самой красивой и единственно-привлекательной женщиной.
Зная, как «Отче наш», что женщины любят ушами, Арсений намеренно все более скупился на признания ей в любви, преданности и раболепного обожания. В этом виделся Зое коварный умысел, желание Арсения обидеть , ущипнуть больнее, заставить ее задуматься о том, что в их стремительно холодеющих отношениях виновата прежде всего она.
Что же, Арсений теперь мог убедиться, что она еще очень привлекательная особа. Мужики, пусть пожилые, поедали еще ее глазами и кончали носом. А она оставалась верна ему одному. И надо быть полным идиотом, чтобы не понимать, какой волшебный подарок поимел Арсений. Заслуживает ли он ее, сможет ли, как обещал, всю жизнь носить ее на руках, мыть посуду и… впрочем, свои трусики она могла бы постирать и сама.
Дальше Арсений терпеть не мог. Он хотел вывести из купе Зою и в лицо ей зло сказать: «Может, тебя оставить с мужиком наедине? Вроде бы я здесь лишний. Скорее всего, у вас что-нибудь получится. Удачной охоты!» Пусть она знает свое место. И вообще, интересно, как она себя поведет? Но из-за хронической трусости – сам не понимал, почему всегда пасовал перед Зоей – поступил иначе.
Он попросил Зою выйти на минуту из купе, задвинул за ней дверь и сказал озабоченному переростку:
- Я тебя разочарую. Там, куда ты вперился шарами, тоже самое, что у всех баб на планете. Разница не значительная. А если хочешь мастурбировать, лучше ступай к бригадиру поезда. Он и чаем напоит, и даст себя по коленке погладить.
Мужик не сводил глаз с места, на котором только что сидела Зоя.
- Я что-то неясное сказал? – все больше распалялся Арсений. – Или ты ждешь, когда я достану из чемодана овечьи ножницы? С вами, страдальцами, разговор короткий: чик! – и из всех страстей единственной останется страсть исполнения фальцетом гимна Советскому Союзу.
- Вы – мне? Я Вас чем-то обидел? – будто встряхнувшись, наконец ответил попутчик и поднял голову.
Арсений обнаружил отрешенный взгляд в мутных и печальных глазах. Так смотрят люди, глубоко погруженные в свои печали. Смотрят, не видя ничего вокруг себя.
- Извините, я не расслышал. Повторите, пожалуйста, - выдохнул попутчик и вновь опустил голову: - Я еду недалеко. Не долго осталось терпеть. Вы не обращайте на меня внимания и не злитесь. Скоро. Совсем скоро…
- Что значит, скоро? Вы говорите так, будто помирать собрались, - вдруг успокоился Арсений и непроизвольно начал обращаться к мужчине в уважительной форме: - Можете гарантировать, что до своей станции дотяните уж как-нибудь? Моей невесте неуютно будет ехать с трупом в одном купе.
- Вот, теперь я вижу, что вокруг вас просветлела и насытилась яркими красками аура.
- Простите, что просветлело?
- Аура. Как бы вам объяснить: жизненная энергия, точно защитный слой земли – из воздушной смеси. Она меняет свои цвета в зависимости от вашего настроения, а плотность – от душевного состояния.
- И вы ее видите? – усмехнулся Арсений.
- В том-то и беда, что, в основном, только ее и вижу. Вы не смейтесь над инвалидом. Так получилось. Я ведь, практически, слепой, слабо реагирую на свет, но отлично вижу все, что исходит из души и отражается на вашем лице.
- Как в анекдоте? – спросил Арсений и тут же пересказал анекдот про слепого, попавшего в женское отделение бани, где тетка попросила слепого потереть ей спину, если уж он ни черта не видит, а потом: «Что ты делаешь, слепой? Ты же меня ТОГО - ЕШЬ, как говорили древние славяне в поговорке «Не поваляешь, не поешь» - а не трешь мне спину». А слепой отвечает: «Ой, а я-то и не вижу!»
Арсений окончательно успокоился. Слепой инвалид опасности не представлял. Тем более, какие-то ауры застили попутчику глаза, а Зоя во всю эту хиромантию никогда не верила. Поднимала на смех любого, кто вдруг обнаруживал в себе необычные способности, связанные с оккультизмом, мистицизмом, пророчествами, телепатией, экстрасенсорикой, прочей хренью, которые противоречили единственно правильному учению Марксизма-Ленинизма.
Он раздвинул дверь и крикнул в проем:
- Зоя, иди сюда скорее! Это такой интересный фрукт! Ты черт-те что втемяшила себе в голову, а он – обычный знахарь-электрик. Ноги с оголенными проводами путает и напряжение в электросети по цвету определяет.
В это время состав дернулся, и за окном медленно проплыли два подозрительных типа. Арсений снова отдал им честь строго по уставу, опустив на макушку ладонь левой руки.
- Ты еще не переоделся? – спросила Зоя с наигранной строгостью, затем обратилась к попутчику: - Вы не могли бы минуту в коридоре постоять, пока мы переодеваемся, - задвинула за ним дверь и тут же накинулась на Арсения:
- Что за спектакль ты здесь устраиваешь? Какие провода? Какая мастурбация? Какое банно-прачечное предприятие с голыми бабами? Почему ты позоришь меня?
- Подслушивала? Подслу-у-шивала.. – удовлетворенно пропел Арсений.
- На весь вагон кричал. Чего там подслушивать? Не глухие. Стыдно мне за тебя и обидно, что никак не повзрослеешь.
- Сам не рад, - согласился Арсений, - с гимном я, конечно, перегнул. Надо было предложить к исполнению что-нибудь попроще. Например, любую песню советских композиторов в минорной тональности.
- Свисток смоленый. Ребенок. Жизнь тебя ни чему не учит, - но видно было, что Зоя сменила гнев на милость. Не хотела попусту тратиться на нравоучения, и вообще, ей льстило, что Арсений ревнует. Хоть какое-то, но чувство. Пусть со вкусом недоверия, но настоянное на любви.
Проехали узловую станцию, где Арсений порывлся купить фирменные чебуреки с минтаем. Зоя категорически была против. Вяло заспорили. Арсений обожал привокзальную выпечку – под бутылку лимонада. Вкуснее ничего нет. Зоя настаивала, что сначала надо съесть то, что она в дорогу наготовила и горбатилась из-за этого полночи: курицу вареную, которая прежде в морозилке месяц тряслась от холода и до посинения ждала своего звездного исхода; котлеты из рубленного вместе с будками мяса; вареные яйца, по размеру которых можно было понять, что при Социализме куры больше рвать себе задницы не хотели; колбасу полу-копченую «Салями» - а «Салями» потому, что две недели вялилась под потолком. Мыши на кухне выстраивались рядами, как бурундуки вставали на задние лапки и тревожно внюхивались, но от соседей сверху прогрызть ход в бетонном перекрытии так и не додумались. Но подсохнув, колбаса почему-то стала издавать специфический запах некастрированного кабана.
Нанюхался Арсений еще дома Зоиных деликатесов. Поход в вагон-ресторан – под строжайшим запретом. Деньги надо было экономить.
Упрятав в основание челюсти – под мочки ушей – отборный мат, Арсений съел кусок курицы и остальное предложил попутчику.
- Я мяса не ем, - скромно отказался тот.
- Я тоже такое мясо... – начал Арсений, но взглянув на Зою, тут же поправился, - раньше никогда не ел. Очень вкусное мясо. Я бы сказал, вкуснейшее мясо, как гусь в яблоках и утка в апельсинах.
- Я вообще мясо в пищу не употребляю в любом виде.
- Что ты пристал к человеку? Может, он – вегетарианец? – вмешалась Зоя. Ешь быстрее и не разговаривай, а то прокиснет, жалко будет выбрасывать.
И кое-что до Москвы довести не успеем.
- Кое-что - успеем, - заверил Арсений Зою, - у меня в поезде всегда были проблемы со «стулом». Не могу по большому сходить. Так что, довезем как-нибудь, - и опять, поймав на себе недобрый взгляд Зои, поспешил исправиться: - А вообще-то я обычно в поезде с незнакомцами разговариваю о высоких материях. О Шопенгауре, Лао-Дзы, о Рерихе не говорю в свете последних постановлений партии и правительства, ЦК ВЦСПС и под строгим их контролем, - незаметно Арсений дернул головой в сторону Зои. Но, вспомнив, что попутчик овладел каким-то особым зрением пресмыкающегося, и видит тусклый нимб, сильно потраченный молью, вместо головы собеседника, Арсений напряг мышцы живота, стиснул зубы и погнал силой воли кровь в мозг – пусть попутчика ослепит яркая вспышка обузданной внутриутробной энергии Арсения!
- Я волнуюсь, когда речь заходит о решении задач, поставленных Продовольственной программой, особенно в области качества советского овса, пропущенного через лошадь, - процедил сквозь зубы он, едва Зоя вышла из купе с мусором, завернутым ею аккуратно в полиэтиленовый пакет и, прихватив заодно мыло и полотенце.
- А вы не волнуйтесь, - подыграл попутчик Арсению: - Этой Продовольственной программой КПСС впервые призналась народу в своей беспомощности. Они там, наверху, считают, что повинную голову и меч не сечет… Еще как сечет! Родимые пятна уже на голове появились – потенциальные злокачественные образования. Надо срочно удалять, пока метастазы не распространились по всему организму.
- Да вы еще и оракул?
- В некотором роде. Про Вангу слышали? – спросил попутчик.
- Болгарская прорицательница? Слепой легче сосредоточиться. Она бардака этого вокруг себя не видит, - между делом поделился своими знаниями Арсений: - Говорят, ей сахар вагонами везут. Скоро начнут осваивать новые земли - под посадку сахарной свеклы - в Тамбовской и Воронежской областях?
- И здесь вы правы. Будут перебои в стране с сахаром. Уже через года два – будут.
- Ванга сказала? – спросил Арсений. – Или вражеский голос Войновича нашептал?
- Напрасно вы рисуетесь передо мной. Я так же, как и вы, уже имел душещипательную беседу в Комитете Глубинного Бурения. Вы же читали в газетах про дело о сыроедении? А я мясо не ем – делайте выводы.
- Считайте, что уже сделал, - Арсений насторожился, - только о вас я в КГБ ничего не слышал. Не уточните: с какой стороны вы глядели там в тюремный глазок, когда меня допрашивали? Уж очень мне ваше лицо знакомо.
- Перестаньте паясничать. Мне нужно вам сказать что-то очень важное.
- Да ну?
- Ну да!
- Не бай кума…
- У самой муж пьяница, - договорил попутчик: - Так ваша бабушка говорила. А еще: «Доедывай, Ванька. Блевать вместе пойдем».
- Эти сведения вы почерпнули из материалов дела о сыроедении? Теперь я понял, почему вы мне неприятны, даже омерзительны, - внезапно осенило Арсения: - Потому что вы очень похожи на меня. Мы стебаемся одинаково, разговариваем на одной волне и оба слепо верим в то, что мы, зрячие, не видим никого вокруг и никому не верим.
- А еще: мы оба наказаны любовью. Вот этим важным открытием я и хотел поделиться. Вы самый счастливый человек. Вас она любит, а вы не дорожите каждым мгновеньем, прожитым с ней…
- Стоп, дядя! Это – запретная тема. У вас свое наказание, а у меня свои заморочки. Ко мне в душу с подобными проповедями не стучитесь, пожалуйста. Не открою!.. – подыскивал Арсений слова позлее, пооскорбительнее.
Но вошла Зоя, повесила на крючок полотенце, взяла чистое с полки, кинула на плечо Арсения, прислушалась к голосам, доносившимся из тамбура, и распорядилась:
- Сходи в туалет, пока нет очереди.
- С какой целью?
- В тамбуре мужики обсуждают Ельцина. Говорят о том, что порядок в Москве наводит – очень хочет Горбачеву услужить. И по поводу лимитчиков им что-то известно. Я слышала краем уха.
Для Зои – самая больная тема. Сестра с мужем и ребенком жили в общежитии, занимали крохотную комнатушку. Заканчивали они институт и готовились на вылет куда-нибудь в Воронеж. Ельцин распорядился, чтобы всю
