Роман-Эссе. Боль.

последний мерзавец, при кажущемся внешнем благополучии, получает в полной мере по заслугам, - упаси бог, нет, не на том свете, а на этом, в том мгновении, в той секунде до смерти, которая длится всю жизнь в
страшных мучениях, перед которыми меркнут все душевные и физические страдания любой болезни, на этом пути к вечному покою!
Легко умереть, и с легкой душой - вот высшая награда для человека. И только смерть является точным мерилом достоинств его, его судьей -милостью и палачом одновременно, от которых никуда не спрячешься.
Любят говорить: Деньги не пахнут!
- Не надейтесь! Пахнут, да еще как? Не зря называют:
- Трудовая копейка! - она пахнет: потом, мозолями, чистыми руками и чистой душой - это чистые деньги.
А если от них несет за версту кровью, мерзостью, падалью, - грязью! И в этой грязи, среди нравственной пустыни, приверженцы ненасытного капитала строят новую Вавилонскую башню, чтобы скрутить, завязать в один узел все население планеты и выкачивать все и вся по собственной прихоти, прихоти супердержавы.
Тем более новейшие технологии уже позволяют каждому индивидууму на земле приклеить порядковый номер, код, шифр,.. И посадить его в ячейку всемирной паутины, и осуществлять контроль за каждым его шагом.
Грядет время тотального рабства, полного морального обнищания и при всей мощи прогресса - превращение человека в бездумное животное при искусственном разуме роботов, и как личность он превратится в полное ничтожество со звериной сущностью в гонке за выживание...
Психогенная революция на подсознательном уровне будет вколачивать людей (зомбировать) в полную зависимость от пастуха, которого они не увидят до самой смерти, принимая его, как благо, как властелина, уже с утробы матери.
Кровосмешение превратит их в мутантов без национальности и присущей самобытности. И такой же мутированный Бог будет заведовать верой, превращая душу человека в фарш, удобный для правящей верхушки, и эта империя зла, будет готова на все, ради собственного благоденствия, ради хваленой демократии, которой нет, не было и не будет никогда для простого человека.
Ничего не меняется в этом мире, только технология, а законы незыблемы, как сама вечность - как кнут и пряник, как хлеб и зрелище. Безнравственная пустыня объяла человечество!
И в такое же варево окунули и Россию. Карманная партия при президенте «Единство» в миллион особей узурпировала власть, и будет выбирать нового пророка по собственному уставу и Конституции, и если число участников выборов будет меньше партийных списков? - все равно это будет выглядеть, как волеизъявление народа.
Подлее и придумать нельзя, ибо они уже сейчас считают себя гласом божьим - эти семь процентов воров, мошенников и прохиндеев, начиная с Бори Ельцина и кончая его выкормышем Вовой Путиным под пиликание еврейских мелодий, и еще десять процентов всяческих лакеев и прихлебателей при прессе, министерствах и различных силовых ведомствах.
Вся ставка на бездуховность и безыдейность общества, - превратить его в стадо торгашей и лавочников, в мир стяжательства, в мракобесие звериной наживы.
Фарисейство встало во главу угла веры и мирской жизни... Золотой шабаш стал править Русью. Осыпанные льготами и бесстыдной зарплатой депутаты, так называемые народные избранники, ради собственной выгоды плюнули на всякие обязательства и превратили Думу и Сенат в грязный базар взаимных делячеств.
Про совесть и мораль говорить не приходится... Они родились без нее, иначе, там, наверху и делать нечего, - чем беспринципней и наглей, тем милей!
Главное, чтобы на словах и на бумаге все выглядело чинно и благородно.
Воровство же и мздоимство так пронизали все ветви власти, от самых низов до главенствующих, что по-другому никакого дела не делается.
Вся экономика, как пиявка присосалась к нефтяным и газовым артериям и думает, что они бездонны, а людей дурачат ее повышением, а на самом деле, - мы являемся бесталанным и безголовым сырьевым придатком всемирного бизнеса, которому глубоко наплевать на благосостояние нашей страны.

XI.

У домов, по улице, застыли в прозрачном, невесомом тумане уже начинающие желтеть тяжелые гроздья рябины, окуная зреющую плоть ягод в наскипидаренную синь упавшего на землю неба.
Август, осторожно сбрасывая первые листья, потянулся к осени... И зори, выбрасывая из пазухи остывшее тепло ночей, напоминали о наступающей великой утомленности: перестоявшими запахами трав, ароматами созревающих яблок, увядающей на огородах картофельной и огуречной ботвой.
Юркие птички посвистывали уже не так весело и беззаботно, а с какой-то уверенной, весомой значимостью - «сделал дело, гуляй смело», - как бы подводили итог перед наступающими за осенью зимними холодами.
Во всем установился, насыщенный высоким синим небом покой, который еле сдерживая равновесие, готов был сорваться в ту или иную сторону и через месяц-другой оторвать птиц от родных мест; заполнить душу извечной грустью и печалью, провожать их, любоваться янтарными россыпями, лебединой песнью, - на долгую потом, промороженную ясность зимней стужи.
- Цик-цик,.. зинь-зинь, зинь-зинь - цокали и вызванивали загорелые, желтоголовые овсянки...
- Цити-цюри, терличь-терличь, - скатывала с длинного хвостика хрустальные закорючки и горошинки ловкая трясогузка, тайно фотографируя и склевывая невидимые для нас зернышки, совершено не думая о линиях судьбы.
Да и мы, что видим, всматриваясь в собственную ладонь?..
Ведь только единицам жизнь позволяет увидеть край недостижимого, прикоснуться к нему и после, до самой смерти эта тайна не дает покоя и подвигает человеческую душу на самое-самое, на что она способна.
И ты, как на пленере, делаешь этюд за этюдом с собственной души, соединяешь их с природой и оттолкнувшись от них ждешь начало вдохновенья, и чем чаще оно посещает тебя, тем больше понимаешь о чуде Рая, как о чистом и полном счастье - здесь, на земле, под подаренным тебе высоким небом.
Уже сравниваешь по предрасположениям линий судьбы, по их похожести на творческий процесс, как выбор впечатлений, где главенствует только собственный глаз, где другой человек пройдет мимо, как мимо ничего не стоящей мелочи, а ведь именно из этих мелочей и состоит неповторимость собственного «я».
Даже воспоминания через много-много лет, доводят эти мелочи до такого необычно свежего и выпуклого чувства, что оцениваешь и глядишь на них, как через увеличительное стекло, отмечая тот или иной предмет или мгновение так, что изумляешься и задыхаешься от прихлынувшей к сердцу картины, - и ты готов вывернуть себя наизнанку, чтобы выразить или хотя бы приблизиться к недостоверности.
И почему-то эта магия памяти выплывает из магии детства.
Воды детства! - только они всегда сохраняют удивительную чистоту, притягательность и волшебную прозрачность, неподвластную времени.
Конечно, есть и бывает еще чище и вкусней, но чтобы они вытекали из невинной и незамутненной души ребенка, во всей своей загадочности, нет никогда не увидишь после.
Нет, - это не раздельные, широкие воды великих русских рек, а вода маленьких речушек, заросших тугим, высоким камышом в метелках бело-розовых соцветий, в лезвиях остро-бритвенной, изумрудной осоки под склоняющимися гривами серебристых на изворот ив; с руслом, в разломах берегов, уходящим глубоким шрамом в зеленые низины равнин, в падающие с холмов и косогоров впадины под расплавленным от гудящего зноя небом.
- Спустишься вниз, к самой воде, к быстро бегущему в плавных извивах потоку, со струящимися и стелящимися по поверхности и по дну на всю глубину водорослями; ступишь по колени в прозрачную, ласковую влагу на ребристо-желтый шелковый песок и глядишь: как камешки на дне, ноги, становятся ближе, чище и удивляешься приятному теплу мелководья, его ласковой доступности...
Шелестят струи, задевая переплетенными гривами берега и ноги, и уже хочется полностью окунуться в их желанную прохладу...
Синие, желтые, красные стрекозки перелетают застывают над звенящей серебряной водой, отпрыгивают в сторону от более крупных, уверенно барражирующих на мельтешащих крыльях в упругом воздухе, среди плавно порхающих здесь и там разноцветных маленьких и больших бабочек.
Идешь, идешь, а глубины все нет и нет, пока ноги не уходят все холодней и ниже,., и вдруг ухаешь по пояс, а то и по грудь в неожиданную промоину, и от тебя во все стороны шустрят стайки мелких пескарей, а иногда и поблескивающие радужной чешуей золотистые языки...
Идешь и совсем не думаешь о завтрашнем дне, о жизни и что ждет тебя в ней?
Просто живешь именно этим прекрасным мгновением и не думаешь о собственной причастности,.. счастье жить в таком удивительном и таком понятном и знакомом тебе мире.
И нет никакой философии и заботы о хлебе насущном; и дремучие инстинкты еще дремлют и не думают, о телесной любви и совсем не трогают душу... Эта любовь еще караулит и ждет тебя на неведомых дорожках и путаных тропинках настороженным капканом, великой тайной в которой всегда будет светиться звезда твоего детства.
Нет, и не будет ярче и ближе ее сияния. И целую жизнь она будет сопровождать и вести тебя.
Детство! - нет ласковей ветров его, нет душистей и красивей цветов, сказочней тайн и далей, так влекущих к себе маленькое сердце, когда нежная душа трепещет как осиновый листок от придуманных ею фантазий...
Даже испеченные мамой пироги пахнут по особенному завораживающе вкусно... Разламываешь и выбираешь с повидлом,., а она разрумянившись от плиты, хлопочет рядом с тобой, и ты ощущаешь этот праздник кухни перед Новым годом, и еще необычный запах рыбников из трески и щуки там, там на Севере!..
Бабушка - высокая, строгая, вся в черном, с гладко причесанными редкими седыми волосами, с гребенкой в гордой голове... Так хочется прижаться к ее длинной, широкой юбке, но опасаешься вдруг не вовремя, и только по глазам догадываешься, что можно, и как она любит тебя, когда гладит жесткой трехпалой ладонью по затылку.
Нет, Север не располагает к открытой ласке, и только в суровом стеснительном добре спрятана настоящая сила этих бесхитростных, крепких, закаленных суровой природой людей.
Окающие слова, обкатанные ледяными ветрами Беломорья стерли угловатую угрюмость вековых лесов с их озерами и болотинами, зверьем и комарьем и спрятались в чаще загадочной тишиной, зовущей к чему-то непонятному и еще неизведанному.
И почему-то память о Севере хранится и проявляется особенной музыкой, отличной от родной Тамбовщины, - особенным духом наиболее высокой и чистой поэзии, словно ослепительно белый ангел опустился и никогда не покидал эту благословенную землю.
Даже снега имели здесь особенный запах, вкус и цвет... Дел было невпроворот: катали снежных баб, строили крепости со множеством переходов, защищали и обрушивали их...
Мокрые, промерзшие, с въевшейся в валенки и одежду ледяной пылью бежим домой, и мама долго сушит все у горячей печки...
Санки, лыжи, коньки - все на веревках - не знали отдыха.
Гоняли до умопомрачения мячик, гремя самодельными клюшками, вихрем и кувырком слетали с высоченных гор, и после долго шмыгали обратно по сверкающей до самого горизонта целине, хватали на ходу и бросали в разгоряченный рот ледышки