мере, не основной признак.
Главным же является их готовность полностью отречься от собственной воли, быстро и решительно перечеркнуть и отменить всю свою земную жизнь, без жалости и сомнений истребить в себе всё человеческое, включая и то, что связывает их с миром людей.
Первый и самый важный шаг: уничтожение родных и близких.
«Враги человеку домашние его» сказал Христос.
С этого и начали воспитанники мои. Этим и доказали они свою избранность.
И ещё – высшей свободой самоотречения.
Да, знаю, что сказали бы по этому поводу мои бывшие коллеги.
Они называют это: «синдром Кандинского-Клерамбо», он же «синдром отчуждения». Они говорят об иллюзорном психопатическом пространстве больных. О проявлении психического расстройства, ощущаемого в виде кажущегося (т.е. существующего лишь в сознании) внешнего воздействия на слова и поступки больного.
А я утверждаю, больных нет. И иллюзией является иллюзорность пространства болезни. И пространство это должно восприниматься как объективно существующее.
Всё, что происходит в сознании – реально. Сознание не отражает действительность, а творит её. С другой стороны, нереально и иллюзорно всё, что находится за пределами сознания.
Переход из мира иллюзий в мир реальности идёт через сознание. Именно в этом направлении происходит переход из воображаемого в существующее.
И только в этом! Иного нет.
Я не могу увидеть ничего, что не было бы мною же и сделано. Вы не можете увидеть ничего, кроме созданного вами.
Но если вы не допустите внешнее воздействие на ваше сознание, то уровень созданного вами никогда не превысит возможности человеческого, крайне ограниченного разума.
Оттого мир так примитивен, пошл и предсказуем. Потому человечество, порабощённое самодовольным и самодовлеющим разумом, ходит по кругу, развлекая себя от скуки сказками о «прогрессе» и грядущем спасении.
Спасение – в болезни. В том, что вы называете болезнью.
Те, кого называют шизофрениками, высшей силой даны человечеству как проводники, которым известен путь к истинной свободе.
Мои избранники отреклись от воли своей. И стали доступны для спасительного воздействия высшей воли.
Потому они со мной.
Да, я слышу вас, бывшие мои коллеги-психиатры. Предвижу возражения ваши и ведомы мне причины вашего скептицизма.
Этот ваш «научный подход», реализм в суждениях и взвешенность поступков, неприятие всего, что выходит за пределы вашего ограниченного научного мирка.
Осторожность, взвешенный подход… И, конечно, диагноз, поставленный в рамках существующих научных схем.
Идеаторный и кинестетический автоматизм, «голоса чужих» в голове, внешний контроль над поступками, всё вместе – галлюцинаторно-параноидный синдром.
Таков ваш диагноз.
А я вообще не ставлю диагнозы и никого не пытаюсь вылечить. Потому что в лечении нет нужды. Я вижу путь к спасению там, где вы видите болезнь.
Таково моё открытие!
Шизофрению не нужно лечить. Это проявление позитивного, высшего сознания, мучительный и связанный с непредсказуемыми побочными эффектами, но совершенно необходимый для эволюции ноосферы генезис сверхличности, обладающей сверхсознанием.
Распад скорлупы при появлении на свет птенца. Распад и расщепление человеческого сознания при рождении сверхсознания.
Вот он – прогресс!
Кого вы спасли, бывшие мои коллеги? Вылечили хоть кого-нибудь?
Да вы даже не можете до сих пор определиться, от чего именно лечите вы больных.
А я усиливаю проявления так называемой «болезни», разбиваю скорлупу, а не склеиваю её.
Вы пытаетесь затормозить прогресс личности, предотвратить рождение сверхсознания, и в результате оно, нерождённое, оказывается запертыми в оболочке постоянно распадающегося дикарского мозга.
Муки рождения вы растягиваете на долгие годы, искусственно продляя их и фиксируя боль.
Вы называли меня преступником, но преступники – вы, мои бывшие коллеги.
Волк, пожирающий сознание, освобождает его.
Вы не поймёте этого никогда. Вы глупы, ограничены и трусливы.
Как и эти, временные хозяева мои из Управления.
О, эти мои покровители!
Кураторы мои, хозяева мои добрые! Я знаю, что вы непременно доберётесь до моего дневника. Каждый шаг мой под вашим контролем. Вы, верно, и фотографиям моим, и самым малым и безобидным сувенирам-безделушкам, чудом спасённым мной из огня и всё ещё связывающим меня с прошлой моей жизнью, ведёте учёт. Конечно, когда-нибудь вы и это прочтёте. Но мне уже всё равно…
Вы не удержите Волка на привязи!
Волк во мне, Волк вне меня, Волк выше меня.
Он уничтожит вас, он сожрёт ваш мир вместе со всеми банановыми островами.
И ещё хочу…
Чёрт, почему я не смог удержать маму?
Почему её любовь ко мне оказалась такой слабой?
Проклятая, проклятая зима!
Сколько же вытерпеть пришлось после этой зимы…
Сколько осталось? Сколько ещё ждать?
Не могу больше, мама! Я больше не могу!»
Он и не заметил, как вошли незваные гости в его кабинет. Сахновский сидел за столом, низко опустив голову, и внимательно рассматривал переданные ему помощником билеты на завтрашний рейс до Нью-Йорка и распечатанное секретарём письмо с подтверждением бронирования отеля.
Настроение у Сахновского было прекрасное. Он был уверен, что опередил своих преследователей, обыграл их и оторвался от погони.
Он сидел в своём кабинете, в особняке, куда не допускались посторонние, да и из сотрудников его компании доступ имели лишь самые проверенные и преданные, в лояльности и безопасности которых он был абсолютно уверен.
Особняк охраняли лично им отобранные бойцы из службы безопасности, официально числившиеся в одном из подразделений милиции, и потому на законном основании носившие огнестрельное оружие, наручники и дубинки. Профессионалы, способные не только быстро, эффективно и жёстко перехватить любого нарушителя священных границ офиса, но и доставить злодея для допроса в нужное место, прямиком к лихим ребятам из РУБОПа, способным и из немого выбить нужные показания.
Подходы к офису контролировала служба наблюдения, на фасаде смонтированы были портативные камеры, а во всех закрытых комнатах, где не было сотрудников, включались датчики движения. Были и ещё камеры, скрытой установки, для контроля внутри здания.
Находясь в этом здании, Сахновский был уверен в своей безопасности. Эта уверенность его и подвела.
Гости вошли без стука, быстро и бесшумно распахнув дверь. Два серенько, неброско одетых мужичка. Невысокие, коротко стриженные, в дешёвых, явно на барахолке вещевой купленных, мятых пиджачках.
Таких в толпе встретишь – и не оглянешься. Да что оглядываться, и не запомнишь!
Лица невыразительные, грубоватые, в морщинах. Работяги, одним словом, какие в час пик электричку ждут, кучкуясь у краешка платформы.
Разве что у одного из них лицо более приметное было. Скулы, глаза раскосые… Что-то было в лице азиатское. Да таких в толпе тоже много. Азатская кровь в наших краях – не редкость.
Вот только действовали мужички очень быстро и чётко.
Один из них подошёл к окну и закрыл жалюзи. Второй плотно прикрыл дверь. Оба одновременно подошли к столу.
Сахновский встревожено наблюдал за ними. Он был настолько потрясён неожиданным появлением гостей, что утратил на секунду дар речи.
Придя в себя, произнёс лишь:
- Кто пустил?
И потерял сознание, отключённый точно отмеренным ударом.
Пришёл он в себя минуты через три.
Первым в сознание его пришло ощущение боли. Болел висок. Боль была тянущей, надсадной.
И ещё было ощущение боли и короткий, острый спазм в сведённом судорогой горле.
Всё это время, пока он был без сознания, голова его висела бессильно на ослабевшей шее и было сдавлено горло.
И потому, придя в себя, испытал Сахновский острый приступ удушья.
Он закашлял, сплёвывая слюну на рубашку.
Он чувствовал, как тёплые струйки стекают у него по щеке.
«Кровь» со странным безразличием к себе подумал Сахновский.
Он увидел, что правая половина рубашки густо испачкана кровью.
И ещё почувствовал Григорий Константинович, как плотное что-то держит мёртвой хваткой его руки.
Скосив глаза, увидел он, что руки его примотаны серым скотчем к подлокотникам кресла.
Так плотно, что кровь едва двигалась по пережатым венам. И почувствовал Сахновский, как неприятный, колкий холодок покусывает пальцы.
«Холодно… Где, где пиджак?»
Он понял, что пиджак гости успели с него снять. И теперь перекладывали всё из карманов в чёрный пластиковый мешок. В такие вот мешки офисные уборщицы собирают мусор из корзин.
Вспомнилось отчего-то Сахновскому, что не далее как три дня назад офис-менеджер подписывал у него заявку на канцелярские принадлежности. И была там графа: «мешки для мусора».
Обидно…
- Вы чего тут хозяйничаете? – едва разлепив губы, спросил Сахновский. – Это не хлам… Это…
Один из разбойников поднял голову, поглядел внимательно на Григория Константиновича. И улыбнулся, открыто и очень дружелюбно.
- Оклемался, родной? – заботливо спросил он.
Повернувшись к напарнику, шепнул (довольно громко, Сахновский услышал):
- Заканчивай с пиджаком. Подкладку проверь. Я с клиентом работаю…
Второй, тот, что с раскосыми глазами, кивнул в ответ. И, быстро перебирая пальцами, начал ощупывать подкладку.
Заботливый подошёл ближе к Сахновскому. Наклонился и похлопал по карманам брюк. Нащупал и вытащил служебный пропуск.
- Сахновский… директор…
Пропуск бросил на пол.
- Это нам не нужно, а тебе уже не потребуется.
- Мужики, - прошипел, откашливаясь, Сахновский, - вы хоть знаете, куда вы пришли? Знаете, с кем связались? Если вас на разборку наняли, так скажу, что вас сильно подставили. Очень сильно! Кто бы за вами не стоял, кто бы ни прикрывал…
Заботливый поднёс палец к губам.
- Т-с-с! Тихо, береги силы. Силы тебе нужны.
«Почему сразу меня не убивают?» подумал Сахновский. «Ведь с ходу могли…»
И шевельнулась надежда.
«Может, и не убьют?»
Но слишком слабой и глупой была эта надежда. Потому сразу и умерла.
«Да нет… Слишком уж крупный я, слишком заметный. Они меня не убьют, так я до них доберусь. Они не хуже меня это понимают. Но кто, кто всех этих головорезов присылает? Кто нас давит?»
А потом он вздохнул горько и подумал:
«Да не всё ли равно? Если бы удалось выкрутиться… Чёрт, как же они добрались?»
- Всё, пиджак проверил, - доложил заботливому его напарник.
И как-то по-детски заморгал наивными, раскосыми глазами.
- Стой у двери, - распорядился заботливый.
И достал откуда-то из внутреннего кармана видеокамеру. Совсем небольшую и плоскую. Размером не больше ладони.
Открыл дисплей камеры.
- У нас к тебе вопросы есть…
- Заразы! – с неожиданным раздражением выкрикнул Сахновский. – Твари!
От прежней бесчувственной апатии, вызванной шоком и болью, не осталось и следу. Сейчас Григорий Константинович был просто взбешён.
Ему казалось невыносимо оскорбительным то, что его, Сахновского, могущественного хозяина процветающего бизнеса, человека, который легко открывал закрытые для простых смертных двери на Лубянке, Петровке, Охотном ряду и Старой площади, его, Сахновского – избивают, обыскивают и, похоже, даже собираются допрашивать…
«А потом и прикончить!»
…в его же
