Да пошли вы все!..

воспринял неожиданное заявление Звездиной и промолчал, испугавшись: «А вдруг на самом деле! А вдруг настоит на своём! Что тогда? Избави бог!. Как жить в этой конуре со взрослой дочерью? А там появятся и Валерики, и Виталики с дикой музыкой». Нет, он не хотел, чтобы она постоянно была здесь. Не хотел даже, чтобы появлялась часто.
Не дождавшись ожидаемой радостной реакции, дочь боком прошла к выходу, заставив отказавшегося от неё отца попятиться в коридор. Около двери замешкалась с замком, не соображая, в какую сторону отодвигать защёлку. Иван Ильич прерывисто вздохнул и брюзгливо спросил в округлую, уже бабью, спину:
- Сколько надо? Я забыл.
Она повернулась и обычным голосом без всяких эмоций подсказала:
- Штуку!
Невольный банкир достал тощую казну, вытащил предпоследнюю зелёненькую штуку и протянул ей. Она взяла, небрежно сложила вчетверо, с трудом засунула в задний карман туго натянутых жирным задом джинсов, справилась с задвижкой и вышла, не поблагодарив, не простившись и не простив. Дети, особенно взрослые, никогда не прощают родителей.
А грешный родитель прошёл в комнату и изнеможённо рухнул на диван. Он чувствовал себя так скверно, что впору бы надрызгаться, да в доме ничего спиртного не было. «А надо бы иметь заначку», - отвлечённо подумал он, ощущая нарастающее чувство угнетающей вины за дочь, некрасивую и бесталанную, помыкаемую матерью-жандармом и отталкиваемую бесхребётным отцом. «Пожалел какой-то жалкой тысячи!» - упрекал он себя с запозданием, характерным для «вшивых интеллигентов», всегда готовых на любой компромисс, чтобы потом бить себя в грудь и каяться. Не облегчили гнусного душевного состояния и пришедшие на ум дурацкие литературные сентенции о том, что природа отдыхает на первых детях, и что зачатые без любви они всегда дебильны. А ещё он, судя по всему, наделил дочь наихудшими из своих качеств – ленью и безволием. Разве виновата она, что семя произросло на дурной почве? Надо деликатно помогать преодолевать жестокое горе, порождённое бесталанностью и неказистой внешностью, а не учить, походя, не научившись сам. «Когда придёт, обязательно попрошу прощения», - твёрдо решил он, - «и впредь отказа ни в чём не будет», - и тут же засомневался: «А если всё же решится перебраться сюда? С Валериком и Виталиком? Нет, мать не позволит», - успокоил себя, передав решение другому и, успокоенный, неожиданно заснул. Родители всегда оправдывают и прощают детей.
Проснулся от громкого бульканья и шипения, доносящегося из кухни. Резво подскочив, поспешил на помощь и успел-таки вовремя снять с электроплиты забытую кастрюльку с остатками воды, чуть прикрывавшей дно. Выглянул за дверь – Дарьки не было. Посидел у стола, вспоминая, как хорошо начался день, и как скверно он продолжается. Поразмышляв, опять наполнил ещё не остывшую кастрюльку водой и поставил греть. Снова выглянул за дверь – никого. Сварил три сардельки. Одну нацепил на вилку и без всякого удовольствия сжевал половину, не ощущая вкуса. Отложил на тарелку остаток вместе с вилкой. За дверью – пусто. «Вот негодник!» - подумал с досадой. – «Подумаешь, сбросили! Шуму больше, чем боли! Обидчивый какой нашёлся! Терпи! Жизнь – она, брат, порой преподносит и не такие болезненные сюрпризы», - мысленно поучал терпеливый исчезнувшего потерпевшего. – «Надо привыкать терпеть. Самому же во благо. Пойти, что ли, поискать?» - нетерпеливо подумал Иван Ильич. – «А ну как любительница собак пнула его на выходе?» - Поспешно оделся, в нетерпении толчком открыл дверь и увидел отскочившего Дарьку. Вернувшийся малыш отбежал к самому спуску и вяло помахивал обрубленным индикатором настроения, выжидающе глядя на хозяина улыбающимися глазами, в которых явственно читалось: «Не переживай, я тебя не виню!».
- Дарька! – не сдержав эмоционального всплеска, закричал Иван Ильич. – Друг ты мой сердечный! Пришёл, молодчина! Заходи! – и пошире распахнул дверь для малыша. – Заходи, не бойся – её нет!
Пёс, не торопясь, вошёл, словно сделал одолжение, и насторожённо остановился на пороге комнаты.
- Нет её, нет! – убеждал хозяин, оказавшийся плохим защитником. – Не бойся! Больше я тебя в обиду никому не дам, - пообещал почти клятвенно. – Больше она тебя и пальцем не тронет!
Дарька усиленно нюхал воздух, испорченный запахом вражины.
- Это твой дом, - заливался щедрый хозяин, - и мой, - поправился тут же. – Наш, - уточнил окончательно. – И только мы в нём хозяева. Есть хочешь?
Дарька вопросительно посмотрел, услышав вкусное слово, и важно прошёл в кухню. А Иван Ильич, торопясь, разрезал две с половиной сардельки на кусочки и, положив в псовую посудину, примиренчески подвинул малышу. Тот степенно обнюхал и, не торопясь, принялся примиренчески заглатывать кусок за куском, почти не разжёвывая. Иван Ильич, как хорошая хозяйка, с удовольствием смотрел, улыбался, и ему тоже захотелось чего-нибудь пожевать. Но он выждал, пока Дарька всё съест, вылижет тарелку, проверит, не завалился ли какой-нибудь кусок под неё, оближет нос и усы и, вздохнув, отойдёт и уляжется на облюбованном пороге, положив морду на передние мохнатые лапы и наблюдая за хозяином. А тот, прощённый, под неотступным взглядом простившего удовлетворился, почему-то стыдясь, куском хлеба с маслом и остывшим чаем.
- После сытного обеда полагается что? – весело спросил он выжидающе поднявшего голову сотрапезника. – Поспать! Согласен?
Дарька встал, потянулся вперёд, оставив сзади вытянутые лапы, и, поняв и не возражая, направился в комнату, а хозяин следом.
Дружно улеглись на диване: Иван Ильич упёрся спиной в спинку дивана, а подопечный вытянулся на насыщенном брюхе, доверчиво уложив морду на мягкое тёплое предплечье опекуна. Улеглись и смотрели глаза в глаза, любуясь и млея от близости и умиротворения.
«Прекрасный пёс», - подумал Иван Ильич, нежно вглядываясь в широко открытые большие и красноречивые глаза маленького друга.
«Ты мне тоже нравишься», - отпечаталось в мозгу человека, хотя собака и пасти не раскрывала.
«Правда?» - мысленно переспросил Иван Ильич, и опять будто вычиталось: «Правда!». Он даже не удивился такому бессловесному разговору.
«А правда, что ты меня приручил?» - спросил глазами, и глаза собеседника, чуть сощурившись, возразили: «Неправда! Ты первый ко мне подошёл».
«Да», - согласился Иван Ильич, - «так и было».
А Дарька добавил: «Я понял, что очень нужен тебе».
«И это правда», - без слов подтвердил хозяин, - «очень нужен». Он слегка прижал рукой маленькое тёплое тельце, согревшее бок и руку.
«А правда, что ты умеешь предсказывать?» - спросил всё так же мысленно, задержав дыхание и не веря в дьявольское происхождение черныша с символически разрисованной мордашкой.
«Неправда!» - твёрдо запечатлелось в голове. – «Я просто знаю, что и с кем будет дальше».
«Расскажи мне, что будет со мной», - попросил Иван Ильич.
«Зачем тебе?» - возразил маленький оракул.
«И правда – зачем?» - переспросил себя любопытный человек. – «Чтобы мучиться в ожидании свершения предсказаний?» - И всё же, не в силах преодолеть жгучего любопытства, попросил: «Ну, хотя бы чуть-чуть намекни!»
Дарька пошевелился, подвинувшись вперёд и передвинув морду выше по предплечью ближе к лицу хозяина. Глаза его слегка затуманились, стали ещё больше и будто заструились, вонзаясь тонкими нитями в беспомощные глаза Ивана Ильича.
«Что ж: нас ждут большие испытания, и виной тому станут женщины, которых у тебя не было и которых тебе хочется».
Напросившийся медиум чувствовал, как глаза наполняются жгучими искрами.
«А ещё – твоё ложное представление о своих организаторских способностях, которых нет, а взамен есть технический талант, которым ты не умеешь как следует распорядиться».
Нечто подобное Иван Ильич уже слышал давно-давно от давнего друга, уехавшего творить в Штаты.
«Я оказался рядом, чтобы уберечь тебя от непоправимых ошибок», - добавили выразительные карие глаза, а будущая жертва женщин и таланта расстроилась.
«Значит, ничего хорошего меня не ждёт?» - подумал Иван Ильич, разочаровавшись в смутном предсказании, и как бы опомнился то ли от минутного глубокого сна, то ли от тяжкого забвения. Вглядываясь в спокойные глаза Дарьки, он мысленно спрашивал: «Это правда?». Но тот молчал, и словно улыбался, подняв уголки губ вверх. «Господи!» - вздохнул Иван Ильич. – «Что только ни пригрезится с расстроенными нервами».
- А ну-ка, вставай, лежебока! – осторожно перевалился он через телепата, томно распростёртого на спине с поднятыми лапами. – Хватит нежиться! Совсем меня задавил – всякая чертовщина снится. – Он, чуть дотрагиваясь пальцами, почесал псу почти обнажённое брюшко и удивился, как оно не мёрзнет в холода. – Пойдём, прогуляемся, проветрим мозги.
Дарькины глаза засветились улыбкой, он удовлетворённо вытянулся всем телом, а Иван Ильич ещё и помог, чуть потянув за задние лапы.
- Вставай, вставай, предсказатель!
Малыш сел, наконец, и усиленно почесал сначала правый бок, а потом за левым ухом.
- Вот, вот, - пожурил хозяин, - разгоняй блох, сыпь на диван, они-то уже проснулись. Кончай профилактику, пойдём!
Пёс резво спрыгнул с дивана и вмиг оказался у двери, нетерпеливо поджидая замешкавшегося с обувью хозяина.
Только выбрались на площадку, как соседняя дверь, будто за ней поджидали, отворилась, и вышла Марья Ивановна с заплаканными покрасневшими глазами.
- Что такое? – участливо спросил добрый сосед. – Опять ваш буян дебоширит?
- Если бы, - глухо ответила терпеливая соседка, - а то – пропал.
- Как пропал? – удивился Иван Ильич и почему-то некстати подумал, что пропали и деньги, выданные алкашу в долг, хотя совсем не был жадным и никогда не думал об отдачах, лишь бы пьяница отвязался. – Может, заночевал у кого-нибудь из друзей? – Участливому соседу совсем не хотелось впутываться в соседскую драму и тем более заниматься поисками пропойцы, который немало досаждал не только семье, но и соседу. И Дарька ждал, навострившись на прогулку. – Давайте подождём ещё до вечера, - предложил, оттягивая неизбежное хлопотное занятие. – Хорошо?
- Мне не у кого больше просить помощи, - заканючила встревоженная жена, для которой, как опять невпопад подумал помощник, подлинная пропажа такого мужа должна быть подарком трудной судьбы. – Помогите, прошу… ради детишек, - выдала весомый довод, - не случилось ли с ним чего…
- Ну, сразу и случилось! – утешал Иван Ильич, отвергнув вполне вероятное предположение. – Придёт, никуда не денется, - успокаивал он неоднократно битую, но верную супругу исчезнувшего деспота, желая только одного – поскорее уйти и от её слёз, и от неприятных хлопот.
- Раньше всегда приходил ночевать, - не успокоилась Марья Ивановна, утёрла слёзы и, сердито посмотрев на легкомысленного соседа как на виновника её горя, ушла к себе.
- Бежим, Дарька! – подал команду Иван Ильич, на время отвязавшийся от чужой беды, и они споро застучали вниз по ступеням каблуками и когтями.
Ведущий не пошёл на собачий толчок, где его приняли за диссидента, а уверенно затрусил в сторону старого дома, передвигаясь как обычно зигзагами от урн до водостоков. Ведомый еле успевал следом, стараясь держать вольнолюбивого гуляку в поле зрения среди мелькающих ног прохожих. Так, не в темпе променада, и