Знакомый портрет неизвестного...

Остальные потуги в творчестве неискренни и надуманы.
  Из автора, чьё творчество пропитано искренностью, кумира не получится. Самое большое, что он заслуживает – это жалость. Но не зависть – вторая составляющая для определения «кумир».
     
                                             В третью ночь:
  - Если бы я был поэтом, то  выводил бы на бумаге буквы собственной кровью, и нашёл бы, вероятнее всего, правильные слова. Но правильными они были бы только для меня.
  Без человечества планета Земля не погибнет, она сознательно превратит себя в питательную среду для иной, более организованной цивилизации, скажем, муравьёв, термитов, крыс.
  Чем старше, тем скупее становлюсь на слова. Каждое моё высказывание направлено против меня. Каждое слово мне ещё припомнят.
  Молчание – маленький подвиг, за который  приходиться расплачиваться терпением, когда в ответ полетят болезненные оскорбления, подозрения и истерика.
  Слова, перед тем как вырваться наружу, должны дозреть и стать полновеснее мысли. В пути слова всё равно растеряют половину своего веса, и выйдет наружу жалкое истощённое подобие мысли.

  Надо ли мучительно искать в себе правду ради признания в том, что я лгун?
  Любопытство взывает к жизни, но приводит к смерти. Мне любопытно: что случится завтра? С не меньшим интересом взирает на моё любопытство смерть.
  Однажды я войду во вкус пространных рассуждений о смысле жизни и полностью отдамся власти лжи.
  Самообман – одна из ужаснейших форм лжи. Но нет опаснее той лжи, причиной которой явился страх.
  Боязнь причинить неприятности близким людям побуждают лгать, страх перед опасностью заставляет лгать. Ложь – повсюду, она сопровождает с рождения, как контрафактные медикаменты от жизни. Страх тесно соприкасается со смертью, иногда их путаешь, но смерть безобиднее страха, поскольку не требует лжи.

  Лгут все! Но больше других обманывается тот, кто считает, что может легко распознать ложь.
  Пытаются сказать правду все! Но больше других тот, кто привык ложь выдавать за правду.

  Мир – огромное цветастое одеяло всеобщей правды, сшитое из мелких лоскутов лжи. Без мастеров, сшивающих ложь воедино, не получилась бы вселенская правда сотворённого мира. Мы накрываемся с головой и наслаждаемся теплом.
  Страх прижился во мне, как личинки паразита в гниющей ране или  как злокачественная опухоль, которая лишь слабым намёком на её присутствие уже вызывает страх.
  Я боюсь многих вещей, но обманываю других, говоря, что к вещам, пугающим меня, я не испытываю страха. Я к ним равнодушен.
  Мне не хватает смелости заявить, что я лгу только потому, что боюсь.
  Я не хочу пропасть, поэтому я не хочу быть честным. Я не хочу быть самоубийцей, поэтому я не хочу быть честным. Я не хочу быть равным среди всех, поэтому я не хочу быть честным. Я не хочу быть честным, поэтому я ничего не хочу.

  Все мы жили спокойно, уверенные в счастливое завтра, пока не узнали, что соседка стала Лауреатом каких-то государственных премий. Какое право эта сучка имела быть умнее нас?..

  Эту муру, этот «поток воспалённого сознания» художника-авангардиста Мазо записывал выборочно на диктофон в течение трёх ночей, сам не понимая, какая ему в том корысть.
Может быть, он рассчитывал, что, видя перед собой работающий диктофон, художник оставит его в покое чёрного океана, чёрного неба и чёрного песка. У Мазо ещё не было желания выслушивать его занудства ночи напролёт.  Он отдыхал и вдыхал воздух пяти климатических зон острова.
  С уснувшего вулкана Тейде скатывалась ночная прохлада, пронизывала кустарники, цеплялась за кроны горных сосен и туманом возносилась обратно, образуя вокруг пика облачный нимб.
  Улицы города, залитые едким шампунем, начинали утюжить чистящие машины, скрипя и повизгивая взлохмаченными щётками.
  Захлёбываясь слюной и хриплым кашлем, пробуждался по частям, но в обратной последовательности французский алкоголик. Сначала у него оживали ноги, будто у нападающего футбольной команды, не попавшего в пустые ворота. Затем у него прогибалось тело, и, отпружинив затылком от песка, алкоголик садился и, ошарашенный, начинал заново знакомиться с окружающим миром. По-младенчески беззаботный, а значит, счастливый разум француза просыпался последний.
  - Вот  кому везёт всех больше! – искренне говорил Яков, и это служило сигналом к тому, что художник подкладывал под голову свою сумку и дремал пару часов. По крайней мере, так происходило пять ночей подряд, и у Мазо были основания считать, что он довольно неплохо знаком с распорядком ночного времяпрепровождения странной троицы.
  Но в то воскресенье художник  неожиданно попросил уточнить:
  - Кому везёт больше других?
  - Французу из Бургундии.
  - Французу? Из какой Бургундии?
  - Алкашу.
  - С чего ты взял? – удивился художник. – Он никогда не был в Бургундии. Он – гасконец. И алкашом он раньше не был. Это я его споил. Парень искал проскопическую защиту. Я помог ему. Всего-то.
  - Интуиция привела гасконца к алкоголю? Забавно! Я правильно понял: под проскопической защитой ты подразумеваешь интуицию?
  - Не совсем. Одними птичьими мозгами жизнь не осчастливишь. Все мы живём за счёт подсказок. Проскопическая защита – это результат нашего покаяния. Покайся в грехах, и отпущено будет тебе, и получишь от Бога подсказку, как  жить дальше.
  - Насмешил! Поэтому ты взвалил на себя непомерную ношу божественного провидца и подсказал французу, как обрести счастье?
  - Я показал ему один из путей покаяния. Между прочим, на собственном примере.
  А ты на плайа Мартиньянес не за тем же приходишь? Может быть, у тебя блатные отношения с Создателем? В таком случае поведай, почему  каждую ночь устраиваешься поудобней и ожидаешь душевного покоя и гармонии?
  Твоё присутствие здесь не случайно. Случайностей вообще не существует в природе. Душа твоя, при виде нас троих, трепещет. Не надо искать скрытого смысла, всё написано на твоём лице.
  Ты боишься гасконца, но не потому, что есть предрасположенность к алкоголизму, а потому, что в образе подобного существования видишь избавление от всех печалей и хандры, снедающих тебя.
  Слаб человек и ничтожен, но более ничтожным и слабым он становится, когда пытается  глупыми фантазиями охватить необозримые пространства своей слабости и ничтожества. Как у слабости, так и у силы пределов не существует. Предел – это ты и твой выбор. А выбирать тебе дозволено  только после покаяния.
  - Сложно. Без переводчика не разобраться. Ты сам-то понял, что сказал? – усмехнулся Яков..
  - Как мне это знакомо! Здесь русский дух, здесь очень пахнет. Обязательно надо разжевать, в рот тебе положить и на примере показать результаты манипуляций по разжёвыванию, укладыванию в рот и т.д. Хорошо, вот тебе абсолютный пример – гасконец.
  Когда-то, теперь кажется уже в прошлой жизни, он был удачливым бизнесменом. Имел достаток. По-моему, за сомнительные заслуги эмир подарил ему нефтяную скважину в эмирате Абу-Даби, или только хотел подарить? Страсть к спиртному гасконец не испытывал. Пил всегда в меру: ровно столько, сколько пьёт и сейчас – чтобы только голову обмануть.
  На юге Тенерифе, где природа напоминает египетские песочницы, отдыхал с семьёй не раз.
  Но однажды, гонимый щекотливым предчувствием огромных перемен, изменил привычкам: привёз семью в Пуэрто де ля Круз, и поселился в скромном отеле Дания Парк. Уно синько серо уно, уно синько серо дос. Дос абитасьонес конбисталь мар.
  - ? Podria ayudarle?
  - Дэ нада. День у него ушёл на ознакомление с городом, на покупки сувениров – что он, собственно, никогда раньше не делал. Ещё день убил на то, что по просьбе супруги арендовал «Опель» и с семьёй объехал весь остров. Семье можно было обратить внимании, что был он излишне и наигранно послушным и исполнительным, просто идеальным отцом и мужем.  А, может, и обратили, но побоялись сглазить?
  На третий день  к их столу, когда завтракали в отеле, подошёл  незнакомец и, глядя в глаза гасконцу, стал негромко и быстро что-то объяснять по-испански.
  Жена распознала, но не отчётливо слово «камень», а может быть, «потеря», поскольку слова созвучны: пьедра и пьерда, а без понимания  контекста значение слова определить было так же мистично, как погадать на кофейной гуще.
  Но сильнее напугала бледность, обескровившая лицо мужа. Гасконец видел, как занервничала супруга и забеспокоились дети, глядя на мать, поэтому соврал домашним, что ни слова не понял из услышанного.
  Однако, после завтрака, первый проявил инициативу: предложил пройтись по сувенирным лавкам и магазинчикам вдоль набережной – к пляжу Мартиньянес, там окунуться в океан, и затем по центральной линии вернуться в отель. Всё это семья успела бы проделать до обеда.
  И опять жена не обратила внимания уже на интонации  в его голосе. Убеждал гасконец аргументировано, говорил гладко, будто заранее заучил речь, но звучали в голосе нотки то ли расставания, то ли покаяния.
  Десять минут двенадцатого дошли до дальнего пляжа. Сын скинул верхнюю одежду и первым встал у кромки воды.
  Гасконец долго наблюдал,  как сын не решается войти в прохладную воду, затем поцеловал жену, дочь, сказал им почему-то на испанском: «Акель диа фуэ прэсьозо, нолбидарэ нунка» и пошёл следом за сыном. Жена ничего не поняла из сказанного, но почувствовала тревогу, которая стремительно стала перерастать в  ощущение бесконечной беды. Она крикнула ему в спину: «Не ходи! Я боюсь! Море не спокойное!»
  Он, не оборачиваясь, помахал рукой, потом с разбегу влетел в воду и нырнул, пронзая головой волну.
  Беда в том, что малый пляж в полдень, при неспокойном океане, был всегда  пустой, и утопленника пришлось искать только детям - жена впала в ступор. На поиски в мутной воде ушло минут пятнадцать, ещё пять минут дети вытаскивали тяжёлое безжизненное тело на чёрный песок. Повезло, что тело не унесло в океан. Ещё десять минут утопленнику делали искусственное дыхание. Надеялись вернуть к жизни, пока не появились люди из службы спасения и не констатировали смерть вон там, возле стального листа, изображающего дырявую от загара женщину.
  Гасконца отвезли в судебно- медицинскую экспертизу и после заключения комиссии поместили в морг.    
  Волна несла в своей утробе огромный камень, в который гасконец врезался головой. В результате получил черепно-мозговую травму и залил лёгкие горькой морской водой.
  Камень символизировал потерю. Потеря для семьи стала ассоциироваться с камнем.
  Ночью в морг проник утренний незнакомец и вернул гасконца на землю. Сам гасконец пересказывал свои ощущения так: « Я бултыхался в липкой и горячей жидкости, похожей на смолу. Таких, как я, было много, тысячи. Все хмурые, молчаливые, сосредоточенные на своей судьбе. Пожилой незнакомец протянул мне руку, вытянул из жижи и сказал, что время ещё не пришло, но времени осталось очень мало. Я хотел спросить, какого времени? Но он опередил, пояснив: времени собирать камни. Каждая потерянная минута чревата, мол, тем, что я не успею  исполнить своего предназначения».
  Гасконец бежал из морга голым. Я помню, было много шума в полицейском участке. Склонялись к версии, что тело бизнесмена выкрали выходцы из Марокко – с целью получения выкупа от