проблемы директора. Тем более, что он уже потратил время и деньги на «разработку» толстяка-директора.
Случайно узнав от знакомых, что в городе процветает маленький заводик по производству стационарных трансформаторов, Матушкин сразу подсчитал авантаж и кинулся в налоговую к сотоварищам, где поделился своим гениально простым планом захвата очередной собственности с дальнейшим акционированием.
«Надо только слегка подыграть Арсению, - просил он, - пустить слух о рейдерах, напугать внезапной аудиторской проверкой, позвонить несколько раз домой директору с угрозами… В общем, продемонстрировать стандартный набор страшилок и заставить совершать барчука нелепейшие поступки. Остальное Матушкин возьмет на себя.
Благо, что директор – не какой-нибудь нацмен с кавказско-азиатским перманентным чувством мести, а обычный русский лох, правда, слегка уже тронутый «пандемией кидалова».
Но это уж, как заведено: только русский предприниматель заражен убежденностью того, что все вокруг коварней и хитрей его. Зато он умней и изворотливей, потому богаче. И, если он кого-то обманул, коварно обхитрил, облапошил невзначай, то сделал это по причине своего большого ума, тонкого расчета, широких знаний и из чисто человеческих побуждений – защитить свой капитал от разного рода прохиндеев. Всем своим поступкам он заблаговременно подготовил оправдания.
- Мне хочется, чтобы Вы поняли, что вариантов решения Вашей проблемы может быть тысячи, но верное решение – лишь одно, осторожно начал Матушкин охмурять директора: - Как Вы смотрите на то, чтобы Ваше предприятие продать через программу инвестирования. Предположим, некий зарубежный капиталист готов вложить в развитие Вашего производства частные инвестиции в размере рыночной стоимости завода. Вы, в свою очередь, готовите закладные документы, не возвращаете деньги, но с потрохами передаете банку через полгода завод?..
- Вы знаете, в какие деньги мне обойдется банковская гарантия? – выдал себя толстяк-директор.
«Не такой он простой»,- успел подумать Матушкин прежде, чем пугающий звонок просверлил голову.
Он открыл глаза. Звенел телефон. Было без десяти одиннадцать. Ломило шею как всегда, после сна в машине.
Вышел из будки сторож и стал заносить в тетрадь номера занятых на стоянке боксов.
Матушкин приложил мобильный телефон к уху:
- Я же просил: не звони мне каждые пять минут, - с сожалением тихо произнес он.
- Какие пять минут? Два часа прошло! Скажи мне, что происходит? Опять мимо денег? Не надо было обещать! Я вчера еще говорила Лукьяновым, что деньги вернем сегодня. Ты же гарантировал, что отдадим вовремя? Что я теперь им скажу? – выдала жена стандартный набор упреков, чтоб следом оглоушить Матушкина плачем, переходящим в истерический вой: - Опять спал! Уходишь из дома и дрыхнешь в машине. Совесть у тебя есть? Что ты меня все время обманываешь? Ответь мне! Ты слышишь?!
Слышал Матушкин, но слабо. Трубка уже лежала в пассажирском кресле.
- Да, слышу, -наклонился он к трубке и отключил ее.
Тут же раздался повторный звонок:
- Бу-бу-бу, трым-трым-трым, негодяй, тыг-дык, дыг-дык.
- Перезвони позже, я сейчас занят, - стараясь не сорваться в крик, процедил зло Арсений и опять отключил мобильник.
На одиннадцать дня Матушкину была назначена встреча в японском ресторане директором одного крохотного заводика, выпускавшего трансформаторные подстанции.
Матушкин отключил питание в телефоне, положил его в ящик для перчаток, извлек оттуда упаковки и баночки с таблетками, все впихнул в карманы брюк, закрыл окна и, выйдя из машины, включил сигнализацию.
Ключи он передал сторожу и, ничего не объясняя, – да и сторож ничему не удивлялся и ни о чем не спрашивал, - покинул автостоянку привычной верблюжьей поступью.
Через час жена должна начать его поиски; через два – она обзвонит всех знакомых; через три – догадается и пойдет на автостоянку, чтобы в машине обнаружить отключенный мобильник; через четыре – подключит к поискам детей, всех друзей и милицию; через пять – временно успокоится и впадет в ступор.
Итак, Матушкин ушел из дома! Наверно, навсегда! Если не перехватят по пути.
Когда она объявит розыск, Арсений уже будет далеко. Как можно дальше от жены. Достала! Достала! Достала!
Мелькнул в воображении отрывок из телепередачи «Жди меня». Вся семья сидит в первом ряду с его фотокарточкой: «Папа, если ты видишь, позвони! Дай о себе знать! Мы тебя любим!»
«Его нет, и никогда он больше не отяготит семью своим присутствием.
А дети в чем виноваты?
Дети уже взрослые. Поймут.
Большая удача – исчезнуть бесследно. Так, чтобы сразу забыли и больше не вспоминали. Л.Н. Толстой – «Живой труп». Оставленная одежда на берегу и – все. Так надо уходить – никому не причиняя зла. И по-новому, с чистого листа начинать жить».
Не имея еще определенной цели, но уже томимый горестными предчувствиями перемен, Матушкин бродил по дворам, обходя центральные улицы, присаживаясь на скамейки возле подъездов: долго курил и вновь кружил недалеко от дома. Возле дома меньше всего должны были искать Арсения.
Набрел на летнее кафе, которого раньше не видел или не замечал. Спрятался в тени полога и позволил себе расслабиться чашкой кофе и бутылкой минералки.
За соседним столиком щебетали две молодые особы, смачивая яркие клювики пивом из горла.
Матушкин прислушался. Тянулся досужий разговор о мужьях с вплетением отборного мата и привычным пересчетом домашнего рогатого скота.
Та, что сидела спиной к Матушкину, по окончании каждого сказанного предложения странно подергивала плечом, будто кто-то незримый щипал ее. А фразы она не проговаривала, но выдыхала строго урезанными порциями:
- Уехал… паразит… опять в командировку.. знаю я… эти команди… ровки… нажрется и отсыпается… дома дел невпроворот… самой… все приходится делать… наверное… там уже… бабу какую-нибудь… себе завел…
- Не тебе бы жаловаться, марамойка, - игриво перечила подруга в цветастом сарафане и похожая на Аксинью из «Тихого Дона»: - Твой деньги домой привозит, а у моего крышу окончательно покосило. Фирму забросил, с напарником поссорился, на работу не ходит, спит до полудня. Я подозреваю, что и работы-то у него давно нет. Мы стремительно падаем в бездну. Денег назанимали, кредитов набрали. Чем рассчитываться и, главное – когда? Одному богу известно. Лучше бы он любовницу завел, а деньги домой носил, чем вот так – вгонять ленью своей всю семью в гроб. И ничем его, скотину, не проймешь: ни слезами, ни криками, ни мольбами.
Раньше я могла положиться на него. Нет денег – обязательно раздобудет, голодными не оставит. А сейчас на него полагаться нечего. Но на кого мне еще полагаться? Мне так страшно стало жить, что, не поверишь, иногда думаю: лучше бы он сдох. Да и мне жить с ним не очень-то хочется. Тяжело быть женой неудачника.
- Твой… не гуляет… по бабам.
- Еще бы он по бабам гулял! В его-то положении. На баб деньги нужны, а у него мелочи и на общественный туалет едва хватает. Надо эту мелочь еще хорошенько поскрести.
Арсений неосознанно нащупал в кармане портмоне. Тема разговора оказалась близка ему.
Все тетки очень похожи. Одинаково обучаются болеть, притворяться, во всех находят виноватых и во всем – логику событий. И, в отличие от мужчин, умудряются оставаться капризными и нарочито эгоистичными натурами. От первого осознанного в пеленках крика « Дай!», до зрелого и продуманного напоминания «Ты мне должен» женская психика претерпевает качественные изменения, но эготизм остается незыблемо примитивным: «Дай еще! Дай! Отдайся весь! Что осталось – отдай немедленно. Но ты, все равно, остался еще должником!»
«Чем меньше женщину мы больше,
Тем больше меньше она нам».
Не следует мужику возвращаться туда, где его присутствие причиняет боль близким людям, - вдруг по-женски нашел оправдание своему поступку Матушкин.
- Приходит… под утро ко мне… будит, - выдыхала та, которая сидела к Арсению спиной, - баню… говорит, затопил… иди, спинку тебе потру… разбудил, козел, и смылся… опять куда-то… я повертелась… чувствую – больше не усну… ну, думаю, скотина, домогался-домогался…заслужил…накинула халат, спустилась со второго этажа… он дрыхнет себе спокойно, гад… со всего размаха долбанула ему по башке… ладонь отшибла… кричу; «Дурак, что ли?! Кто в два часа ночи баню топит?»… и пошла… села на крыльце, смеюсь себе в ладошку… он – следом, глаза на выкате: «Почему, - говорит, - дурак?.. – удивляется: Какую еще баню?»… я ржу-не могу, потому что… когда еще лупила его, уже поняла, что все мне приснилось… никакую баню он не топил… и не будил меня… да, приснилось,… но урок ему на всю жизнь… пусть знает. Что ночью баню не топят… и спинку не предлагают потереть… если уж тереть, то в другом месте, - пиво она пила по-мужицки – вливала в рот, а не засасывала губами горлышко бутылки.
Матушкину стало интересно услышать версию противной стороны, то есть мужа. Разговоры о разладах в других семьях его успокаивали.
«Не одинок Арсений в этом мире, где чистую, непорочную дружбу с женщиной нужно постоянно крепить половым актом. Все равно, все грызутся и стервозничают.
Все семьи счастливы одинаково, и каждая семья несчастлива по-своему… одинаково. Толстой в этом хорошо разобрался прежде, чем швырнуть под поезд мадам Каренину. Разобрался и ушел из дома в последний путь. И Софочку не желал видеть перед смертью, не подпускал к себе. Все мозги она ему высосала через член за долгое совместное привыкание, притирание друг к другу. Счастливая семья – смирившиеся супруги. Надо уметь терпеть друг друга. Нетерпение – такой же грех, как гордыня. Нетерпение приводит к унынию».
И опять Матушкин впал в прострацию. Мысли начали расплываться в стороны – не собрать, не сосредоточиться.
Вдруг опять слово «эготизм» пробилось сквозь вязкую тоску. Почему, эготизм? Какое отношение эготизм имеет к тому, что он сегодня набрался смелости и решил окончательно порвать с женой?
«Нельзя же было упрямо и постоянно изводить ей Арсения, капать ему на мозги, доводить до нервного срыва, до такого помешательства, что он готов совершить какой-нибудь отчаянный поступок – лишь бы не видеть ее, не слышать ее истерик.
Силился представить будущее с ней, но видел темную бездну, в которую неминуемо должен очень скоро свалиться. Вокруг жены витала, клубилась, обманчиво притягивая, какая-то беда в красивой обертке. Нельзя же так, нельзя! А продолжать жить с ней – испытывать муки и копить в себе отчаяние. Почему он боится быть без нее?
Жена постоянно требовала от Арсения, чтобы он говорил только правду, но сама страшилась услышать хотя бы тысячную долю Его правды.
- Хочешь знать правду, дорогуша? – бубнил он себе под нос, набираясь смелости: - Правда такова… - и замолкал в растерянности. Вот сейчас бы он всю правду ей сказал… или не сказал.
Жена мастерски владела приемами нанесения предупредительных ударов. Ее женское почти животное предчувствие постоянно надвигающейся опасности, ее маниакальная слежка за «героями мыльных опер», «Дома –2» и прочими телевизионными шутами взбили и круто
