туман этого необъяснимого наваждения уходил из его глаз, они загорались ярко, а потом нежно светились признательностью, он бессильно улыбался и почти сразу переставал об этом. Так было и сегодня.
    Мы сидели, молча курили, глядя на быстро несущиеся грязно – серые облака.
-Ладно, я поехал…
-Давай.
-Спасибо за…
-Не надо…
-Мы в ответе за тех, кого приручаем, так?
-Так.
-Пока.
-Удачи.
    Он обнял меня, резко встал, взял ключи. Через минуту я с балкона смотрела на отъезжавшую машину
      Как ни странно, но сегодняшние события не испортили моего настроения, и поэтому я решила, что вполне разумно будет пообедать. На кухне уже в предвкушении обеда сидел Хан, внимательно изучая рыбок, тоже всем своим видом изъявлявших желание подкрепиться. Через полчаса я сидела на кухне, ела салат, а недовольный Хан лакал молоко – он, видимо, рассчитывал на нечто более существенное.
      Перекусив, я легла спать.  Несмотря на хорошее настроение, меня одолевала сонливость.
      Проснулась я поздно вечером. Ясность возвращалась медленно. Сквозь белоснежные клубящиеся облака пробивался яркий солнечный луч. Я летала в этом луче и не боялась, что упаду. Внезапная тошнота подкатила к горлу. Все внутренности выворачивались наружу, и я не могла пошевелиться, на руки и ноги словно надели цепи. Потом наступил период сказочного блаженства, и я даже попыталась открыть глаза. Затем все же через силу размыкаю слипшиеся от долгого сна веки и вижу перед собой очертания хорошо знакомой, до боли любимой комнаты.
      Она вся  в цветах – они повсюду: на подоконнике, на шкафу, развешаны на стенах, стоят на стеллаже. Сервант большой, от окна до балкона, заставлен книгами, бар до отказа забит всякой спиртной ерундой. Освещение Олег заказывал специальное – с нажатием кнопки вся комната заполнялась приятным приглушенным красно – матовым светом. На стенах между цветами висит пара абстрактных картин, создавая слегка странное впечатление. На полу лежит огромный темно – вишневый ковер, в котором ноги утопают, чуть ли не по колено.
Одевшись, я пошла на балкон пить кофе. Я села в кресло, закурила. Медленно выпуская синеватую струйку дыма в темноту, я прислушалась к предночным звукам. Они были, но будто сначала задумывались, а затем уже раздавались. Постепенно время растворялось во мраке, сливалось с неподвижным черным воздухом, теряло свою значимость. Неясные полосы света, отбрасываемые уличными фонарями и окнами квартир, рисовали длинные нестройные тени, ложившиеся на асфальт, машины, застывали, точно глыбы камней.
    Приятно было сидеть вот так и отдаваться ночным видениям. Тело впитывало эту призрачность ночи, наполнялось чем-то таинственным и спутанным. Сколько времени я провела в такой задумчивости, я не осознавала. Я лишь ощущала холод. 
    «Наверное, уже за полночь»,- подумала я, но не встала.
    Выкурив еще одну сигарету, я переборола лень, поднялась, убрала чашки, закрыла балкон и пошла спать, понимая, что без таблеток не усну.
Раздался звонок.
-Привет.
-Ну?
-Еще не спишь? Я хотел пожелать спокойной ночи.
-И я тебе тоже.
-Пока!
-До завтра.
Я легла, выпила снотворное и забылась, как говорил Олег, «сном праведника» до утра.


    4
Четверг

    Нереально плохое утро. Я медленно очнулась от искусственного сна. 9:10. Голова ужасно болела, тело полностью отказывалось подчиняться.
      Прекрасно понимая, что день испорчен, я решила не доводить себя хотя бы до истерики. Не зная, с чего его начать, я сварила кофе, закурила, вышла на балкон.
В легком покачивании тополей, в каком-то глухом лае дворовых собак, в неясно – сером небе было что-то такое, что выдавало ожидающее и подавленное состояние природы. Судя по начинающемуся страху, я знала, что телефон зазвонит минут через пять, и решила опередить события. Набрав номер, я слушала гудки вызова, замечая, что неплохо было бы полить цветы.
Телефон молчал…
      Я набрала номер еще раз и вдруг поняла, что Олег опередил не только события, но и меня.
      До его приезда я попыталась вернуться в более или менее нормальное состояние, но безрезультатно. Страх подавлял сознание, отрицая и игнорируя реальность, душил меня, путал остатки здравого смысла, принося адскую боль. Я, сварив литра два крепчайшего кофе, вышла на балкон, поставила два кресла друг напротив друга, села и, пытаясь изобразить на лице безразличный вид, закурила.
      Минут через 15 дверь тихо открылась, я закрыла глаза, заранее зная первые слова, которые Олег скажет вместо приветствия.
      Но вопреки обычному поведению, он закурил и бессильно опустился в кресло. Тишину мы не нарушали, наверное, полчаса.
      Внезапно Олег встал и, схватив столик за край, с криком опрокинул его, заливая пол кофе и усыпая окурками, пнул кофейник, оттолкнул кресло, свалив и его тоже, обошел балкон по периметру пару раз, нервно закурил, выкинул зажигалку на улицу, потом сразу успокоился, словно у него иссяк запас той бешеной энергии, которая им двигала, в углу по стене опустился на пол, закрыл лицо руками и зарыдал.
      Я подошла к нему, встала перед ним на колени, не обращая внимания на кофе, убрала его руки с лица, краем халата попыталась вытереть его слезы, но они лились безудержным потоком, потом, просто не сумев сдержать своих рыданий, я обняла его, опустив голову ему на грудь, его руки безвольно обняли меня.
      Мы не стеснялись слез. Дрожащими руками размазывали их друг у друга по щекам, пытались заговорить, но с губ слетали лишь бессвязные звуки, пугались сами себя и умолкали. Наши рыдающие сердца бились единым пульсом, тревожным и прерывистым, нечетным. И он был один сейчас наедине с тем, что так уродовало два его составляющих. Пульс боролся до исступления, замирал на секунду, чтобы потом восстать с новой силой; казалось, этой борьбе не будет конца, но сила, пытавшаяся сломать биение двух сердец, слабела с каждой минутой. Волна сопротивления утихала, отпуская нас.
Через полчаса мы, обнявшись и замерев, сидели на полу друг перед другом.
Первым в себя пришел Олег. Взяв меня за плечи, он слегка отстранился и, глядя на меня воспаленными от слез глазами, спросил:
-Как насчет кофе?
Переборов себя, я улыбнулась:
-С пола слизывай.
      Он пошел варить кофе, а я сидела на полу, куря одну сигарету за другой. Когда Олег  вернулся с кофейником, сел рядом, налил кофе по чашкам, он уже внешне был спокоен, но я знала, что нельзя доверять его внешнему виду. Выпив по две – три чашки, мы легли на пол рядом, поставив между собой кофе, положив сигареты, и курили, глядя в небо.
    Тишину нарушил Олег:
-Я хотел спросить, почему ты вчера… Я же звонил. Это… предательство. Нет. Я знаю… Могла бы сказать? Прости, я говорю…
Его голос начал дрожать.
-Ты же знаешь. Зря. Ты сам… Я ведь…
-Я тебя не виню, но… Ну да, мы же львы…!  Б..дь, это что, зоопарк что ли?! Когда до тебя дойдет… Я так не могу! Достало! Понимаешь, достало!!! Я не хочу, чтобы…
Снова судорожное дыхание.
-Замолчи!.. На себя наплевать? Так?! А я кто?! Наплевать, да?! Хорошо…
      Захлебываясь слезами, я выбежала в зал, и, абсолютно не понимая, что делаю, пошла на кухню. Густой поток сопротивления заползал внутрь, причиняя тупую боль. Сознание отключалось. Глаза застилала мутно – серая пелена злости и обиды. Я попыталась очнуться, набрав холодной воды из-под крана и плеснув себе в лицо. Но боль усиливалась. Я закричала, стараясь вместе с воздухом из легких выдохнуть злобу. И совершенно не осознавала, как в моих руках оказалась холодная сталь ножа.
      Олег вошел через пару минут, держа шприц с воздухом, уже введенный в вену.
-Брось нож.
Лезвие уже слегка дрожало, как бы пряча первую каплю крови.
-Брось нож… Ты же знаешь… 15 секунд… И все… Разрыв сердца…
-Знаешь ведь, что не брошу,- я уже пугалась вида собственной крови.
-Не надо… Брось.
-За дуру держишь? Ты первый….
-Брось нож…
-Нет.
-Чего хочешь? Поиграть? Давай!!! Только я сдохну первым!!! Давай!!! Поиграем? Пари? Идешь ва-банк? Валяй!!!
      Я знала, что где-то в глубине моего сознания он уже психологически сломал меня, но сам – еще нет. Это было не впервые раз.  Такие экспрессивные выходы нашего негатива пугали нас самих, поэтому мы берегли друг друга, как могли. Но иногда что-то оказывалось сильнее нас, мы будто отталкивались друг от друга, как лодка от берега, чтобы соединиться еще крепче и прочнее. Я начала чувствовать приближение такого отталкивания уже месяца два назад. И если я была готова к нему в воскресенье и понедельник, то сейчас, я даже за завесой злости испытывала дикий страх и растерянность. Но одно я знала точно – я не должна сдаться первой.
      Олег видел мое замешательство, но мог только догадываться о его причинах. Я, чувствуя немеющую руку, продолжала эту безумную игру.
-Нет. Сначала ты, потом я. Знаешь, я тут решила, зачем все это? Жить? Не хочу!!! Все это бред: разговоры, ночные звонки, поездки. Бред!!! Даже самый близкий человек сам запутался в себе. Прости…
      Я ступила на невообразимо скользкую дорожку, шла на громадный риск. Ведь он мог согласиться со мной… Иногда мне казалось, что я совершенно не знаю, что удерживает его. Страх за меня? Вряд ли. За себя? Нет. Не знаю. Я редко могла чувствовать грань, разделяющую его любовь к жизни и желание не жить.
        Я стояла, не в силах больше терпеть эту боль, и смотрела ему в глаза. Почему-то вспомнились слова, прочитанные мной год назад в библиотечной подшивке газет то ли за 87, то ли за 88 год:
 

Я видел их веселыми и добрыми,
Я видел их суровыми нежными,
Я видел их широкими и узкими,
Не дай же, бог, увидеть их чужими...


    Перед глазами всплыла картина нашего знакомства.


    Мы познакомились 25 мая. Эта весна была слишком солнечная, жаркая и безразличная ко всему. Был обычный будничный день, ничем не отличающийся от сотен других вяло текущих дней. Я сидела на автовокзале, дожидаясь, пока раскаленная майским солнцем душная металлическая коробка на колесах отвезет меня домой. Мне составляли компанию пара знакомых – Виталик и Сашка. Мы сидели в тени тентов привокзального летнего кафе, курили и, одурев от сумасшедшей жары, лениво перебрасывались ничего незначащими репликами. Вдруг Сашка увидел кого-то в толпе, пробормотал: «Приятель». Тот его заметил, Сашка махнул ему рукой, и он направился к нам. Я даже не смотрела в его сторону. Сашка спросил: «Хочешь, познакомлю?» Я безразлично кивнула. Он подошел, сел в кресло. Сашка на одной ноте