Красная Шапочка и Серый я.

польских танкистов?...



До исходной точки оставалось пройти метров пятьдесят, когда изысканно нежно кто-то постучал мне в плечо.

В это время под козырек пенсионерской панамки медленно вползал  широкоформатный вид родного дачного участка с цветущей липой возле забора и остроугольной теплицей, предательски прикрывшей своей бикарбонатной фактурой куст красной смородины.
 Резвились в клубничной грядке солнечные зайчики под надзором девственно чистого, зеркального, не испорченного грубой работой полотна ножовки,которая качалась бесхозная на печальной ветке сирени с проржавевшими пирамидками соцветий.
 Но в зону видимости  куста красной смородины я еще не вошел и желанного стеклянного блеска, больше похожего на свечение нимба, не фиксировал.

 - Эй, мужик, слушай сюда! - уже не так нежно, как мгновением раньше, потребовал к себе внимания  отец потерявшейся девочки: - Ты, мужик, если еще раз нечаянно прикоснешься к моей дочке,я накажу тебя жестоко, так жестоко, что одной пол-литровкой ты не отделаешься!


 Мне в полевых условиях и без вскрытия было сложно установить: отец девочки уже успел опохмелиться или с рождения мучился агрессивной храбростью при условии обязательного наличия алкоголя в крови.

Девчушка щекотно вызволила, словно слизнула свою ручонку из моей ладони и, прильнув к отцу, показала мне язык.


- Значит, выследили и развели миролюбивого дачника, как последнего лоха? - опомнился я, и слабеющим голосом, теряя последнюю, крохотную надежду на то, что отец Красной Шапочки оставил из сердоболия в бутылке, схороненной мною под смородиновым кустом пару глотков водки, проблеял:- А я-то уж раскатал губешки. Думал, светлой летней ночью вместе выкрадем мешочки с брюликами из теткиной иномарки; разделим их по-честному, а может, даже поровну; заживем богато и станем в гости ходить к деду, чтобы послушать пение попугаев.
Не получилось.
Эх, девочка, девочка! Думаешь, мне водки жалко? Да пусть твой отец упьется моей водкой!
Мне утраченных иллюзий жалко. Они - как старые мозоли - вдруг разом высохли и отвалились. Некуда теперь спешить, потому что никуда уже не успеть. Оболган и обворован миролюбивый дачник, пропахший, как пчелка трудовая, липовым цветом.

 Отвернулся я от обидчиков и пошел закапывать пустую бутылку под цветущую липу.

Наперерез из дома нежданно вышла жена, чтобы привычно полюбоваться редким природным явлением - моим безропотным исполнением трудовой повинности, насильно учрежденной ею же в воспитательных целях, в те времена, когда я легко поддавался дрессировке.

Я смело шагнул к кусту смородины, демонстративно вытянул оттуда бутылку и... тут же пожалел о своевольном поступке:
За прохладным стеклом, пытаясь влиться в хвост Зеленого Змия, бесновался алкоголь в нетронутом остатке.
Все было на месте - до последней промилле.

- Что это у тебя в руке? - моментально отреагировала жена, но еще не воинственно, а так, скорее из потребности заподозрить меня хоть в чем-нибудь и заодно потренировать бдительность.

- Ничего не понимаю, - ошарашенный признался я,- нетронутая бутылка водки.
И, чтобы окончательно убедиться, размеренно отвинтил колпачок и сделал затяжной, стограммовый глоток, оттянув заблаговременно двумя пальцами кадык на горле.

 - С ума сошел? Что ты творишь?! - завопила жена. Немедленно выбрось эту гадость!Ей богу, как ребенок: все - в рот, все - в рот! А вдруг она отравлена? Напомнить, что случилось со сторожем массива?

 - Сторож массива взломал одну из дач, проник вовнутрь, выпил отравленную водку, и кражи со взломами на массиве прекратились... сразу, после его похорон, но судом не было установлено - почему бесчеловечные дачники ни разу не выпили за помин его души, - высказал я соболезнование и отпил основательно из бутылки еще раз, предощущая, как из моих вывихнутых рук будет вырвана с корнем пустая стеклотара.

Пересиливая возраст и боли в суставах, жена с низкого старта готовилась к забегу вприпрыжку с пробуксовкой. Я видел, как крылья ноздрей побелели у нее от частого порхания.

- Сейчас охотник вспорет мне живот, и выйдут оттуда невредимыми бабушка и Красная Шапочка! - это было последнее, в чем я успел признаться жене.

Много левее, очень далеко, почти съеденная перспективой картины в формате 3 D, заплывала в туман она, девочка, прилипнув болячкой к отцу.

За моей спиной цветущая липа шумно сотрясалась от увиденного и, точно банным веником, охлёстывала себя листвой.