В начале творческого пути В.Цоя была «электричка», которая «везла» … «туда, куда я не хочу»…
В этой ранней песне Виктор не мог смириться с тем, что жизнь и его, свободного человека, впрягает в тупой хомут ежедневного прозябания. Электричка везёт…, а жизнь остановилась, и, кажется, лучше стоять в тамбуре, чем выйти из электрички и вот так безвольно отдаться серым будням после бессонных ночей, таких живых, что нет времени спать, и не хочется вставать утром, вливаясь в монотонное бессмысленное движение машин и людей. И не хочется выходить из электрички, несмотря на нестерпимый грохот колёс, хоть в тамбуре и холодно, и накурено, но проще ехать, не продолжая делать того, что не хочешь. Хоть и накурено, но свежо. Хоть и холодно, но жизнь теплее, эмоциональнее, когда она самостоятельна, не подчинена никому. «Почему я молчу, почему не кричу, молчу! Электричка везёт меня туда, куда я не хочу!»
Виктор понимал, что он смотрит на жизнь как-то по своему, гораздо глубже, чем окружающие его люди, но не чувствовал при этом, что не прав по отношению к ним. «Мне, наверное, с утра нужно было пойти к врачу». Другими словами, кто меня вылечит от нежелания терпеть зависимость от суеты? Ведь только после излечения от желания жить свободно и творчески, можно согласиться с необходимостью дороги в никуда! Через три года та же тема автоматического движения по жизни получила новое, уже более подробное и полное выражение в песне «Троллейбус». Если в электричке Виктор не продвинулся вглубь движущегося в пространстве средства передвижения далее тамбура, то «Троллейбус» начинается словами: «Моё место слева, и я должен там сесть». – И сразу становится понятно, что речь идёт о месте Виктора в обществе и государстве и ясно, что он не желает власти, но «должен» быть со своим народом – слева.
«Не пойму, почему мне так холодно здесь?» - вопрошает Виктор, удивляясь тому, как холодны теперь стали совсем недавно ещё тёплые отношения между советскими людьми. «Я не знаком с соседом, хоть мы вместе уж год». – Констатация разделённости между людьми и отсутствия общих идеалов. «И мы тонем, хотя каждый знает, где брод». – Тонем в разнообразии жизненных установок, новых определений старых понятий, хотя каждый и знает их, но не желает следовать по пути отцов и матерей, считая всё это уже не современным и не модным.
«И каждый с надеждой глядит в потолок троллейбуса» - Глядим на вершину, состоявшейся уже очень давно социальной лестницы и тонем во лжи, хотя отцы и матери наши воспитали в нас чувство справедливости, от которого неплохо было бы поскорее избавиться.
«Все люди – братья, мы – седьмая вода». – «Все люди братья» - прямая констатация основного принципа справедливой жизни и праведной веры. Этому библейскому и вместе с тем и советскому принципу противопоставляется инновация : «Мы – седьмая вода», то есть, мы – особенные, не такие как предыдущие поколения, с которыми мы сознательно готовы разрушить связь под любым самым незначительным предлогом и поэтому мы такие бесхребётные и равнодушные.
«И мы едем, не зная, зачем и куда». – Куда нас везут, туда и едем. Констатация бессмысленности и беспомощности выморочного поколения. «Мой сосед не может, он хочет уйти. Но не может уйти, он не знает пути». – Инфантилизм, моральная и экономическая импотенция – «хочет, но не может», хочет предать, но не может избежать последствий предательства. «Не может» предать просто потому, что не имеет своего пути и места в жизни, кроме пребывания в государстве, к истории которого и общественному развитию не имеет никакого отношения.
Соседи В.Цоя – битники и фарцовщики, т.н. «советская интеллигенция» при ярко выраженном желании предать свою Родину пока ещё не знают как именно и когда это сделать. «И вот мы гадаем – какой может быть прок В троллейбусе, который идёт на Восток. В троллейбусе, который (? – всех не устраивает, никому уже не нужен?). Гадают конформисты и предатели Родины, какая может быть для них практическая материальная польза от идеалов Свободы, Равенства, Справедливости, Любви и Дружбы? – Да ровным счётом никакой!
И хотя троллейбус идёт в единственно правильном направлении – на Восток, к рассвету Солнца Правды, так, кстати, называют православные верующие Иисуса Христа и строят направленными на Восток корабли-храмы, но внутри троллейбуса со времён Б. Окуджавы всё уже коренным образом изменилось. Там нет уже людей, с которыми можно «уйти от беды», нет уже доброты «в молчаньи», не к кому «прикасаться плечами»:
«В кабине нет шофёра, но троллейбус идёт». – Нет достойного руководства страны, живущей по инерции высокими идеалами. «И мотор заржавел, но мы едем вперёд». – Нет развития праведной идеологии, нравственности. Ржавчина коррупции, атеистического материализма, ничего общего не имеющего с диалектикой, движением, продолжающимся лишь по инерции.
«Мы сидим не дыша, смотрим туда, Где на долю секунды показалась Звезда». – Страна живёт идеалами семидесятилетней давности, ей запрещено иметь собственное современное дыхание. Взгляд людей устремлён лишь в прошлое – к яркой путеводной Звезде Октябрьской Революции, но Звезда эта показалась «на долю секунды», в стране нет давно дальнейшего развития высоких идей.
Остаётся только молчание: «Мы молчим, но мы знаем, нам в этом помог Троллейбус, который идёт на Восток». В.Цой понимает, что в иной ситуации молчанье куда лучше бессмысленных и резких слов. В молчании (сказать нечего) сидят (что делать не знают) пассажиры жизни ( «Я последний пассажир поезда жизни, Проплывают миражи, сна, лжи И сижу заворожён, неужели миражом? – Понимаю, я уже – в мираже» /Ю. Кукин/) Виктор уже в 1983 году понимал, что молчание пассажиров непонятного им троллейбуса скоро закончится. Сейчас они хотя бы молчат, а когда заговорят – будет беда. Во время «перестройки» эти до времени молчащие выродки обрели с запада дар речи и задышали тлетворным духом, коренным образом изменив парадигму исторического развития своей великой страны.
Важно отметить отношение В.Цоя к любой, без всякого исключения технике. Виктор не любил эту органопроекцию человека во внешний мир, считал искренне, что расширение технических возможностей не только не приближает человека к познанию окружающего его живого мира, но скорее отдаляет от теплоты жизни и ставит жирный крест на познании человеком самого себя:
«Так много весёлых ребят, И все делают велосипед, А один из них как-нибудь утром придумает порох». «Папа скоро даст свою машину покататься мне». «Начинается новый день, и машины туда-сюда». «Здесь трудно сказать, что такое асфальт. Здесь трудно сказать, что такое машина». «На холодной земле стоит город большой. Там горят фонари и машины гудят». «Завтра…Кто-то , выйдя из дома попадёт под машину». «Ночью над нами пролетел самолёт, Завтра он упадёт в океан, Погибнут все пассажиры. Завтра…Война, эпидемия, снежный буран, Космоса чёрные дыры».
И как невесёлая шутка над собою припев из «Пачки сигарет»: «Но если есть в кармане пачка сигарет, Значит, всё не так уж плохо на сегодняшний день. И билет на самолёт с серебристым крылом, Что, взлетая, оставляет земле лишь тень». - Тень от жизни все приспособления человека.
Техника, как и пачка сигарет, - наркотическое средство и возможность сбросить с себя долой жизненные задачи, возможность вместо своего единственного крестного пути взять «билет» в чужое бытие, и положив его в карман вместе с сигаретами самому стать «лишь тенью» и забыться…
Неудивительно, что и весь социум в целом Виктор уподобляет усыпляющей обывательское сознание машине. И не важно, что это, электричка, троллейбус, самолёт, или же просто машина. Смысл везде один.
Наиболее рельефно он выражен в песне «Асфальт». Страшно само существование асфальта. Оно, это «существование» страшнее смерти. Асфальт не страшен, он ужасен. Сотворив мёртвый асфальт – совершенно плоскую линейно направленную в нужную сторону поверхность, человек «получил письмо от себя к себе», стало быть, отказался сразу и от земли и от Неба. Мёртвый асфальт зовёт, яко «чистый лист» и к земле и к Небу одновременно, но, ни Небо, ни земля ничем уже не могут помочь, как асфальту, так и оскопившему и омертвившему жизнь человеку.
Время и Пространство изгоняются человеком из жизни: «Вечер (на асфальте) наступает медленнее, чем всегда. Утром ночь затухает как звезда. Я (асфальт) начинаю день, кончаю ночь. Двадцать четыре круга прочь. Двадцать четыре круга прочь. Я – асфальт». Ни земля, скрытая от человека и Неба асфальтом, ни Небо, от которого человек прикрыл асфальтом землю, уже не смогут ему ни в чём помочь. Потому человек, утеряв родство с Небом и землёю, сам для себя стал «свой сын, свой отец, свой друг, свой враг».
Конечно же, с духовной точки зрения, человек стал «врагом» себе, но всё же в самую первую очередь, ключевое здесь – ненавистное В.Цою слово, выражающее собственнический инстинкт – СВОЙ. К нему Виктор опять вернётся, когда с иронией уже гораздо позже запоёт: «Я объявляю свой дом безъядерной зоной! Я объявляю свой двор безъядерной зоной! Я объявляю свой город безъядерной зоной! Я объявляю СВОЙ! СВОЙ!»
Став врагом самому себе, человек «боится сделать этот последний шаг» – окончательно разрушить землю, на которой живёт лишь временно и на ограниченном пространстве. Ему остаётся только «прожигать» жизнь , превращая день в ночь: «Уходи день, уходи, уходи в ночь. Двадцать четыре круга прочь, Двадцать четыре круга прочь. Я – асфальт. ( много раз). Я – асфальт. Прочь. (много раз). Я – асфальт». - Человек на асфальте сам становится мёртвым асфальтом.
За лёгкое преодоление Пространства и Времени приходится отдавать слишком страшную плату. Жизнь не приносит плода осознания смерти окружающего мира по вине человека в его омертвевшей душе. И если в начале песни В.Цой скрежещущими аккордами передавал ужас перед неестественным, неживым, то в конце песни звучит сострадание человеку и песня обретает законченное мистическое звучание.
«И один кричит, а другой молчит, а третий торчит, забивая болты. А машине, которая шла на Восток, обломали рога менты». – Это слова из песни, которая так и осталась неспетой Виктором. По воспоминаниям А.Липницкого, Виктор так высказался о ней: «Песня получилась резковатая, ребята обидятся, её время ещё не пришло».
Ещё бы! Кому приятно попасть в одну компанию с «детьми минут»! Нет сомнения, эта резковатая песня о «перестройке». Уже тогда в год смерти 1990-й Виктор отчётливо понимал, что затеяли «дети минут» - люди, лишённые исторического времени бытия «своего» великого народа, наивно поверившего в 1917 году в Справедливость!
Да, советское государство партноменклатура превратила в «машину», но всё же машина эта советская шла на Восток, к солнцу Правды, Востоку Свыше, пока «менты» из комитета госбезопасности не предали уже предавшее народ государство, «обломав» народу уже много лет существующие «рога». Так вот русский народ из народа богоносца стал народом рогоносцем.
Это примерно тоже, что в песне того же времени
