таращитесь и пускайте пузыри, - смело прокомментировала его активное участие зав. сектором агитации и пропаганды: - Хоть что-нибудь делайте, обозначьте себя. Докажите всем, что внутри вас идут процессы горения, но не тления.
Дернулась безутешная бывшая вдова, потрясла рукой, откинула ее в сторону и открыла глаз.
«Где я?» - хотела спросить она вполне естественно, но получилось: - Что, бля, не ждали?
- Не понял, - сказал Арсен Галимзянович, не по-доброму заглядывая в открытый глаз Нины Карповны.
-Как же, не ждали? – обрадовался Пырин. – С минуты на минуту. Вот и товарищ Ленин возвращается на свое рабочее место. Молодежь! - крикнул он: - Помогите товарищу Ленину забраться в гроб! – и осторожно, подпирая коленкой спину Нины Карповны, пригласил ее продолжить процедуру отпевания.
Неизвестно доподлинно, как удалось Осипову быстро и аргументированно убедить Ленина вернуться в гроб. Арсен Галимзянович был сильно занят в это время трудным, но привычным делом – поиском и сканированием мыслей подозрительных личностей – и резко переключиться с вражеской короткой волны очень опасался. Мозги могли сгореть моментально и напрочь. Более или менее ясно считывались злонамеренные замыслы у двух комсомольцев. Остальные граждане посылали в эфир Белые шумы, нечленораздельные возгласы и рапорты о попытках визуального изнасилования с особой жестокостью буфетчицы Клавдии, личной секретарши директора Дворца Культуры - Жанны Павловны Гмерчик и… безымянного, прозябавшего до сих пор в глубоком и приятном обмороке священнослужителя.
Сам Батюшка сигналил радостно, что там, в поле бессознательного состояния, он доедал третью лохань пельменей с водкой, просил его не тревожить и обратно выбираться не хотел.
Из злобных намерений больше всего Сукашвили встревожили идеи Зои. Зоя подумала: «Хоть одного, нашего Ленина по-человечески похороним».
Арсен Галимзянович, помня об установке, данной ему начальством особого отдела, мысль Зои покрыл тут же своею: «Как правоверный буддахрист, я непротив похоронить товарища Ленина В.И. без патологоанатомического вскрытия, - не дал он возможности Зое развить дальше мысль, - но как сотрудник Первого отдела, наделенный особыми полномочиями, я должен быть уверен, что эти скорые проводы не обрастут в дальнейшем легендами и мифами, И во вражеских газетах не напишут: «В городе N заживо похоронили Ленина вместе с его идеями, которые должны жить вечно. Тем самым несознательные горожане подтвердили сомнения большинства в правильности выбранного курса ХХУ11 съезда ЦК КПСС и всего советского народа». А кто будет разбираться – какого Ленина похоронили. Зарыли Ленина живьем – и все этим сказано!»
Слабыми импульсами донеслись из-за стола распоряжения Осипова, сильно преломленные граненым стаканом: Звонил зпт доложил зпт произошла накладка тчк. Партком одобрил и разрешил внести похороны в общий сценарий мероприятия, действовать по усмотрению тчк Наш Ленин найден распятым на деревянных полках, и воскрес. Арсению вручить 30 рублей и уточнить маршрут зпт обзначенный мною раньше. Умерла, так умерла! Верю в тебя, комсомол! Да здравствует социалистическая Пасха – надежный инструмент в руках рабочего класса! Я сегодня до зари встану зпт по широкому пройду полю! Маэстро, Дип Пурпле, пожалуйста! «Смог он зевоту!»
- Я же сказал, что – не против. Хотите заживо зарыть? Зарывайте! – сказал Сукашвили и заслужил еще большего презрения.
Зоя отшатнулась от него, как от больного проказой, покачалась в стороне и оглядела Арсена Галимзяновича с ног до головы. В ответ правоверный буддахрист оглядел Зою с ног до головы и продемонстрировал ей еще одно потаенное качество – работать на опережение, предугадывать мысли и намерения.
- Нет. Чувство юмора у меня не атрофировано, - упредил он недовольство и отвращение Зои, - шутить и наша контора умеет. Но в данном конкретном случае Ленина я бы зарыл не в шутку.
Он расшнуровал объемистую, картонную папку, на которой каллиграфическим почерком отличника начальных классов было выведено: «Памятка о Ленине». (Помятые пометки), и ласково погладив титульный лист, приоткрыл присутствующим цель своей миссии:
- Сейчас товарищу Ленину будем предъявлять обвинение. Этот антисоветский покойник накатал клеветнический опус на Вождя Мирового Пролетариата. Да еще и нагло подписался: «В.И. Ленин, родственник Ленина».
- А, может быть, Николай Ленин мне приходится троюродным дядей? – скрестив руки на груди, торжественно провозгласил из гроба Вениамин Исаакович.
- Не врите. Николай Ленин был двоюродным братом Владимира Ильича. Это известно любому октябренку.
- Одно другому не мешает.
- Мне сейчас в голову была надиктована замечательная идея: давайте, отпоем товарища Ленина его же опусами? Зачитаем ему на смертном одре то, что Ленин наклеветал на Ленина и – пусть его идеи умрут вместе с ним, - вдруг вмешался в разговор Пырин, продолжая использовать свое колено в качестве опоры под спину неутешной бывшей вдовы. Но говорил он почему-то в лицо Сукашвили, а мозги его скрежещущими сигналами глушили в округе всякую здравую мысль и желание внушать молодежи величайшие чувства любви к Родине в едином лице Политбюро ЦК КПСС, а не двух профилей мутировавшей птицы, или трех ипостасей Змея Горыныча.
Арсен Галимзянович округлил от возмущения глаза и передернул кадыком, точно затвором винтовки:
- Но эту пакость вслух читать нельзя, – холодея от предчувствия грядущего антисоветского акта, выдавил через силу он: - Кто вам такую глупую идею надиктовал?
- Значит, предъявлять можно, а читать нельзя? – спросил Осипов, прижимаясь ухом к губам Зои: - Нет уж… да, то есть, нет уж, дорогой товарищ, читай! Мы здесь все коммунисты, пусть – на комсомольских должностях. Но осудим по-взрослому… и табличку прибьем на сосне, - пропел он последние слова.
Натасканным взором Сукашвили окинул первую страницу и одним словом обозначил ленинский опус: - Кошмар!
Потом резко поднял голову. Ему вдруг почудилось, что Вождь пролетарской революции, - порожденный на холсте маниакальным воображением спившегося художника В. Кошкина, и подвешенный безжалостно им же в арочном проеме, возле буфета, - резко свел глаза к переносице, вывалил язык наружу и явил портретное сходство с Вениамином Исааковичем, которого сильно ударило крышкой погреба в очередной раз.
Вождь Мирового пролетариата пошевелил на сквозняке огромными нарисованными губами, а Сукашвили прочел: «Не поставить ли вас, товарищ скорбный умом, к стенке?»
- Не надо! – попросил вождя смилостивиться над ним Арсен Галимзянович.
- Надо! – из гроба сказал В.И. Ленин: - Такова предпоследняя воля Ленина.
- Надо! – подтвердили комсомольцы…
Судорожно вцепившись в края «кафедры», Сукошвили порциями оглашал Помятые пометки В.И. Ленина:
- В.И. очень любил деньги и очень не любил тех, кто ими владел помимо него. Он был сильно измучен постоянным поиском денег и часто жаловался теще и жене на головные боли, случавшиеся у него по причине разжижения мозгов.
Пролетарии и крестьяне жопились давать деньги их будущему вождю, а купцы и дворяне боялись кредитовать, поскольку из опыта знали, что Ленин кредиты не возвращал, и очень обижался, если от него требовали честного и порядочного выполнения долговых обязательств.
В.И. радовался как ребенок, когда узнавал, что «кончили» еще одного кредитора. Будто он сделал это сам, а не группа лиц, которую он уговорил совершить страшный акт возмездия по политическим мотивам.
После пролетарско-крестьянского быдла, вшивой интеллигенции и жирующей буржуазии всех больше В.И ненавидел тещу и царя.
- Не надо нам читать о личной жизни Ленина. Мы и без того хорошо осведомлены и о Е.В., и о Якубовой, - перебил чтение Пырин.
- А что, мне нравится, - из гроба откликнулся В.И. Ленин, - живенько так написано, правдиво. Я еще написал, как эта грубая, самовлюбленная особа, Е.В. всю жизнь просидела на шее В.И. и мозги вождю венчиком взбивала – мстила за дочь.
- Начнем с пятой цифры, - предложил руководитель оркестра.
- Как хотите, - Сукашвили отстегнул половину пачки бумаг, сдвинул в сторону и продолжил чтенние:
- … как случилось, что ярый противник максимализма, строгий и безжалостный критик анархо-максималиста Рысса (Марфа Борецкая), А.А. Малиновского «Красная звезда», вдруг, в одночасье В.И. сделался ярым их продолжателем – завалился резко и основательно влево так, что под гильотинным весом ленинизмо-анархо-максимализма ужаснулась и крякнула вся Великая Империя?
В 1908 году В.И. в споре с молодым, зеленым мальчиком Саней, правильно и красиво признавался: «И горе нам было бы, нам и всему миру, если бы каким-нибудь хоботом, какой-нибудь нелепой авантюрой Россия или какой-нибудь самый цивилизованный по нынешним временам народ был бы ввергнут в социалистический строй в современную нам эпоху! Это явилось бы бедствием, мировым бедствием, от которого человечество не оправвилось бы в течение столетий!»
В споре с 18-летним Саней, который как хорошо натасканный попугай твердил, что парламент отжил свое, что он всюду падает как пережиток и является учреждением чисто буржуазным, В.И. снова зло сцепился с ним: «Вот как! Так что вы полагаете, что для России парламентский режим тоже пережиток, который можно спокойно выбросить, как яичную скорлупу? Долой парламенты всего мира, вплоть до старейшего из них английского! Ну а что вы предлагаете взамен? Ведь вы, конечно, как ортодоксальный максималист считаете, что и мировая – о российской вы, конечно, и говорить не желаете – буржуазия выполнила свою историческую миссию, а потому долой и ее? Так ведь? Ужасно!
Причины, побудившие В.И. вернуться к анархо-максимализму, принять его за основу учений необольшивизма-ленинизма и воплотить весь этот кошмар в жизнь, были банальны и по-ленински оправданы: он опять, как 1905-ом году, опоздал. Без него мирным путем свершилась буржуазно-демократическая революция, идею возглавить эту революцию он лелеял всю сознательную жизнь нелегала-подпольщика. Без него была поделена и распилена власть между косоголовыми сопляками, а В.И. как старое дерьмо остался в отхожем месте. А ведь столько сил было потрачено! Все – коту под хвост?
В опломбированном вагоне, в броневике, с балкона особняка любовницы Николая Второго Кшесинской, когда бросал в кучку любопытных граждан нелепейшие лозунги; «Долой войну! Землю – крестьянам!» - В.И. понимал, что такими речами швырялись все партии, исключая кадетов. И – что при подобном развитии ситуации место жительства В.И. будет определено где-нибудь в Швеции или Гренландии.
Как опоздавший, он никому не был нужен со своими стариковскими идеями. У кормушки Временного Правительства притулилось немало большевиков, но все они как-то сторонились В.И. Как личность он вызывал у них отвращение, как политик – сожаление.
Друзей у него не было, да и не могло возникнуть даже случайно. С таким презрением и унижающей большевиков ленинской «нагорной» руганью, можно было иметь лишь холуев. И от холуев ждать скорой мести.
В.И. растерялся. Эта растерянность убедила кучку его соратников в том, что В.И. устарел для контрреволюции, о
