Копчёный и другие (повесть)

занесло. Ну и улетели мы в кювет. Слава Богу, там что-то вроде болотца было. Мотоцикл в одну сторону, мы с Иркой в другую.  
    Я как морду из лужи вынул, как понял, что произошло – такой страх меня обуял. Не за себя, за неё. Не наказания убоялся, а того, что убилась она, нет её больше. Такой ужас, Копчёный, я ни до того, ни после больше не испытывал. Мир рухнул без неё. Не верил, не думал, что так бывает. А тут в один миг всё понял.
    И тут она, грязная, как чёрт, физиономия исцарапанная, орёт, визжит и мокрыми ладошками меня по щекам, по щекам! А я смеюсь, как сумасшедший – всё не поверю, что она живая.
    Думаешь, она меня сейчас по морде не бьёт? Ещё как бьёт! И надо бы в откат ей врезать, да как вспомню тот ужас, пальцем тронуть не могу.

    А когда я на цементном заводе подрабатывал, спину сорвал, так что две недели пошевелиться не мог. Думал, парализует, не встану больше. Она мне, как маленькому, горшок подавала, зад вытирала, с ложечки кормила. А я психовал – горе у меня – орал на неё. Так она в ответ даже не пикнула. Вот они, брат, бабы какие! Хрен их разберёшь.
    Зачем это говорю? Я ведь тебя насквозь вижу, душа у тебя живая. И у Тиши живая, и у Марго, и у Нины Ивановны. Но чуешь, вокруг мертвечиной несёт. Смотри, какие упыри из всех щелей повылезали. Береги себя. Сейчас их время пришло, их правда взяла, но это не навсегда! Мы то знаем, что может быть по-другому! Мы то ещё живы, так спросите нас. Спросите нас.      
    Валерий Петрович замолчал. Он больше не мог говорить и не хотел. Оставив Копчёного чесать лапой за ухом, повернулся и пошёл на склад, за новой бутылкой – душа просила!









Глава 23.

Эх, загулял, загулял…

   
    Валерий Петрович, неожиданно для всех (и для себя), запил. Он таскался к «Теремку», где сидел на лавочке у «Кондратия», в ожидании Аллилуйя. Пил с ним «Особую» и вёл своеобразные беседы.  
    Валера изливал праведнику всё, что накопилось на душе, а тот отвечал смутными речениями, нашпигованными иностранными цитатами. Петрович усматривал  в этом особую потаённую мудрость. Оба напивались до полной невменяемости.
     Аллилуйя, выкрикнув, напоследок, что ни будь особенно невразумительное, валился в ближайших кустах. А Тихон, извинившись перед Марго, подбирал Валерия Петровича и волок назад, на коптильню. Один раз их подвёз Томилин. При этом, сунув под нос пьянчуге огромный рыжий кулак:
     -  Только попробуй, заблюй мне сиденья, Петров. Расплющу!
     На что Петров неожиданно отозвался:
     -  Кларум эст… Капитан! Май нейм ис Валера…
     -  Твой нейм ис жопа! – и Валера получил в ухо такую звонкую затрещину, что снопом повалился на заднем сиденье, где и проспал до самого места назначения.
     Нина Ивановна ругалась, что мужики шляются неизвестно где, а ей страшно ночью одной! Приезжали какие-то бандюки, интересовались – не обижает ли кто? Сказали: не боись, бабка, никто не сунется. А сунется, без тебя разберёмся. Дрыхни спокойно! Заступники! А у самих рожи такие – прости Господи!
     Валерка, змий, водку таскает. А она галочки ставила! Отчётность вела! С кого теперь спросят, а змий?!
     «Змий» ухмылялся и лез целоваться.
     Перголин где-то пропал, не появлялся. Зато появлялся другой «нехороший человек». Каждый день у ворот маячил Захар, со своей собачкой на привязи. Копчёный вился там же. Носатого сторонился, лаял на него, но каждый раз выходил за ворота всё дальше. Тихон гнал Захара, но тот отмахивался: имею право!
    Один раз, скверно похмелившись, Валера кинулся на злодея с лопатой. Но из кустов неожиданно повылезали Захаровы мужики, отняли лопату и начали ей же молотить напавшего ухаря. Дело могло принять тяжёлый оборот, не вмешайся Тихон.
    Нина Ивановна, по перголинскому телефону, говорила с Ерохиным. Шеф передавал пламенный привет. Сказал, что держит прежних клиентов на связи. Скоро вернётся. Дело наладится. Ждите. Не волнуйтесь. Отбой.  
     Звонок Андрюхи обсудили без особого энтузиазма и снова разбрелись, кто куда. Вот так всё шло, ни шатко, ни валко. А потом пропал Копчёный.



Глава 24.

Беда


     Как водится, хватились не сразу. Мало ли – дрыхнет, где ни будь. Хватившись, стали искать. А как ищут? Сперва горланили на всю округу: Копчёный, Копчёный! А потом пошли на пустырь.    
     На пустыре оказалось довольно многолюдно. Кроме постоянных обитателей, здесь шуровал народ со всей округи. Рылись в мусорных кучах, собирая отбросы чужой жизни. Такой не похожей на их собственную. В тайне каждый надеялся найти что-то особенное. Эти тайные желания порождали местные легенды.
     Говорят, один раз здесь нашли летающую тарелку. Внутри сидело внеземное существо и жалобно курлыкало. Приболело или расшиблось, что ли? Одна сердобольная старушка взяла его домой и выходила до полного выздоровления. Про это даже в газетах писали. Потом приехали люди из Москвы и забрали пришельца. Теперь его часто по телевизору показывают. Это и есть наш президент.  
     Ну, это так к слову. Единственным результатом похода было то, что Захар тоже пропал. Ни имени, ни фамилии, ни откуда он, только кличка: Шлён. Ничего особенного, - объяснили местные, - Шлён – Захар  частенько, куда то пропадал, недели на три, а то и на месяц, потом снова появлялся. Собака? А вон их сколько. Вам какую?
     Тем же вечером приехал Томилин. Ему тут же рассказали о случившемся несчастье. Капитан был краток:
     -  Чахоточный? Погонялово Шлён? Попробую.
     Выпил бутылку водки в одиночестве и уехал.
     А на следующее утро пришло письмо. Оно было засунуто в ушко навесного замка на воротах. Неровно вырванный тетрадный листок, свёрнутый трубочкой. Жирным карандашом было написано:




Господа!

     Ваш друг был приглашён мной на ужин. Ужин состоялся. Я вас выблядков предупреждал. Тихон, твоя баба шлюха! А тебя, шнырь кургузый, я ещё подрежу.

                                                                           Шлён.

     Письмо вызвало настоящий шок. Ивановна рыдала в голос. Тихон ворвался в конуру к Перголину, где тот мирно перебирал бумажки и избил его. Приговаривая: это ты, сука, их привёл сюда! Ярость, исходившая от Тиши, была такова, что Викалыч даже обмочился и, естественно, никому жаловаться не стал. Постеснялся.  
    А Валера, куда то убежал, вернулся с невесть откуда взявшейся заряженной двустволкой и бродил с ней целый день по пустырю, совершенно пьяный. Высматривал ненавистный зелёный козырёк.

     На коптильню вернулся затемно. Тихона не было. Нина Ивановна заперлась в бытовке, на стук не отзывалась. Походив по двору, он забрался на доски, где, бывало, сиживали Томилин с Копчёным, бросил ружьё в траву и уснул.
     Проснулся весь вымокший и продрогший. Тучи сидели на верхушках деревьев, моросил мелкий противный дождь. Рассвет был тяжёлый, хмурый. Болела каждая косточка, мокрая одежда липла к телу. Валера сполз с досок, подобрал отсыревшую двустволку и пошёл похмеляться.
     Перголин, понимая бессилие карательных мер, добровольно выдал отщепенцам коробку водки. Строго наказав, что б больше со склада не таскали. Пугал бандюками. Коробка стояла припрятанная за пустой тарой под навесом. Валера залез туда, хорошенько глотнул «особой», сел за стол и снова уснул.
     Проснулся уже в одиннадцатом часу, плохо соображая, где он. В глазах всё плыло, знобило. Заболеть что ли? Принял водочки, добавил, ещё принял – вспомнил всё, болеть передумал. Достал из-под стола ружьё и пошёл на пустырь.
     С той стороны, куда он шёл, доносился монотонный гул моторов. Шлёпая раскисшими кроссовками по лужам, Петров не придавал значения звукам. Он вообще ничему не придавал значения. У него была цель и всё тут.
     Но обойдя коптильню и взобравшись на оплывшую мусорную кучу, окинув взглядом открывшуюся обширность пустыря, он замер открыв рот.
     Две пары бульдозеров, то и дело взрёвывая, утюжили пустырь, снося и выравнивая всё на своём пути. На уже расчищенном пятачке, под всё продолжавшимся дождём, стояли  люди. Десятка два мужиков и несколько баб. Никаких хибарок на пустыре уже не было.
     

    А метрах в ста стоял милицейский «жигулёнок». Томилин сидел, откинувшись на сиденье, курил и смотрел в другую сторону.
     Валера повернулся и, волоча за собой двустволку, пошёл обратно. Не успел.

   








Глава 25.

Тиша и Марго

     На третий день был общий сбор. Решили посидеть, помянуть псину. Заплаканная Нина Ивановна, страшный, опухший, с безумным взором Петров, хмурый Тихон, Марго, Василий Семёнович. Все свои.
     Поначалу сидели не весело. Выпивали, да закусывали. Потом ничего, разговорились. Стали галдеть, вспоминая всякие забавные случаи, связанные с Копчёным. Вроде недавно он здесь появился, и пёсик ничем не примечательный, а вон как его все полюбили!
     -  Это от того, Семёныч, - говорила Нина Ивановна, что добра кругом мало. А он, хоть  тварь бессловесная, а душа у него добрая была.
     -  Так, Нина, так! – соглашался Томилин.
     -  А может, правы эти индусты. Я, когда помру, меня в рай не примут, так я в собаку переселюсь. Забегу к вам, скажите: А! Вон Валера пришёл! Будете меня рыбьими головами кормить. Хорошо!
     -  Петров, если в рай попадут те, кто на него сейчас претендует, то не жалей, что тебя там нет. Значит, в небесной канцелярии сидит правильный мужчина в погонах, с хитрым прищуром. Плюс взвод архангелов по периметру. А Пётр звенит ключами не иначе как от лагерных ворот. Ужё они им пропишут по арфе в руки и стакану яблочного сока. От туда не убежишь.
     Такой мелочёвке, как ты там действительно делать нечего. В чистилище перекантуешься. Уж скорее мне, грешному. Будешь на воле и не в собачьем обличии, приноси передачу!
     Это была самая длинная речь, которую слышали от Томилина. Все были приятно поражены и долго аплодировали.

    -  Тише, пожалуйста! – Марго застучала вилочкой по стакану. – У нас есть тфа опъявления. Тиша, тафай.
    Тихон поднялся, смущённо огляделся.
    -  А может не вовремя…? Да, ну ладно. В общем, так! Объявление первое: мы с Марго решили пожениться. Объявление второе: мы уезжаем.
    Последовала бурная и противоречивая реакция присутствующих.
    -  Вот это да! Куда?! Как же так, а мы?! Голубок и горлица.… Куда, зачем? Совет да любовь!
    Конец этому положил Томилин, прихлопнув ладонью по столу.
    -  Ну-ка, Тихон, сядь, объясни толком. Что женитесь молодцы, одобряю. А куда это вы намылились.
    -  В Москву, небось, куда же ещё. – Подсказала Нина Ивановна.
    -  Нет. В Москве нам делать нечего. На Урал. Созвонился я тут с дружком, он из тех мест, мы с ним…, ну не важно. Он за это время приподнялся, оказывается. Покомерсантил маленько, а потом, на основе бывшего совхоза, своё хозяйство сколотил. Работа всем найдётся. Приезжай, говорит, с молодой женой.
    Марго улыбнулась.
    -  Ну, если так, правильно. Может, есть ещё места, где жить можно. Откуда есть пойдёт сызнова земля русская. А тут… нет.… Тут мы доживать будем. Счастья вам. За молодых, по полной!!!
    Так поминки плавно перешли в свадьбу. Обычное дело. У нас никогда не поймёшь: где свадьба, где похороны.
   


    -  Тишь, - канючил Валерий Петрович, на старые дрожжи его опять развезло, - вот ты уедешь, а я как же?!
    -  Поехали с нами.
    Куда это я поеду? А Ирка? Серёга из армии скоро вернётся.
    -  Вот и ответ – как говорил принц Датский. Дождёшься сына, а потом все вместе к нам. Я