уже тысячу раз объяснял, мне нужна только Ядвига!
- Это… та, полячка... с которой мы познакомились в Доме Культуры?
- Она не полячка! У неё мать – полячка, а отец – русский, - вновь берясь за учебник, пояснил Алексей. - И, вообще, проваливай!.. Мне не до тебя. У меня столько дел… особенно с учёбой… невпроворот!
И, поднявшись с кровати, Алексей стал шутливо подталкивать меня в сторону двери.
- Я на троечке поеду с бу-бен-ца-ми на семестр! – пропел я, дурашливо. Ладно, Лёша, я на тебя за твоё грубое слово «проваливай!», не в обиде. Мне, действительно, пора проваливать. У меня вахта через два часа.
- Подожди, Сергей! – заговорил взволнованно Алексей. Я тебя немного провожу и, сняв с вешалки штормовку, схватил меня за руку. – Когда мы снова увидимся?
- Если, конкретно, то через десять-одиннадцать дней. Я быстренько схожу в Усть-Каменогорск, оттуда в Омск и… назад – в родные пенаты. - Хотя… совсем пройдёт немного времени и не будут они мне родными… Дальний Восток!.. Как меня он встретит?.. Какие сюрпризы жизни меня там ожидают?..
Схватив Лёшку в охапку, я приподнял его и заглянул в глаза. В них светились участие и тревога за моё будущее. Всё-таки, замечательный у меня друг!
* * *
Мы, из одного города. Мы, учились в одной школе. Вместе приехали поступать в медицинский институт, вместе сдали вступительные экзамены. Проучились почти год благополучно, а вот, во втором семестре, я оскандалился перед всем курсом, да ещё как оскандалился!
В марте месяце нас повели смотреть операцию – «Кесарево сечение» и, стоя за стеклянной стеной, мы наблюдали за её ходом. Вот тут-то я и оконфузился! Окончательно и бесповоротно.
Увидев кровь и внутренности беременной женщины я, как кисейная барышня, банальнейшим образом соизволил упасть в обморок!.. Представляете? Нет, вы даже представить не можете моё положение и собственное моё состояние!
Об этом инциденте, как-то очень быстро, узнал декан (и среди студентов есть ябеды, поверьте мне) и, вот результат… Я – флотский. И будущий моряк, надеюсь!
Мы шли к автобусной остановке, болтали – «ни о чём». Здоровались с друзьями и знакомыми, но весело нам не было. В душе были – тревога и тоска. Тревога за своё будущее, а тоска… наступала пора расставания и, надолго ли? Этого мы не знали - ни я, ни мой друг: на год, на десять лет, или, быть может, навсегда мы расставались?
Глава вторая.
Пароход стоял у пассажирского причала. Сходни соединяли его с дебаркадером, делая из них, как-бы единый организм. Завтра, утром, мы идём в Усть-Каменогорск. Надеюсь, все три класса и каюты «Люкс» будут заполнены пассажирами.
Во время движения парохода приятно смотреть на прогуливающуюся по палубам публику и снующих тут и там, детишек. Кто-то заводит новое знакомство, а кто-то просто идёт в ресторан или буфет, чтобы выпить чашечку кофе или пропустить кружечку холодного пива.
Когда пассажиров много, нам сложнее работать. Иногда возникают различные внештатные ситуации, но, зато, насколько интереснее проходит рейс. Сколько встретишь различных людей, и нечаянно услышанных признаний в любви и дружбе. Но, иногда… размолвку и последнее «Прощай!».
Особенно мне нравятся вечерние часы – солнце, посылая нам свои последние лучи, вот-вот скроется за горкой или лесочком на берегу и над ними появляется розовая полоска. Она своим появлением, казалось, возвещает всех живущих на земле об окончании дневной суеты и наступлении отдыха.
Река спокойна и величава, а вокруг – такая благодать! Играет музыка. Это наша радистка, Елена Константиновна, расстаралась. Молодёжь, под звуки вальса, кружится в танце на второй палубе или, облокотившись на леерное ограждение, о чём-то нежно воркует. А, когда не играет музыка – слышен равномерный шум колёс парохода – Чоп-Чоп-Чоп и, опять – Чоп-Чоп-Чоп. Они трудятся днём и ночью, выполняя команду вахтенного помощника или самого капитана.
От реки веет прохладой. В воздухе, вспугнутые шумом приближающегося паро-хода, носятся чайки. Они, то плавно, то резко опускаются на поверхность реки, а, то, взлетят перед самым носом парохода и обгонят его, и опять сядут на воду. Так они нас провожают до самой темноты… Захватывающее зрелище.
Иногда я задумывался: а те ли это чайки, что сопровождали нас вон за тем поворотом, а может это совершенно другие, но так похожие на тех - прежних? И на душу изливается покой.
Вдалеке видны сопки, А, совсем-совсем далеко, в голубом мареве, можно было увидеть невысокие коричневато-зелёные горы. Они притягивают к себе взгляд, как магнитом.
Глава третья.
На пароходе тишина. Не слышно шума работающей паровой машины: не бегают взад-вперёд ползуны, не вращают коленчатый вал шатуны и утробно не пофыркивают цилиндры. Только, изредка, раздастся равномерное постукивание водяного насоса.
Пароход отдыхает после совершённого рейса!
Он набирается сил для последнего, в этой навигации, плавания. Сделав его, он будет поставлен на зимний отстой. Навигация заканчивается. Вот-вот начнётся ледостав. Река покроется льдом и всё на ней затихнет. Не будет пассажиров на пристанях, не будут вспарывать воду острыми носами пароходы и самоходные баржи. Река, как панцирем, покроется льдом. А мы, почти все, пойдём в отпуска. Но, не пройдёт и месяца, как душу начнёт томить… - А, что томить? Нам, флотским, это состояние очень знакомо. Душу начинает томить желание вновь оказаться на борту своего судна. И наступит момент, когда ты начнёшь почти ежедневно приходить на берег реки и, смотря на неё, ещё покрытую льдом, будешь торопить время, торопить приход весны.
* * *
В каюте почти светло от горящих на пристани фонарей, и тихо. Большая часть команды на берегу. Кто с девушкой на танцах в Доме Культуры, а кто, в тихом семей-ном кругу коротает вечер, играя с детишками или ведя неторопливый семейный разговор.
Смотрю на часы. До начала вахты осталось минут двадцать пять. Пора переодеваться. Думаю, сегодня вахта должна пройти спокойно. Нет особо срочной работы, капитан и его помощники на берегу. Даже главмех дома с семьёй. Бла-го-дать… - Не давит на тебя начальственное зоркое око, не свистит свисток, вызывая тебя на мостик, и ты не несёшься, как угорелый, по его вызову.
Когда мы стоим у дебаркадера перед началом следующего рейса, а вся команда на берегу, кроме вахтенных конечно и, до отправления в рейс ещё часов одиннадцать-двенадцать, делать совершенно нечего. Можно просмотреть лоцию или почитать интересный роман, а можно, просто помечтать.
Вахтенные матросы знают свои «обязанности» и подгонять их нет нужды. Они прекрасно понимают, чем быстрее наведут чистоту на пароходе, тем больше времени останется побалагурить и покурить. Соберутся на спардеке, и давай баланду травить.
Вообще, на флоте – строго заведённый распорядок жизни. Каждый член команды знает - пришёл работать во флот, значит, пришёл в хорошо организованный, спаянный коллектив! Здесь, не на словах, а на деле, применяется общеизвестная поговорка – «Один за всех и все за одного!»
* * *
Раздался негромкий стук в дверь – это, скорее всего, вахтенный матрос пришёл напомнить, что пора заступать на вахту, и совместно с матросами и вахтенным штурманом, коротать ночь.
- Войдите! – пригласил я стучавшего в дверь.
Собственно, я уже заканчивал переодеваться. Осталось надеть мичманку и, я готов заступить на вахту. Флотский человек – матрос или штурман, боцман или капитан – всегда должны выглядеть на «ЯТЬ» и показывать в этом деле пример штатским. Флот – это звучит гордо!
Открылась дверь и в каюту вошёл матрос – Николай Васильев – статный, белокурый парень, всегда весёлый, неунывающий в любых ситуациях и гроза всех береговых и не только, девушек. И, даже не только наших местных – Затонских девчат, но и городских девочек.
- Сергей Владимирович (он ко всем обращается только по имени и отчеству, всегда), пора на вахту. Вас приглашает на мостик первый помощник капитана, Пигарев… и… откуда он только взялся? – добавил он как-бы про себя. - Я видел его утром уходящим с парохода.
- Говоришь, на мостик? – уточнил я. Кто ещё наверху?
- Вся заступающая вахта.
- Хорошо, Коля, спасибо. Ты, что, сменился или заступаешь с нами? – поинтересовался. я.
Он, кивнув утвердительно головой, добавил на словах: «Сменился», и вышел из каюты.
Поднявшись на капитанский мостик и войдя в рулевую рубку, я увидел всю нашу заступающую на вахту смену во главе с третьим помощником капитана – Александром Циммерманом. Они стояли полукругом возле сидевшего на диване и курившего свой неизменный «Памир» - Пигарева Григория Ивановича. Он что-то им разъяснял, часто спрашивая: «Ну, как! Поняли?»
Прислушавшись к разговору, я сразу сообразил, можно было и не уточнять – «поняли, не поняли!» – на нашу вахту упало «счастье» в лице Григория Ивановича! Он «попросил» нас навести порядок в носовом и кормовом трюмах. Григорий Иванович, практически, никогда не приказывал, а только вежливо просил исполнить то-то, или сделать – это.
Ну, как такому вежливому человеку откажешь в просьбе? Правда, ведь?
Сегодняшнюю работу нужно было понимать так – «Чтобы служба мёдом не казалась!», да ещё и в ночные часы. Пришлось возвращаться в каюту и вновь переодеваться, но теперь уже в рабочую робу.
Уборка грузовых трюмов – это вам не палубу шваброй драить! Здесь лёгкой работы нет. Вначале, надо подмести всё свободное пространство, потом его продраить и промыть шваброй. На чистое место аккуратненько сложить всё, что «плохо», до этого, на взгляд первого помощника, то есть, Пигарева Григория Ивановича, лежало и тд. и тп. и пр. Хорошо ещё, если из капаней не заставит вычерпать воду и протереть ветошью, а то бы… - Представляете: вычерпать воду и пролившийся мазут; протереть насухо ветошью и т.д., и т.п. и прочее.
Ну, Григорий Иванович!.. Ну, удружил!.. Ну, порадовал!.. Вот ведь, уходил же на берег, ну и оставался бы дома в кругу семьи и внуков, так нет же... припёрся.
Мы, как-то с ребятами поинтересовались у него: «Григорий Иванович, чего это Вам дома не сидится?» Так знаете, что он ответил? - «Не могу, говорит. Я на судне душой отдыхаю...» Надо же, а? Он отдыхает, а мы…?
Отбарабанив (так у нас между собой говорят) «вахту», я принял душ и с наслаждением улёгся в кровать. Ныла натруженная спина. Повертевшись так и сяк в кровати, я нашёл-таки удобную позу и вскоре задремал. Или уснул? Если выразиться покороче – я дрыхнул без задних ног!
Сколько я спал – не знаю. Мне приснилась война. Я полз к вражескому окопу, а по мне стреляли из пулемёта. Это было, так по-настоящему!.. Мне стало страшно, да так страшно, что я в ужасе проснулся! В ушах раздавалось непрекращающееся татаканье пулемёта, а за дверью каюты слышался топот ног, казалось, все, вдруг, помчались с парохода на берег. Наверно у меня сработал инстинкт самосохранения. Откинув в сторону простынь, я вскочил, не раздумывая, на ноги и выскочил, как был в трусах и майке, из каюты. А, увидев бежавшего к трапу подвахтенного рулевого – Щельникова, крикнул ему: «Вы чего бежите, как ошпаренные?»
- Котёл! – в ответ прокричал он и, не сбавляя прыти,
