добавил: - Папаша твой, однако же, тоже не преуспел.
- Ему не дали! – встала на защиту родителя верная дочь. – Подставили, мерзавцы! – Тесть, разочарованный в зяте, сам был не промах, отличался редкой предприимчивостью, беззастенчиво по-крупному отстёгивая от сделок, которые курировал в должности вице-мэра, пока не нарвался на такую же акулу, которая и предала благодетеля, не поделив с ним левые доходы. К тому же, у большого начальника, вершащего судьбы многих масленых дельцов в городе, нашлось вдруг немало врагов, с садистским удовлетворением зарешётивших благодетеля, глупо подставившегося на одной из внушительных взяток. До суда дело, правда, не дошло, поскольку «честный» вице-взяточник, ослабленный внутрикорпоративной подковёрной борьбой без правил, подхватил в СИЗО туберкулёз и скоропостижно отдал душу дьяволу, оставив после себя громадные долги, по которым безутешные молодые расплачивались не один год. А где же взятки гладки? Они исчезли вместе с любовницей, укатившей на подаренном «Мерседесе» в неизвестном направлении, даже не проводившей в последний путь щедрого мецената. Не было на похоронах ни салюта, ни речей, и вообще никого не было, кроме близких родственников, не проронивших ни одной скорбной слезинки. Даже верная жена бросила ком земли с сухими глазами, а познакомившись здесь же с Борисом Григорьевичем, быстро вышла за него замуж и быстро ожила, чего отцовская дочь до сих пор простить ей не смогла. Иван же Борисович, оказавшийся ржавым звеном в цепочке вице-мэровских прихлебателей, был изгнан из хлебного со сливочным маслом земельного отдела и спихнут в архитектурную мастерскую, подходящую ему и по духу, и по строительной специальности, где он и занялся рутинным проектированием безликих спальных девятиэтажек да осуществлял поверхностный архитектурный надзор над беззаконными действиями хапуг, впрочем, без всяких для них последствий. – Без его протекции ты так и застрял в захудалых архитекторишках, кропающих многоэтажные бараки. – Надежда Сергеевна скривила губы в презрительной усмешке.
- У тебя устаревшие сведения, - с явным сарказмом подправил любимую супругу нисколько не огорчившийся муж, - я давно уже ведущий, - не стал уточнять, как «давно», - и проектирую не только дома, но и целые микрорайоны, - и поморщился, вспомнив о последних провалах.
- Да ну? – удивилась Надежда Сергеевна. – Когда же это тебя так подбросило? И почему не похвастался?
- Я говорил, - в голосе подброшенного прозвучала обида, - но ты же слышишь только себя. Сама-то всё ещё экономишь муку на макаронной фабрике? – нанёс ответный укол.
Она, не обидевшись, рассмеялась.
- Да и ты обо мне знаешь не больше. Я тоже давно главным экономистом в большой международной торговой фирме. Сейчас заканчиваю бизнес-план, по которому мы накормим фирменными мясными полуфабрикатами европейского производства всю Западную Сибирь с Уралом.
- Ого! – соизволил удивиться в свою очередь ущемлённый ведущий архитектор. – Далеко пойдёшь, если не остановят.
Надежда Сергеевна с подозрением взглянула на него: «Неужто знает о мясной афёре?» Но лицо пока ещё мужа было непроницаемо приветливым.
- Слушай, а ты любил когда-нибудь меня? – спросила с неподдельным интересом, пристально вглядываясь по-новому в давно знакомое лицо.
Он даже опешил от неуместного вопроса, откинулся назад и слегка замешкался, стараясь подобрать нужный нейтральный ответ, а ещё лучше бы увильнуть от него.
- Я уже и забыл, что это такое, - начал осторожно, не глядя на неё. – Наверное, что-то было, сейчас и не вспомнить, - порадовал застывшую в ожидании любимую женщину. – Она ведь как болезнь, как горячка: вспыхнет, охватит и быстро уйдёт, всё равно, что неуёмная животная страсть, природный инстинкт, в современном цивилизованном обществе и говорить-то о ней не принято, - он явно ёрничал, избегая конкретного ответа на конкретный вопрос, и она это знала, и это было ответом. – Сейчас объединяются больше для удобства спаривания, а потом уже начинают выяснять, что ещё нужно от партнёра.
- Долго же мы выясняли, - брезгливо отметила партнёрша. – Выяснил, наконец, что тебе от меня надо?
Иван Борисович встал, медленно прошёлся от двери до окна и обратно, остановился там, словно собираясь уйти, замер в недолгом раздумьи.
- Пожалуй, немного теплоты и внимания. Хочется, чтобы дома меня встречала обыкновенная, сочувствующая, улыбчивая женщина, а не главный экономист.
- И не ведущий архитектор, - вставила Надежда Сергеевна. – Ты прав: мы оба слишком упёрлись в работу и забыли друг о друге. За день, да ещё допоздна, так вымотаешься, что дома нет ни до чего и ни до кого дела. Ты - дома, а мысли – там. А куда денешься? Вспомни: сначала надо было вкалывать на двух работах, оплачивая долги, потом, чтобы более-менее благоустроиться, а дальше – по инерции. Ты прав, - она горько усмехнулась. – Дошло до того, что потерять работу, не преуспеть, стало страшнее, чем потерять близких и знакомых. Она, как наркотик, заменила всё и даже секс. Сам, небось, знаешь, какой чувственный эмоциональный подъём испытываешь при любом успехе, не сравнить ни с какой близостью. Это работа, а не любовь стала для нас болезнью. Но что делать? Перестать горбатиться – страшно! Ты – мужчина, ты – глава семьи, ты обязан был снять обоих с трудовой иглы, меня – во всяком случае. Вместо этого ты вечно лежишь на диване, отгородившись от всех и всего газетой. Я не чувствую себя защищённой, я не уверена не только в послезавтрашнем, но и в завтрашнем дне. Что делать?
Иван Борисович сел перед нею на стул.
- Я уже принял твёрдое решение, - но рассказать о нём ему помешали настойчивые призывы Вуги на обед.
------
Воскресный обед проходил в гнетущей, напряжённой обстановке, не соответствующей большому блюду паривших пельменей, окружённому чашками со сметаной, майонезом, горчицей, маслом, хреном и ещё какими-то изобретениями хозяйственной Варвары Гавриловны. Дочь положила себе на тарелку всего с десяток, старательно вымазывала в горчице и медленно жевала, не ощущая горечи и глядя поверх голов присутствующих, давая тем самым знать, что за семейным столом её нет. В отличие от супруги Иван Борисович, не постеснявшись, наложил себе целую горку и использовал в качестве смазки любимый «Провансаль». Он тоже ни на кого не глядел, опустив глаза в тарелку, показывая в свою очередь, что виноват без вины. Сашок, как всегда, ел торопясь, стараясь побольше измазать сметаной, и иногда в спешке, не успевая прожевать, заглатывал пельменину целиком, благо они были небольшого размера. А хозяйка-искусница больше паслась в тарелке мужа, который предпочитал горяченькие и с хреновым соусом. Только и слышалось негромкое: «Тебе добавить? Ещё хрена? Вытри усы, а то накапаешь на штаны. Я тебе положу из-под низа, хорошо?» А сама еле успевала отправить в рот пару штук, да и то без приправы. Глядя на бесстыжую услужливость матери, Надежда Сергеевна злилась, думая, что сама она никогда не была и не будет прислугой в доме, искоса посмотрела на соседа: «Пусть козёл пасётся сам!» Пыталась вспомнить, но так и не смогла, когда в последний раз вплотную занималась кухней, стиркой, уборкой – всё мать. А та ничего – постоянно весела и бодра, даже морщины разгладились, как будто молодеет, а при отце была старуха старухой, пришибленной и увядающей.
Поскольку взрослых затрагивать было опасно, пришлось, чтобы более-менее разрядить накалившуюся атмосферу, отдуваться младшему и самому обиженному.
- Саша, - строго обратилась к нему заботливая мать, - не пора ли тебе готовиться в школу?
- Успею, - равнодушно буркнуло воспитанное дитя между двумя жевками, не отрывая взгляда от положенного рядом с тарелкой мобильника и засовывая пельмень в рот не глядя и пренебрегая мерами безопасности.
- Ты всё прочитал, что задавали на лето? - не отставала требовательная воспитательница, вспомнив, кстати, что он показывал ей когда-то длинный перечень книг, рекомендованный для самостоятельного летнего усвоения.
- Успею, - заладил книгочей, не отвлекаясь ни от мобильника, ни от пельменей.
- Когда же ты успеешь? – мать начала заводиться, стыдясь, что родительский авторитет попирается бесстыдно и нагло.
Сын, наконец, оторвался от мобильника, но не от пельменей, жуя, снисходительно взглянул на неё.
- В интернете прочитаю дня за два краткое изложение. И вообще, до лампочки мне ваши дряхлые классики и занудные современники, не понимающие нашей динамичной жизни.
Тут уж не выдержал дед-гуманитарий.
- Так ты вырастешь неотёсанным оболтусом с интеллектом мигранта. Кому такой нужен, без знания русского языка и литературы? Говорить-то с тобой будет не о чем.
- Кончу школу и подамся в лётное училище, а там нужны не литература, а физика и математика, а больше всего – здоровье.
- Я запрещаю тебе даже думать о военной специальности! – взорвалась, наконец, мать. – Не хватало мне ещё изводиться каждый день, каждую минуту, тревожась за твою жизнь. Моего благословения ты не получишь, так и знай!
- Переживу, - сухо и зло ответил отбившийся от рук отпрыск, скрестив над столом упрямый и ненавидящий взгляд со сверкающим ожесточённым взглядом матери. – И вообще, я даю вам развод обоим, а жить буду здесь.
- А учиться? – голос Надежды Сергеевны заметно потускнел, а на щеках выступили розовые пятна.
- Буду ездить на электричке в свою школу. Нас, таких, здесь четверо.
- И всё-таки подумай, - начала сдаваться заботливая мамаша, - об опасности воинской службы с её дедовщиной и отупляющей дисциплиной.
- Ничего, переживу, - опять заладил будущий авиатор, - ничего сверхопасного. На улицах дети, перебегая дорогу в неположенных местах, гибнут чаще, - у Надежды Сергеевны вздрогнули губы, - что ж мне теперь, дома сидеть, никуда не выходя?
- А не удобней ли на время учёбы, всё же, пожить в городской квартире? – подал и свой неуверенный голос отец, чуть не добавив «вместе с нами».
Непокорный сын отодвинул недоеденные пельмени, встал.
- Надоело допоздна отираться по подворотням в ожидании, когда вы вернётесь с работы.
- Для тебя же стараемся! – в голосе Надежды Сергеевны послышались обидчивые и даже жалобные нотки.
- Не нужны мне ваши старания, - сын был непреклонен и очень похож сейчас на мать. – Мне нужны нормальные родители и в полном объёме. И вообще, мне надо… - и почти убежал из столовой.
- Парень абсолютно прав, - поддержал внука дед, - и умнее вас обоих.
Надежда Сергеевна порывисто встала и вышла вслед за правым. Мужчины тоже не стали задерживаться, позволив Варваре Гавриловне убирать со стола и мыть посуду.
Иван Борисович поднялся в своё домашнее СИЗО, остановился у окна, слегка улыбаясь. Ему понравилось неожиданное и самостоятельное решение сына, вырастающего в волевого человека. Понравилось и то, как он дал понять дурным родителям, что не одобряет их решения о разводе, во всяком случае, без консультации с ним. Ничего, переживёт, нервная система будет крепче, пригодится в трудных полётах. Скрипнула дверь. Тихо вошла в домашних тапочках посрамлённая мать, спросила от двери, чтобы не рассчитывать на большее:
- Ну, что, пишем заявления?
Иван Борисович повернулся к ней всё ещё с улыбкой и чуть не порадовал бодрым согласием: «С
