облетала с них враз, стоило только отведать разок-другой кулаков или пару-тройку деньков поголодать. Самый культурный, самый воспитанный и благородный в считанные дни становился диким зверем, готовым вцепиться в глотку товарищу за кусок хлеба, за миску баланды, за место под солнцем. Или, что случалось чаще, лебезил перед блатными, всячески угождал и выдабривался перед ними.
Малыш свой аристократизм и благородство не растерял, хотя и вращался в обществе настоящих упырей. Как ему это удалось - для Виталия было загадкой, ведь Станкус пришел на зону задолго до Виталия, у него срок заключения, собственно, подходил к концу - он на днях освобождался условно-досрочно. Вор, "отрицала", член зоновского Политбюро, освобождался условно-досрочно! Вот цена их законам!..
И вот как-то вечером, незадолго до отбоя, Чистяк окликнул Виталия и тоном, не допускающим возражений, велел постирать его портянки. Это был явный вызов: в отряде было много таких, которые выполнили бы это без лишних слов, но, видимо, решили прощупать его, Виталия Кречетова. Тут уже конфликта не избежать: либо стирать, либо дать отпор. Дашь отпор - огребешь по полной программе, а нет - так и будешь у блатных на побегушках. Лучше уж огрести, лучше уж получить по морде, чем становиться шестеркой, "шнырем" у малолетки. Мордобоя все равно не избежать: не здесь, так там, хоть разок - обязательно "отоварят"!
Виталий видел одного такого типа в соседней бригаде. Тому видать переломали челюсти, щеки раздулись, как у хомяка. На вопрос начальника отряда ответил, что "упал с лестницы". Что ж, благородно: не выдал, не побежал жаловаться!.. Настоящий мужик!
Блатные, однако, благородства не оценили, и тот вскоре уже и портянки стирал, и кружки с баландой носил, и чай заваривал...
Вот так вот и к нему, к Виталию, подъехали с портянками!.. Все прекрасно знали, что у Виталия приличный по здешним меркам срок - шесть лет! - и заставлять его стирать портянки, это уже явный вызов. По понятиям, следовало бы сразу же бить в морду, как учил бывалый в "Крестах", и тогда отстанут. Но, во-первых, Виталий был на "зоне" шестой месяц, и уже знал, чего на самом деле стоят эти тюремные байки. Ударишь - тут же и затопчут! Во-вторых, он изо всех сил пытался избежать стычки, потому что конфликт, какой бы он ни был, вряд ли закончится только мордобоем - это наверняка послужит причиной наказания обоим участникам, и как следствие, записи в личное дело. А это уже будет серьезным препятствием при рассмотрении вопроса об условном освобождении. Даже когда у Виталия отобрали новенькое "хабэ" и взамен бросили ношенные, старые шмотки, он сдержал себя и не протестовал... Но стирать портянки - это уж слишком!
Он посмотрел в глаза блатному и сказал тихо.
- Сам стирай!
Была еще слабая надежда избежать обострения, но блатной оказался настырным, видать, получили они из оперчасти "цинк" - дожать строптивого Кречетова. Виталий сразу вспомнил и "кума", и отказ сдавать на "БУР", и нежелание носить чай с промзоны... А может, это была проверка? Как он - не сломится ли, не запросит пощады, не побежит жаловаться?
- Ты чего?.. Борзый? - Чистяк швырнул Виталию в лицо портянки. - А ну, пошел сейчас же в умывальник!..
Виталий уклонился и инстинктивно толкнул Чистяка в грудь. Тот попятился и неожиданно упал навзничь. Все блатные вскочили со своих коек и сгрудились в проходе. Виталий краем глаза отметил, что упал Чистяк намеренно, не так уж и сильно он его толкнул.
Ну, все, подумал Виталий с тоской, это уже для них оскорбление, сейчас накинутся и так наваляют - мама не горюй!.. Он уже заранее почувствовал солоноватый привкус крови во рту и внутренне собрался, приготовляясь хотя бы разок дать сдачи. Но его не тронули. Чистяк поднялся, но тоже не стал нападать, а, выкатив глаза, произнес:
- Ты, урод!.. Завтра на промке мы тебя!.. был Кречетом, станешь Кочетом!
Вся кодла гнусно загоготала. Это было оскорбление, и оскорбление страшное, но Виталий вызов не принял. Он себя к блатным не относил, чтобы так уж болезненно реагировать на всякие наезды, к тому же, прекрасно понимал, что в одиночку ничего сделать не сможет, и первое же его движение будет иметь самые печальные последствия. Он молча отвернулся и отошел, стараясь, чтобы они не увидели его побледневшего лица. Такого поворота событий он никак не ожидал. Могли бы отволтузить, как следует, ну, покалечить, на худой конец, но опускать!.. это уж никак не по понятиям! И, казалось бы, должны были вмешаться серьезные воры и поставить на место этих блатных, но где они, эти воры? И где они, эти понятия, кто здесь их придерживается, кто по ним живет?
Бывалый в своих россказнях особенно напирал на справедливость, дескать, на зонах все по честному, никто никого не станет обижать без повода, а уж тем более, бить, или того хуже - опускать! Здесь же били по любому поводу, а зачастую и без повода, но чтобы вот так опускать...
Что же делать? - мучительно думал Виталий, ворочаясь на койке. Как выйти из этой неприятной ситуации? Вряд ли он сможет в одиночку противостоять этой кодле. Но на что-то надо решиться, а то упустишь момент - и будет поздно. Потом уже никто не станет разбираться - по закону, или не по закону!.. Отправят в двенадцатый отряд, и дело с концом, и сиди там весь срок среди этих... И надо было ему связываться с этим "БУРом"!.. Сдавал бы, чего тут кому доказывать! Тем более что сдавали все, в том числе и так называемый актив, те, которых блатные презрительно называли "ментами"!
А с другой стороны, только ли в "БУРе" дело? А явка с повинной? Что же, брать на себя лишнее, чужое? Получить довесок и без того большому сроку?..
Где-то в глубине души теплилась надежда, что это - проверка, что завтра все разрешится само собой. Может, смотрят, как он поведет себя, срок-то у него немалый?.. Очень хотелось, чтобы именно так и случилось, но Виталий прекрасно понимал, что чуда не произойдет. Проверять его некому, да и не за чем.
В "Крестах" говорили о том, как опускают, и бывалый, разволновавшись, стал доказывать всем, что случись опустить его, он нашел бы в себе силы повеситься - чем жить опущенным. Виталий тоже вмешался в разговор и сказал, что коль уж вешаться, то прежде надо потянуть за собой пару человек. И бывалый нехотя согласился: да, действительно, надо потянуть кого-то за собой. По тому, как он это произнес, по его глазам Виталий понял, что этот уж точно не потянет за собой никого, да и повесится вряд ли. Впрочем, не был уверен и Виталий, что в случае чего сам сможет потянуть кого-то...
Много было разговоров о том, как прожить, чтобы и срок попытаться "скостить", и честь не уронить, то есть, не лезть ни в какие "менты", ни в какой актив, ни в какие блатные, но и не опускаться до уровня чушка. Дадут ли прожить спокойно? Стисну зубы, и буду пахать! - говорил Виталий, но бывалый слушал эти речи с изрядной долей скепсиса. Он-то хорошо знал, что спокойно жить не дадут, не те, так другие достанут! И если даже и удастся отвертеться от администрации, то блатные уж точно не отстанут!
Бывают ситуации, говорил он, когда не остается другого выхода, кроме как брать ломик и "раскручиваться", то есть, бить и даже убивать, добавляя к сроку еще пару-тройку лет. И вот теперь как раз и была такая ситуация, и Виталий прекрасно это понимал, но вот где взять этот ломик, да и отважится ли он пустить в ход этот ломик?
Дня два назад он нашел на территории промзоны кем-то остро заточенную электродину, толстый пятимиллиметровый стержень, и на всякий случай припрятал у входной двери в щель. Мало ли что... Как в воду смотрел! Только бы не нашли ее контроллеры. Завтра он возьмет эту электродину, спрячет в рукаве, а там... посмотрим! Хоть одного потащить за собой, если уж так!..
На воле, за забором, и вопросов бы не возникло. Можно как-нибудь отмахнуться, а если нет, то и убежать - ничего постыдного в этом нет. Ты один, а их - вон сколько!
Здесь же отмахнуться не удастся. И бежать некуда! Конечно, это - крысы, трусливые и подлые крысы, которым достаточно было бы поднести кулак к носу, и они бы поджали хвосты. Но это там, за забором! А здесь ситуация иная. Здесь на карту поставлено их будущее. Если они тебя не опустят - так опустят их! И, зная это, они будут землю рыть!
Вот эти мысли и не давали уснуть, тяжелым камнем лежали на душе. Говорят, безвыходных ситуаций не бывает, но сейчас Виталию казалось, что это именно тот случай, когда положение - безвыходнее некуда!.. Ну, какой тут выход? Либо "раскручиваться", либо - в двенадцатый отряд. Что в лоб, что по лбу!.. И от этой безысходности хотелось выть.
Он так и не сомкнул глаз, всю ночь ворочался и вздыхал, и только под утро на минуту впал в забытье, но тут резкий звонок разорвал тишину, и сразу же вспыхнули лампы. Зеки посыпались вниз с кроватей, торопливо одевались и входили на улицу. Малейшая задержка после подъема, и сразу же со стороны блатных следовал удар "под дых" или хороший пинок сапогом, если мужик успевал увернуться от удара.
Хмурые, не выспавшиеся люди потекли через проходную ДПНК** на промзону. В проходе стоял прапорщик Дзюба, и многие испытывали облегчение, глядя на него. Значит, обратно идти придется уже в другую смену.
Обычно всех контролеров называли по имени и отчеству, или по имени, а этого только по фамилии - Дзюба. Никто не знал ни имени его, ни отчества: Дзюба - и все! Худой и высокий, он недавно, по-видимому, пришел из армии, всегда улыбался, и вид имел самый добродушный и жизнерадостный. Но когда была его смена, зеки с опаской ходили через ДПНК. Особенно, когда дежурил капитан Рудой, Павел Иванович, на местном наречии - Падло Иванович. Дзюба по приказу Падло Ивановича выдергивал кого-нибудь из толпы, затаскивал в дежурку, и оттуда слышались глухие удары, крики и матерщина.
Иногда зек попадался строптивый, бывало так, что дверь с треском распахивалась, и Дзюба вылетал из комнаты весь красный, всклокоченный, без шапки. Вылетит, ударится в противоположную стену, некоторое время стоит и ошалело смотрит вокруг. Затем встряхнет по-собачьи головой, и словно боевой петух, подняв кулаки, кидается обратно в комнату. И снова слышны глухие удары, крики, матерщина.
Виталий тоже побаивался Дзюбы, но сегодня был бы счастлив, попасть под его кулаки.
У огромных ворот цеха он замешкался, незаметно зашел за притворенную половину и с радостью убедился, что электродина на месте. И хоть не был уверен, что сумеет ею в нужную минуту воспользоваться, все равно взял и запрятал за голенище сапога. С ней как-то спокойнее.
Бригада расселась по своим рабочим местам, началась смена. Перебирая шершавые конденсаторы, Виталий чувствовал, как противная лихорадочная дрожь, охватившая его на входе в промзону, все больше усиливается.
Время шло, а блатные никак себя не проявляли, и у Виталия даже появилась слабая надежда, что все как-то само собой утихло, блатные забыли свою угрозу, или посчитали причину не очень серьезной. Припугнули, да и успокоились. Где-то в глубине сознания мелькнула мысль, что воры не велели его трогать, хотя, с какой такой радости они стали бы за него заступаться? Если
