Пьеса "Выстрел"

него это право!
АГРАНОВ Это моя ошибка, товарищ Сталин. Произошло недопонимание политической стороны вопроса.
СТАЛИН  И как теперь вы будете объяснять Красной Армии, белой эмиграции, всему миру гибель Слащова?
АГРАНОВ  Придется замять.
67
кивает в сторону Раскольникова.
Теперь пьесу писателя Булгакова о генерале Слащове необходимо запретить.
СТАЛИН  Какая уж тут пьеса! Нас и так подымут на смех с Вашей местью. Курам на смех!
АГРАНОВ  Если мы ограничимся одной пьесой “Бег”, запрет сразу свяжут с убийством. Пойдут слухи. Я думаю, лучше запретить не только “Бег”, но все произведения Булгакова. Все до единого. Пока страсти не улягутся.
СТАЛИН  Ах, вы думаете?! Не Ваше дело — думать. Ваше дело — исполнять, с чем Вы не справляетесь!
Агранов, молча, склоняет голову. Сталин берет себя в руки, выражение лица его каменеет.
ЯГОДА  Товарищ Сталин, что делать с убийцей? Поступить с ним по всей строгости закона?
СТАЛИН  Который освобождает больных от ответственности? Проводите следствие и готовьте материалы для Политбюро.
Агранов и Ягода уходят. За ними выскальзывает Раскольников.
СТАЛИН  Ягода и Агранов просили меня выслать Булгакова. Я не позволил. А теперь они Булгакова уничтожат. Моими руками! Все ради этого? Товарищ Сталин, это моя ошибка... Нет, это — не ошибка. Это — шах. И мат. Мне!? Я тебе этого не забуду, Яня.  

Сцена 16
Патриаршие пруды. Очень морозный январский день. Берега с черной оградой, как каре, вокруг замерзшего пруда. Деревья в снежных шапках застыли, как часовые. У берега со стороны Ермолаевского переулка, прямо на льду, в деревянной будке, военный оркестр настраивается перед вечерним катанием. Слышна труба, тромбон, пробует силы барабанщик. В дальнем левом углу аллей, где Ермолаевский переулок пересекается с Патриаршим, видна тумба с афишей “Дни Турбиных”. Рабочий сдирает афиши с тумбы. По ходу действия афишу “Турбиных” он переклеивает на “Бронепоезд 14—69”. Еще одна тумба с афишей стоит в противоположном углу, на аллее, идущей вдоль Малой Бронной. На ней очень крупно надпись: “Михаил
68
Булгаков “Дни Турбиных”. По этой заснеженной аллее идут со стороны Садовой Булгаков и Белозерская. Останавливаются возле скамейки, неподалеку от тумбы. На льду появляются первые фигуристы, слышатся смешки. Мальчишка—газетчик бежит и выкрикивает: “Последние известия. Подробности убийства генерала Слащова”. Булгаков покупает газету.
БЕЛОЗЕРСКАЯ (напевает)
Миленький ты мой,
возьми меня с собой,
в том краю далеком
я буду тебе женой...
Вот привязалась. Слава богу, в гости идем. Дома, словно покойник объявился. Пьесу запретили, генерала убили. Мрак.
Военный оркестр разразился осмысленной музыкальной фразой, которая закончилась недлинной барабанной дробью. К аллее со стороны Большой Бронной направляются Авербах и Киршон. Авербах в зимнем пальто с барашковым воротником и в барашковой шапке пирожком. Киршон по—прежнему элегантен, он в новенькой дубленой бекеше и собольем картузе.
Мака, кажется, идут эти противные литературные начальники. Давай свернем.
БУЛГАКОВ Куда же мы свернем? Нет уж, пойдем вперед и получим все, что нам причитается.
Делают несколько шагов навстречу литера торам.
АВЕРБАХ  Ба, мосье Булгаков собственной персоной!
КИРШОН  Здравствуйте. На ловца и зверь бежит. Вы уже читали письмо товарища Сталина?
БУЛГАКОВ  Какое письмо?
АВЕРБАХ  По поводу Ваших пьес.
Киршон потрясает газетой “Правда”.
БУЛГАКОВ  Вы позволите?
69
Читают молча, вместе с Белозерской
АВЕРБАХ  Что Вы намерены предпринять?
БУЛГАКОВ  Да что уж тут предпринимать? Пьеса моя — “Бег” — была просто запрещена, а теперь глава государства публично называет её антисоветской. Finita, как говорится, la commedia.
КИРШОН  Вы ничего не поняли! да, объявлена Ваша пьеса  контрреволюционной, но товарищ Сталин Вам тут же, лично, дает совет, как ее исправить!
АВЕРБАХ  Вы действительно ничего не поняли, Булгаков. В нашей стране важно одно: чтобы не расстреляли. Все остальное проходит.
Оркестр играет фразу из марша, которая заканчивается длинной и торжественной барабанной дробью, которая гулко разносится по Патриаршим. После чего наступает тишина.
КИРШОН  Любой писатель мог бы только мечтать, чтобы товарищ Сталин давал ему советы. И какие советы! Вы только послушайте
(забирает из рук Булгакова газету и начинает читать ее торжественно, с ударением на ключевых словах, как зачитывают текст приговора):  «Я бы не имел ничего против постановки «Бега», если бы Булгаков прибавил к своим восьми снам еще один или два сна, где бы он изобразил, что большевики, изгоняя вон этих честных сторонников эксплуатации, осуществляли волю рабочих и крестьян и поступали поэтому совершенно правильно.”
АВЕРБАХ  Дописывайте, Булгаков, дописывайте! Бейте в лоб, но в правильном направлении.
Булгаков отрицательно качает головой.
БУЛГАКОВ  Игра окончена, колоду пора складывать, свечи тушить.
АВЕРБАХ  Не верю своим ушам. Вы отказываетесь переписывать?
БУЛГАКОВ  Запятой не переставлю.
КИРШОН  Чудовищно! Вы- слепец!
70
БУЛГАКОВ  Был им. Все хотели получить от меня какую—то  «коммунистическую» пьесу. Попыток написать ее я не производил, но кой—какой мостик перекинуть попытался. Результат налицо. Мне — поделом. другим тоже не советую.
АВЕРБАХ  Да кому нужны ваши советы! Не замазывайте вопрос! Вам нужно не только дописать, но и немедля выступить с покаянным письмом. Иначе Вы станете человеком, на которого будут показывать пальцами. Никто, нигде и никогда не напечатает ни одной Вашей строчки. Вас ждет забвение и разорение.
БУЛГАКОВ  Показывать пальцем. Так по—русски.
АВЕРБАХ  Вы еще ехидничаете? Вон, срывают уже Ваши афиши там.
указывает на аллею, идущую вдоль Ермолаевского переулка, где рабочий срывает с тумбы афишу “Турбиных”.
Тоже самое будет и здесь.
Снова сльшгится барабанная дробь. Авербах срывает афишу, рвет ее на куски и бросает куски в урну возле скамейки. При этом под ноги Авербаха попадает палка и он поскальзывается на ней, но с трудом удерживает равновесие. Взяв палку в руки, он с силой ломает ее перед лицом Булгакова.
Идем, Володя, нам здесь больше нечего делать.
Киршон на прощание издает глубокий вздох. Уходят.
БЕЛОЗЕРСКАЯ Мака, плетью обуха не перешибешь. Я не прошу тебя писать покаянные письма, это глупо, конечно. Но подправить пьесу
— разве плохая мысль?
БУЛГАКОВ  Ты просто не понимаешь, что говоришь, Любаша. Гражданская казнь надо мной уже совершена. К чему теперь ползать на коленях? Чтоб еще и глумились надо мной?
БЕЛОЗЕРСКАЯ  Я только знаю, что остались мы без гроша в кармане. И ничего не наклевывается. Ты пойдешь в гости?
БУЛГАКОВ  Извини. Я развинтился несколько.
БЕЛОЗЕРСКАЯ  Не обидишься, если я пойду одна?
БУЛГАКОВ Конечно, нет. Надеюсь, там вовсе не плохо, за именинным столом.
БЕЛОЗЕРСКАЯ  А ты? Замерзать, так с музыкой? Может, припожалуешь?
Скрывается в подъезде ближайшего дома на Бронной. Оркестр внизу заиграл Вагнера. Булгаков садится на скамейку, упирается
подбородком в грудь.
Ещё не стемнело, но уже зажглись фонари на аллеях и разноцветные фонарики над катком. Внезапно подул ветер, началась пурга. Но некоторые фигуристы с весёлым смехом продолжают кататься. Вдруг на лёд без коньков вышли два странных измождённых человека. Без пальто, в измятых пиджаках без пуговиц, со сваливающимися штанами, они спотыкаются, более низкий поддерживает своего товарища, более высокого. Оба карабкаются по склону, к ограде, прямо напротив Булгакова. Булгаков невольно поднялся и подошёл поближе. С удивлением он видит, что более низкий — это Киршон, а более высокий — знакомый ему по газетным фотографиям Ягода.
ЯГОДА (Киршону) Я знаю, что тебя ко мне подсадили, а иначе бы ты тут не оказался. Всё, что я тебе скажу, будет передано. А то, что ты мне будешь говорить, тебе подсказано. А кроме того, наш разговор записывают в тетрадку те, кто тебя подослал.
КИРШОН  Ну, зачем Вы так, Генрих Григорьевич, ведь Вы сами просили, чтоб меня к Вам посадили!
ЯГОДА Я понимаю, что ты отказываешься. Я просто хотел расспросить тебя о моей жене, о ребёнке, родных, посмотреть на знакомое лицо перед смертью.
КИРШОН А может всё ещё обойдётся? Ничего же не
доказано?
ЯГОДА Я теперь всё время тоскую. Один мне путь — в подвал. Никому я не верю. Не верю я, что останусь жив. Двадцать пятого января меня расстреляют. На процессе я буду рыдать, что, наверное, ещё хуже, чем если б я от всего отказался... А всё потому, что меня
обманывают. Обещали свидание с женой, а её нет.
71
Значит, обманывают и насчёт расстрела. А если б я увиделся с женой, сказал несколько слов насчёт сынка, я бы на процессе себя чувствовал лучше, всё перенёс бы легче...
плачет
КИРШОН А теперь и не расстреливают в подвале. В другом теперь месте, говорят, стреляют.
ЯГОДА  Где?
КИРШОН  У Вас на даче, в Озерках, там теперь тир. И нас туда повезут.
ЯГОДА Как хорошо было бы умереть до процесса! Я болен, плачу все дни напролёт, задыхаюсь, хочу кричать!
КИРШОН Не надо, Генрих Григорьевич! Я тоже ни в чём не виноват, не понимаю, в чём меня обвиняют.
ЯГОДА Ты пойми, это уже не важно. Скажи, где мои родные?
Киршон молчит.
Где Авербах?
КИРШОН Его тоже нет.
ЯГОДА Где Фёдор?
КИРШОН Фёдор выпал из окна психбольницы. Во Франции.
ЯГОДА Где Яня?
КИРШОН Я был у него на допросе вчера. Он заикается.
ЯГОДА Ах, он предчувствует! Его ждёт такая же участь! Знаешь что, Володя? Ты передай, тем, кто тебя послал: Ягода говорит: Бог есть!
КИРШОН Что Вы, Генрих Григорьевич!
ЯГОДА И очень просто. От Сталина я не заслужил
ничего, кроме благодарности за верную службу.
72
От Бога я должен был заслужить самую суровую кару. Я тысячи раз нарушал его заповеди, тысячи. Теперь погляди, где я. Суди сам: есть Бог или нет...
Пурга усилилась и в мгновение ока замела, скрыла их обоих. Булгаков, весь заметённый снегом, озирается по сторонам. Наконец, пурга стихает. Снова видны огоньки, весёлые фигуристы на льду. Булга ков стряхивает с себя снег. Достаёт из кармана монокль, вставляет в глаз и направляется по аллее. Оркестр снова заиграл, музыка звучит всё громче, закипает.
Занавес.